И вот тут, словно дар Божий, прозвенел звонок ее внучки. Когда она сказала, кем приходится Софии, пульс его застучал в бешеном ритме. Вот тот человек, который заинтересован в этом и доискивается правды – и она была сама членом семьи!
В первый раз в жизни Дэн благословил тот факт, что его назвали именем отца. Все мелкие неприятности, которые возникали у него от ощущения, что родители этим как бы отрицали его индивидуальность, да и другие случаи, когда одинаковое с отцом имя приводило к каким-то дурацким недоразумениям, были забыты. Если бы его не назвали Дэниел, то другого такого случая, может быть, и не представилось.
Дэн вернулся в гостиную. Он испытывал подъем, оживление. Разговор был не из легких, но он надеялся, что еще раз встретится с Джулиет Лэнглуа. Его немного кольнула мысль о том, что было, если бы он сказал ей об истинной причине его интереса к этому делу и о догадках, что София покрывала какого-то близкого ей человека. Он испугался, что в таком случае она просто ушла бы и никогда не вернулась, а он потерял бы шанс написать лучшую повесть из всех, что мог написать. Репортажи-расследования, равно как и работа в полиции, могут быть грязным делом. С этим ему приходилось жить, но не стоило терять из-за этого сон. Ненадолго он мысленно вернулся к тем сомнениям, которые испытывал его отец и которые много лет мучили его. У него возникло чувство, что его старик был бы рад, если спустя много лет справедливость все же восторжествует. И если его совести нужна взятка – то вот она.
Дэн потрогал кофейник. Кофе был теплым, но не горячим. Он решил подогреть его, потом передумал и налил себе вместо кофе виски. Рановато для такого напитка, но у него было ощущение, что он что-то отмечает.
Дэн поднял бокал и мысленно произнес тост в честь дела Лэнглуа.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В тот полдень, после отменного ланча, состоявшего из бараньей отбивной, молодой картошки и чая со свежей мятой из собственного сада, Катрин уселась в машину и покатила в Ла Гранж навестить сестру Софию. Катрин любила плотно обедать в первой половине дня. Эту привычку она приобрела за годы своего учительства и надзора за школьными обедами и сейчас утверждала, что поздние обеды вызывают у нее несварение.
Однако после плотных ланчей ее клонило ко сну. Когда у нее не было ничего лучшего на примете, Катрин позволяла себе соснуть с полчасика, но сегодня, решив, что ей на самом деле надо съездить к Софии, она изо всех сил боролась с сонливостью, стягивавшей ей веки, подавляла зевки и решительно настроилась, что роскошный полуденный сон придется отложить.
Приехав в Ла Гранж, она удивилась и встревожилась сообщением Деборы, что София все еще в своей комнате. Молодая женщина объяснила ей, что София была немного «не в порядке» прошлой ночью, но не придала этому особого значения. Катрин провела некоторое время с Деборой и Джулиет, рассматривавшими альбом со старыми фотографиями, а потом поспешила наверх, в комнату Софии. Она без стука открыла дверь и возвестила о своем приходе, воскликнув:
– София! Это я. Ты проснулась? В ответ донесся короткий смех.
– Конечно, я проснулась, Катрин. Мы же не спим весь день напролет!
София сидела на розовом пуфе и смотрела вниз, на аллею. К облегчению Катрин, она выглядела вполне нормально, как всегда. Пожалуй, чуточку бледная, но в целом неплохо. На ней были хорошо облегавшие ее темно-синие слаксы, кремовая блузка и изумрудно-зеленый с синим свитер.
– Дебора сказала мне, что ты себя неважно чувствовала! – осуждающе сказала Катрин.
– Да, у меня был вчера вечером приступ головокружения – ты же меня знаешь, – легко сказала София. – Сейчас я себя хорошо чувствую, но доктор Клавель считает, что я должна отдыхать целый день, сама знаешь, какой он беспокойный.
– Да уж, знаю, – с чувством сказала Катрин. В прошлом году доктор Клавель настоял на серии дорогостоящих и занявших кучу времени тестов для нее самой, когда ей случилось пожаловаться ему на расстройство пищеварения. Результаты анализов не показали ничего плохого, и Катрин не могла решить – испытывать ли ей облегчение или, напротив, раздражение по поводу потраченных зря усилий. Во всяком случае для себя она решила, что с доктором Клавелем в будущем будет осторожнее.
– А я тут сижу, наслаждаюсь солнышком и читаю, – продолжала София, откладывая книгу на столик возле нее. – Ну, чем я обязана твоему визиту? Тебе кто-нибудь позвонил и сказал, что мне нехорошо?
– Нет. Я узнала об этом, когда приехала.
– А что тогда? Непохоже на тебя, чтобы ты пожертвовала послеобеденным отдыхом и приехала навестить меня.
– София! Когда ты прекратишь намекать, что я ничего не делаю, а только сплю? Я много чего делаю до обеда. С одной стороны, я вожусь в саду. А когда погода неподходящая, я через трафарет расписываю стены в своем туалете внизу.
– Трафарет?
– Ну да, знаешь, как мы любили этим заниматься в детстве. Но этот я получила по почтовому заказу от Лауры Эшли. Я очень довольна. Туалет по-настоящему заиграл, когда я на старую эмульсионную краску нанесла по всей стене гроздья вишни. Это было так здорово.
София недоверчиво покачала головой.
– Сколько тебе лет, Катрин? Шестьдесят один. Неужели ты никогда не повзрослеешь?
– Наверное, нет, – весело ответила Катрин.
– И все же ты не ответила на мой вопрос – почему ты прервала свои увлекательные занятия ради визита ко мне?
У Катрин вытянулось лицо.
– Если ты должна отдыхать и лечиться, то я не уверена, что должна говорить тебе.
– Почему, ради Бога. Я себя чувствую вполне прилично.
– Сомневаюсь, что доктор Клавель одобрил бы это.
– Мы ведь уже договорились, что доктор Клавель чересчур беспокоится по пустякам. Как бы то ни было, ты сейчас не можешь остановиться. Я опять заболею, если буду раздумывать о том, что случилось, почему у тебя такой таинственный вид.
– Я могу рассказать тебе о каком-нибудь миленьком пикантном скандальчике – о недавнем разводе, например, или тайном любовном гнездышке.
– Но ты не сделаешь этого, потому что я пойму, что ты лжешь. – Лицо Софии посерьезнело. – Я догадываюсь, что это нечто гораздо более важное.
– Ну хорошо. Я расскажу тебе. Я просто подумала, тебя надо предупредить о том, что Джулиет спрашивала… ну, о том, что мы предпочли бы забыть. Похоже, Робин и Молли все эти годы держали ее в неведении, и сейчас она, естественно, интересуется. Не хочу огорчать тебя, София, просто я подумала, что ты должна об этом знать, вот и все.
София кивнула.
– Признаюсь, я тоже подозревала об этом. По ее вчерашним замечаниям я поняла, что это занимает ее голову. И, как ты говоришь, ее нельзя в этом винить.