– Я так и сделаю, – кивнула Джулиет.
– Хорошо. – Он как-то с трудом произнес это, и Джулиет вдруг с легкостью поверила, что он когда-то был полицейским. Потом он снова улыбнулся, и жесткое стальное выражение почти тут же исчезло с его лица.
– Тогда надеюсь вновь услышать вас.
– Может быть. – Она не собиралась связывать себя обязательствами, но в душе поняла, что уже решилась. Ею овладела тревожная мысль, что, раз уж она пустилась по этой дороге, ей не надо останавливаться. Вероятно, другие члены семьи могут спокойно поживать во лжи и под покровом мужества ее бабушки, но только не она.
Она хотела знать правду. Тогда и только тогда она решит, что ей с этим делать.
Машина Джулиет завернула за угол улицы, а Дэн Диффен вернулся в дом. Адреналин взыграл в его крови, он ощущал прилив сил, некое предчувствие, что редко случалось с ним за последние дни. Пожалуй, преимущество профессии полицейского в том, что частенько могут возникать подобные минуты подъема, подумал он. Но могли быть и глухие периоды, моменты раздражения, отчаяния. И в конечном итоге бюрократия, которой плевать на личность, ведь именно из-за нее он оказался выброшенным на свалку именно тогда, когда больше всего нуждался в обретении смысла жизни.
В ночных кошмарах Дэн по-прежнему заново переживал, как он не поверил, когда ему в первый раз без обиняков сказали, что ему надо быть готовым весь оставшийся срок службы проработать за столом – это называлось «легкими обязанностями», либо быть списанным из полиции по состоянию здоровья.
– Ты же понимаешь, что мы не можем иметь недееспособных офицеров на улице! – заявил ему шеф, и Дэн чуть было не взорвался.
«Вы не можете так поступить со мной – в этом же моя жизнь!» – хотел сказать он, по это прозвучало бы слишком банально, поэтому он выдал несколько весьма колоритных фраз на языке, который вообще-то не считал приемлемым для себя, но который тем не менее был в ходу у многих так называемых «порядочных людей». Ему пришлось низко пасть, чтобы доказать это. Но шеф не отреагировал, хотя ему было жаль Дэна. Он понимал, что Дэн убит горем после смерти Марианны, да ему и не хотелось терять одного из своих лучших сотрудников, но делать было нечего. Ему надо было работать, а закон есть закон. Дэн должен был мужественно переносить страдания.
Но у Дэна не было настроения мужественно переносить страдания. Он почувствовал себя больным, его словно подрубила под корень служба, которой он посвятил свою жизнь, и ему не пришло в голову, что горе может вызвать у него чересчур бурную реакцию. Он в ярости хлопнул дверью офиса шефа и уволился с полицейской службы.
На некоторое время его, как густой туман, окутала депрессия. Женщина, которую он любил и на которой был женат, умерла, и хотя он понимал, что это глупо, тем не менее не переставал обвинять себя. А теперь он к тому же был без работы. Все кончено в двадцать семь лет. Боже, ради чего ему оставалось жить?
Когда депрессия отступила, Дэн начал всплывать на поверхность, как пробка в воде. И главная причина заключалась в том, что он ухватился за рассказ.
Дэн был всегда в ладах со словами. То, что он годами писал репортажи, притупило его талант, хотя в мрачные минуты он находил утешение в том, что описывал какие-нибудь эпизоды, овладевшие его воображением. К своему большому удивлению, он умудрился продать один-два своих опуса. И теперь, если ему попадалась история о контрабанде наркотиками, он уже точно знал, что будет с нею делать.
Контрабанда наркотиками была редкостью на Джерси, однако о ней знали, а контакты, которые ему удалось наладить, пока он служил в полиции, вывели его на след одного из наиболее ярких типов, новичка, которому было что скрывать. Подводящий итоги репортаж создал Дэну имя журналиста-расследователя, хотя он писал не под своим именем. Вместо этого он использовал псевдоним Гарри Портер. Это было предусмотрительно – на таком маленьком острове, как Джерси, не стоило афишировать факт, что бывший полицейский, сын выдающегося адвоката, был заинтересован в ниспровержении кумиров, разоблачении мошенничеств, непорядочности и других малоприятных деяний. Конечно, некоторые знали, кто он: невозможно было сохранять его личность в полной тайне, но по крайней мере псевдоним обеспечивал ему право на частную жизнь.
Однако находить новые материалы было не всегда легко, и когда он, разбираясь в конторе отца, ознакомился с делом Лэнглуа, то почувствовал, что здесь может быть по-настоящему большая история. И не только потому, что здесь присутствовали интригующие моменты – богатство и власть, скандал, семейная династия, разбитая на куски ссорой между ее членами, а потом соединившаяся так, что трещины были почти не видны. И еще – от всей этой истории веяло неразрешенной загадкой. Дэн знал, что отец его сошел в могилу, убежденный в невиновности Софии и постоянно терзаемый вопросом – если не София убила Луи, то тогда кто? И почему она настойчиво брала на себя ответственность за это преступление? Прикрывала ли она кого-нибудь, и если да, то почему? Или, может, она обезумела от горя и по правде уверовала в свою вину?
Это дело никогда толком не расследовали, Дэн был в этом уверен. По всем тем причинам, что он обрисовал Джулиет, Айвора Фовэла устраивала версия Софии. Если бы он смог докопаться до сути, могла бы получиться не оставляющая сомнений книга, настоящий бестселлер, и он уже воображал, с каким наслаждением он будет писать его, соединяя свой писательский талант с интересом к криминалистике, которые он взрастил в себе! Даже если у его и был крошечный комок злости, глубоко запрятанный в его побуждениях, он все равно не осознавал это. Он лишь инстинктивно понимал, что кто-то плохо обошелся с этим человеком. Ну а если этот кто-то мог бы угрожать и ему, и притом так безжалостно, чтобы заставить его потерять сон? Но только он совсем не собирался этого делать.
Но расследование Дэна имело кучу пробелов. В досье просто не было достаточной информации, чтобы дать ему дополнительную зацепку – ведь в конце концов его отец защищал Софию с позиции признания ею вины. Например, показания, касающиеся поведения остальных членов семьи в ночь, когда умер Луи, были расплывчатыми и неподтвержденными, их упоминали лишь в том контексте, который устраивал саму Софию.
«Она просила меня не вытаскивать на свет семейные дела. – Дэн вспомнил, как однажды отец сказал ему, когда у них зашел разговор об этом деле. – Она сказала мне, что нанимала меня не для того, чтобы я играл роль исправного защитника».
Таким образом, тайны Софии остались глубоко запрятанными, и у Дэна было не больше зацепок, чтобы докопаться до них, чем у его отца двадцать лет назад. Он подумывал о том, чтобы поговорить со старыми друзьями из полиции и попробовать раздобыть старые досье, но сомневался, стоит ли ему делать это так поспешно. Ведь тогда он может упустить какую-нибудь золотую возможность, потому что не знал, чего, собственно, ищет. Просмотрев несколько ранних, подлежащих уничтожению материалов, Дэн решил держать ухо востро. Рано или поздно он натолкнется на кого-нибудь, кто сможет ответить ему на некоторые вопросы, и раз уж он решил лично заняться расследованием, то тогда и сможет извлечь правду на свет. Но прошел год, и он уже начал думать, что ему стоит забросить это дело, признав, однако, что случай интересный.