— А кто будет, известно? — спрашивает бабушка.
— Ба, рано еще, — напоминает Папуша. — О чем ты вообще?
— Я не знаю, технологии эти новые, — растерянно разводит та руками. — Может, уже знают. Вдруг мальчик?
— Пол будет позже известен, это только первое УЗИ. Врач сказал, что все прекрасно, сердцебиение отличное. Дай бог, чтобы все было в порядке.
Они обе начинают что-то шептать и наперебой крестить меня. Мурашки по коже — размером с носорога. Я как-то нелепо благодарю, не имея ни малейшего понятия, что означают эти причитания.
Бабушка смотрит в глаза, потом на мой живот, снова в глаза, после чего заключает:
— Скоро в этом доме будет бегать ребеночек, я это чувствую. Ба-Ружа никогда не ошибается. Папуша, слышишь? Скоро у нас будет ребеночек!
Папуша берет салфетку и вытирает глаза, она... искренне плачет. Я интуитивно прикрываю рукой живот, как бы загораживая своего малыша от едва знакомых цыганок.
Ба-Ружа тут же кладет свою большую, чуть шершавую ладонь на мою руку, вызывая сильный внутренний протест.
— Не прячь. Все свои здесь. Своя кровь.
Вот только комфортно я себя не чувствую. Я уязвима. Предельно уязвима в этих стенах.
Нервно улыбаюсь, думая о том, что до свадьбы три недели. Максим сказал, что я буду жить это время с его родными. А потом где я жить буду? Об этом я что-то и не догадалась спросить. Ничего не успела, все так внезапно случилось. Корю себя, что стала сметаной из-за ухаживаний, взглядов Максима и подарков. На пальце сверкает кольцо, которое на время ослепило.
Мы втроем поворачиваем головы на шум — по лестнице спускаются Эля и Станислав Валерьевич. Эля взъерошена, заплакана, но настроена явно позитивнее.
— Аня, извини меня, пожалуйста. Я не желаю зла ни Максиму, ни вашей семье. — Она закрывает лицо и горько всхлипывает. Будто желает, и еще как.
— Всё в порядке. Я... не обиделась.
— Спасибо. Счастья вам. — Последнее слово Эля проглатывает и вновь уносится наверх.
Станислав Валерьевич пожимает плечами, ба-Ружа хмыкает себе под нос, а я громко вздыхаю. Это будут долгие три недели.
Беру бутерброд, откусываю кусочек и начинаю жевать.
— Анечка, расскажи, ты где-то учишься? — миролюбиво спрашивает Станислав Валерьевич, когда Папуша заботливо ставит перед ним большую чашку с чаем.
Он действительно говорит медленно, словно формулировать правильные предложения для него — труд.
— Пока нет. Я хочу стать моделью. В июне была на съемках и пропустила выпускные экзамены, буду сдавать вот скоро. Из-за пожаров их перенесли с сентября на ноябрь. Как только получу аттестат, подумаю, может, смогу куда-то поступить.
— Это просто потрясающие новости, — с улыбкой произносит Станислав Валерьевич.
Папуша фотографирует на телефон снимок УЗИ. Бабушка накладывает в мою тарелку салат. Побольше. Не спрашивая разрешения.
Глава 23
По паспорту Папушу, что переводится как куколка, зовут Александрой, а в салоне красоты — и вовсе Александрой Станиславовной. Отсюда вопрос: а мне-то как к ней обращаться?
Будь моя воля, всех Одинцовых звала бы по имени-отчеству. Даже Максима. Особенно Максима.
Когда он заходит, точнее, врывается в салон с холодным ветром и хлопьями снега на плечах, я почти готова. Ждала, часы проверяла и все же... моментально оказываюсь без почвы под ногами. Одновременно с этим сердце сжимается от какого-то странного счастья.
Сижу в кресле перед зеркалом, мастер Марина заканчивает укладку.
— Еще минутку, — говорит она мне. А потом как-то резко меняется, выпрямляет спину и, мягко улыбнувшись, эдакая кошечка, обращается к Максиму: — Здравствуйте, Максим Станиславович. Как погодка?
— Добрый вечер, — бросает он всем. — Довольно свежо.
Я делаю робкий приветственный взмах рукой. Пялюсь на Максима через зеркало, пошевелиться не в состоянии, лишь отчет себе отдаю, как рот открывается.
Нельзя мужчинам настолько круто выглядеть не по телевизору, это преступление. Черный костюм, белоснежная рубашка, оттеняющая смуглую кожу. Туфли начищены до такой степени, что можно в них как в зеркало смотреться. Весь вид говорит о власти, уверенности и порядке. Только глаза выдают сущность — в них кипит что-то темное. Полная анархия, от которой мурашки по обнаженным плечам, благо под накидкой не видно.
— Как дела? — спрашивает Максим именно у меня, подходит ближе. — Устала?
— Всё в порядке, — улыбаюсь.
Марина наконец снимает накидку, и я встаю в полный рост.
Мы с Максимом секунду смотрим друг другу в глаза, его предельная внимательность — очередной укол в сердце. Я мгновенно вспоминаю ту ночь, наши поцелуи в коридоре яхты, его ладони, сжимающие мою талию, язык, требовательно проникающий в рот.
Жених и невеста должны целоваться? Резко обрываю себя. Эти дурацкие мысли не в тему. Откуда они только взялись?
Понятия не имею, о чем размышляет Максим, уголок его губ дергается.
— Хорошо, — кивает Одинцов удовлетворенно.
Из кабинета стремительно выходит Папуша и поднимает телефон:
— Вставайте ближе. На память.
Максим сначала отказывается, но затем почему-то меняет решение. Его рука оказывается на моей талии, отчего щеки мгновенно вспыхивают. Он резковато притягивает ближе, и под кожей разливается кипяток. Я на автомате принимаю выгодную позу полубоком, одну из тех, которые отработала для фотосессий. Кладу ладонь на его грудь и поворачиваюсь к камере.
Папуша делает несколько снимков.
— Чудесно! Просто идеально. Максим, теперь ты веришь в карму? Или мало тебе доказательств? — смеется она. Грозит ему пальцем.
Радость лопается мыльным пузырем. Я с силой сжимаю зубы. Дурно. Кармой быть как-то совсем не хочется.
— О чем ты? — спрашиваю тут же.
— Хороший вопрос. — Максим чуть приподнимает брови, глядя на сестрицу в упор.
— В первом классе он дразнил рыжую девочку. Додразнился до конфликта, папе пришлось вмешаться. Это было ужасно гадко, — беспечно рассказывает она. — Надеюсь, твои дети будут рыжими. Все до единого. Это очень красиво, — подмигивает мне.
Максим усмехается и качает головой.
— Нам пора ехать, Аня.
В его голосе проскальзывают веселые нотки, и я расслабляюсь. Такой кармой быть можно, это не страшно.
— Ты дразнил рыжую девочку? — развиваю тему. — Я не знала об этом, когда соглашалась за тебя выйти. Как некрасиво!
— Папуша… — Максим бросает укоризненный взгляд на сестру. — Девушка теперь сомневается, нужен ли я ей. Спасибо тебе огромное. Обязательно отплачу тем же.
Та громко, хрипловато смеется.
— Обожаю жизнь! Бумеранг прилетает всем и всегда, от него не спрячешься и не убережешься.
— Обожай на здоровье, но мою перестань портить, а?
— Портить твою жизнь — цель моей, я же твоя сестра, — улыбается она весело.
Подходит ближе, осматривает меня придирчиво. Кивает.
Поначалу, оказавшись в этом салоне, я боялась, что накрасят вычурно и броско, в стиле самой Папуши с ее черными бровями и яркими губами. Но нет, мой макияж идеален. Сестра Максима сама им занималась и прекрасно завершила образ.
— Спасибо большое, — благодарю искренне. — Было очень приятно познакомиться.
— Какая ты милая! Развлекайтесь, мои хорошие. До завтра.
Максим помогает мне надеть утепленное пальто, одолженное Папушей, и ведет к выходу. В этот раз октябрь окутывает самой настоящей зимой, благо машина припаркована у самого входа.
— Значит, ты дразнил рыжую девочку? — живо интересуюсь я, когда мы устраиваемся на заднем сиденье и водитель, уточнив адрес, жмет на газ.
— Мне ужасно стыдно за это, — делится Максим с легкой улыбкой, — но было, малыш. Дразнил и доводил до слез. Был бы рад об этом забыть, но Папуша не позволит.
— Жесть. Меня тоже дразнили, это ужасно. — Задумываюсь, вспоминая моменты из детства. — Но ладно я, у нас в Упоровке много завистливых людей. Зачем тебе-то это было нужно? У тебя все было! Не могу поверить, что ты осознанно доводил маленькую девочку до слез.