жизни в своей забытой богами глухомани? Многие из охранников за всю жизнь не участвовали ни в одной серьёзной битве, и словить скопом томившихся нынче в остроге двух разбойников-душегубов уже было для подавляющего большинства воителей Лагурина значимым достижением.
Посему и вышла данная битва какой-то несуразной; как будто матёрый лев напал на пугливую стайку хромоногих зажравшихся гиен, привыкших кормиться всем готовеньким и позабывших, что у них тоже есть зубы с когтями. Ратибор с лёгкостью скашивал вставших у него на пути оппонентов, снося им черепа да ломая кости. Вот попал под горячую лапу Булькун; ему металлический прут влетел в левый бок, с хрустом сминая рёбра в труху и надолго выводя бойца из строя. Его брату Тайрику повезло не больше; одна железная хворостина угодила младшо́му в пузо, другая — хлобыстнула согнувшегося от боли воителя по хребту. Парировав вифирийским штырём удар ятагана, могучий русич ответным выпадом прохудил макушку следующему тучному противнику, а после вбил прямо в лицо очередного ватажника один из своих смертоносных прутиков, загнав его глубоко в глаз неудачливого вражины. Кровь брызнула ручьём у рухнувшего спустя пару секунд плашмя охранника, но за это время Ратибор уже успел покалечить Уклюмича, сумасбродно позабывшего про саблю и с истеричным криком бросившегося на руса пятками вперёд в каком-то совершенно невообразимом, глупейшем прыжке. Отбив мощной грудью сей довольно нелепый удар, дюжий ратник затем прямо в воздухе ловко саданул обезумевшего начальника тюрьмы металлическим штырём по правой ноге, мигом её раздробив.
Над полем брани раздались дикие визги. «Рыжий медведь» же времени даром не терял: следом споро отоварилась ещё парочка пузанов: у одного повисла безжизненной плетью рука, только что сжимавшая одноручный топор; второй словил конец прута точнёхонько в кадык, вышедший вместе с остриём штыря наружу позади шеи. Жестокая смерть соплеменника стала последней каплей для ещё находящихся на ногах десятка «бравых» пузотрясов; побросав оружие и развернувшись, дакийцы ничтоже сумняшеся дали знатного стрекоча. Как выяснилось, ежели прижмёт, бегать на кратенькие расстояния ленивые толстячки оказались способны вполне себе шустро.
Презрительно хмыкнув им вослед, Ратибор разочарованно осмотрелся; рубка вышла куда менее интересной, чем он рассчитывал. Одна часть стражей стремительно улеглась на деревянную мостовую; кто просто поломанный, а кто и навсегда прикорнул. Вторая половина горе-вояк элементарно бросила своих товарищей и удрала прочь, куда глаза глядят.
— Ну и кто тут всё-таки дерьмо? Не помешало бы уточнить за сей вопросец!.. — Ратибор грозовым облаком навис над стонущим на земле Уклюмичем, негнущимися от боли и ужаса руками ощупывающего своё поломанное бедро.
— Я, я-я-я! — протяжно взвыл на всю улицу начальник темницы, умудрившийся ещё и зарыдать в довесок. — Прости раззяву! Я дерьмо! Пожалуйста, пощади меня, прошу!.. Я больше так не бу-у-уду!..
— Тьфу, да сдался ты мне, хорёк драный! Длани ещё о тебя марать! — рыжегривый русич снисходительно сплюнул, а затем окинул суровым взглядом скопище городских зевак: — Чего зыркаем? Представление окончено; можно расходиться!
Под хмурым взором Ратибора тут же засуетившиеся праздные зрители, потупив глаза, мгновенно вспомнили, что у каждого из них ведь ещё куча неотложных дел сегодня имеется, и, принявшись лихорадочно натыкаться друг на друга, заспешили прочь с места бойни, лишь бы не навлечь на себя гнев этого рыжего гиганта.
Толпа гуляк быстро испарилась. А с ней на удивление незаметно исчез с поля брани и Ратибор, оставив после себя у невольничьей телеги десяток искалеченных тел да два окровавленных вифирийских прута, оказавшихся в умелых руках могучего руса куда более опасным оружием, чем двадцать ятаганов дакийских стражей.
* * *
— Ну и что мне теперь со всем этим дерьмецом делать⁈ Как разгребать⁈ — Васланик угрюмо созерцал открывшееся перед ним печальное зрелище в виде десятка распростёртых на мостовой тюремщиков, а затем перевёл рассерженный взгляд на смущённо мнущихся недалече нескольких стражей-недотёп, чуть ранее умчавшихся в страхе прочь, но уже осознавших свою ошибку и успевших воротиться к тюрьме ещё до прихода городничего. Впрочем, факт бегства с поля боя им, конечно, скрыть не удалось; слишком много свидетелей имелось у сего непотребства. В том числе и среди выживших товарищей, благо у Ратибора не было цели сложить ногами к закату всю местную гвардию; задача стояла отбиться да тикану́ть из плена, что русич без особых проблем и осуществил.
— Как ты умудрился так обделаться, собака⁈ — Васланик тем часом не удержался и от души пнул по сломанной ноге усевшегося на пятую точку начальника темницы, заставив того снова завалиться на спину и страдальчески заверещать на пол-Лагурина. — Тебе же привезли дикаря связанным и в клетке⁈
— Он не человек, а демон! — схватившись за покалеченное бедро, истерично завизжал Уклюмич, корчась от боли. — Варвар перегрыз верёвку, выломал у клетки прутья, словно они не из вифирийской стали, а из подгнившей соломы, и далее ими же отходил нас, как слепых котят! Ну и опосля сгинул, как будто и не было его тутова!
— А твои охранники тебе на шо⁈ — зло гаркнул городничий, снова испепелив взором десятку стражей, принявшихся кто куда поспешно рассасываться с места происшествия, лишь бы долой с глаз люто осерчавшего Васланика. — Или они способны только соревнования по обжорству и побегу́шкам с поля боя меж собой устраивать⁈ Да я их прилюдно выпорю, а затем ещё и по колышку осиновому в задницу вобью! Лично!
— Они у меня не ухари, ента да! — тоскливо захныкал глава тюрьмы. — И не охотники! На медведя ходить не обучены!..
— Да захлопнись ты, недоумок! — Васланик примерился уж снова садануть по раздробленной ляжке тощего горемыки, но тот на этот раз умудрился ловко откатиться в сторону, и посадник лишь досадливо чиркнул мыском ноги по воздуху, после чего нервно обернулся к своему телохранителю-варягу, только что степенно обошедшему место брани, а теперь принявшемуся задумчиво осматривать пролом в невольничьей клетке. — Чаво скажешь, Андерс?
— Да похоже, не брешет наш Уклюмка! На сломах у прутьев подпилов нет; их взаправду выкорчевали, без обмана! — викинг шустро залез в подвижную темницу, присел на корточки, быстро осмотрел брошенные Ратибором путы и вынес вердикт: — Крепкая пенька тоже не подрезана; русич её в самом деле перегрыз! Во зубастик! Ежели ещё попадётся, надобно будет ему все клыки выбить, а то с таким прикусом он может запросто глотку разорвать, аки матёрый волчара какой!.. Но сначала переломаем русу руки, ибо силищи страшной в них — ого-го!
— Так всё и