Читать интересную книгу Жизнь и труды Клаузевица - Андрей Снесарев

Сентябрь 1818 г. Произведенный в сентябре 1818 г. в генерал-майоры, он в Ахене во время конгресса в сентябре и ноябре того же года исполнял обязанности командующего войсками.

Конец 1818 г. Непосредственно после этого он отправился в Берлин, где получил должность директора Общей Военной школы.

За указанные три года Клаузевиц много работал над вопросами обороны западной границы и военной организации. Он написал мемуар, еще не изданный, относительно укрепления Трира; другой, также не изданный, набросанный по предложению президента фон Моца (v. Motz), касался вопроса изменения провинций[230]. Последний вопрос очень интересовал Клаузевица. Он держался взгляда, что если Германия осуждена быть архипелагом маленьких государств, то таковые надо разместить в центре, а не у границ, где они сохраняли свою независимость и могли стать добычей иностранца. Пруссия должна на границах Германии сделать компактный блок, быть против Франции на куртине Рейна часовым Германии. Этим путем она приобретет уважение маленьких немецких государств, укрепит свой авторитет, расширит свой круг влияния.

Одновременно с этим он думал над вопросом организации армии германской конфедерации (Bundesheer). В письме к Гнейзенау (15 марта 1818 г.) Клаузевиц писал, что для получения maximum военного могущества было бы желательно предоставить всем государствам конфедерации большую свободу в деле набора и организации сил, что вызываемые этим инициатива и соревнование окажутся лучшими средствами в деле создания солдат; в случае войны общая опасность будет достаточной, чтобы соединить все контингенты бундесгеера. В мыслях автора мы видим повторение многого того, что он когда-то приводил в защиту ландвера. Та же общая идея развита Клаузевицем в манускрипте под названием «Über die Errichtung des deutschen Militärsystems» [ «Об учреждении германской военной системы»][231]. В нем автор говорит, что от каждого государства надо потребовать контингент, равный трем сотым (3 %) от населения и ограничиться контролем крупных сторон организации в каждом государстве при помощи военного комитета, назначенного Бундестагом.

Интересно расхождение Клаузевица, относящееся к 14-му и более поздним годам, с мероприятиями военного министра Бойена. Например, его «Wehrgesetz» [ «Военный закон»] от 3 сентября 1814 г. и «Vorläufige Bestimmungen» [ «Временные установления»] от 29 марта 1815 г. не во всем разделялись Клаузевицем. Эти два человека, работавшие в основе согласно (оба преданные одинаково сильно Шарнгорсту), не любили друг друга. Это были разные натуры: Бойен был более доброжелателен, менее резок, не так сух, менее повелителен и не так решителен, как Клаузевиц. «Бойен, — писал Клаузевиц Гнейзенау 12 октября 1816 г., — о большинстве вопросов имеет мнения, совершенно расходящиеся с моими, и меня считает притязательным и непримиримого характера (anmaßend und unverträglich)». Клаузевиц находил его регламенты лишенными строгости. «Его закон о рекрутах — какая-то смесь либерализма и произвола»[232]. Кто должен поступать в действующую армию, и кто мог быть изъятым? Этого не знали, а решения ревизионных комиссий были скандальны. «Бедняки становятся солдатами, а богатые остаются дома»[233]. В результате бедные презирали правительство, и богатые ему льстили, так что все население развращалось благодаря ошибкам самих же властей. Клаузевиц предлагал систему жребия, «чего требовал и сам народ». Приведенное нами расхождение с Бойеном характерно для склада ума и миросозерцания Клаузевица: будучи очень гибким и, казалось, уступчивым в вопросах политики и крупных военных, он был очень настойчив, точен и консервативен в вопросах внутреннего порядка, особенно в военных.

Подводя итог трудам Клаузевица за 1815–1818 гг., мы должны сказать, что они для него как военного теоретика и философа не составляли резкого уклона от главной колеи его умственных устремлений. Но все же по своей природе они были не совсем однородны с главной темой его жизни — стратегией на основах философского понимания войны. Данные три года расширили мысль и кругозор Клаузевица, но едва ли углубили таковые в основном ходе пониманий.

Двенадцать лет во главе Военной Академии

(1818–1830)

1818–1830 гг. Клаузевиц оставался в Берлине в качестве директора Общей военной школы в течение двенадцати лет. Это место доставил ему Гнейзенау, надеясь открыть для своего друга более широкое поле деятельности. Несомненно, Гнейзенау оказал большую услугу, если и не своему другу, то, по крайней мере, военному миру, ибо только на посту директора и в обстановке школы Клаузевиц мог набросать свой бессмертный труд. Правда, для академии роль Клаузевица не оказалась крупной, она свелась к чисто административным функциям; учебное дело было вверено научной комиссии[234]. Но об этом тем менее придется пожалеть, что Клаузевиц, по-видимому, не обладал особыми педагогическими дарованиями, был жесток и суров, да, кажется, и малодоступен. Вскоре после своего вступления в должность Клаузевиц подал Бойену докладную записку, намечавшую некоторые реформы по Академии. Он находил, что последняя слишком походила на университет, что офицеры в ней, подобно студентам, были свободны работать по своему усмотрению или совсем ничего не делать, а между тем по их прежней подготовке они были менее способны, чем студенты к личному труду и к оригинальной мысли. Отсюда сделано было заключение, что преподавание должно было иметь в Академии профессиональный характер и скорее практический, чем отвлеченно научный, что курсы должны быть регламентированы, что необходимо контролировать тетради учеников, словом, руководить Академией как гимназией. Среди частных пожеланий стоит упомянуть о требовании введения курса логики[235].

У нас нет сведений о судьбе записки, но, принимая в расчет эпоху, а в частности личные особенности Бойена, трудно предположить ее практический успех.

Был момент, когда поднимался вопрос о предоставлении Клаузевицу дипломатического поста у какой-либо из держав, и он чувствовал себя для этого пригодным, но проект не получил своего осуществления, и директор Академии остался на своем посту.

С годами Клаузевиц становился более молчаливым, мрачным и замкнутым. С гражданскими чиновниками он не вел знакомств и кончил тем, что возымел против них что-то вроде неприязни. «Я никогда не был их врагом, но, старея, я чувствую, что становлюсь им; ибо у этих филистеров столько пустоты, спеси и глупости, что есть из чего прийти в отчаяние»[236]. Да и в армии, со смертью Шарнгорста в 1813 г. у него остался один друг в лице Гнейзенау, которому он неизменно писал письма.

Итак, будучи директором Академии, но в то же время свободный почти от обязанностей, с этим связанных, живя в Берлине и в культурной обстановке той же Академии, оторвавшись от излишних бытовых общений, Клаузевиц естественно располагал большим досугом и большими удобствами для умственной работы. Отсюда понятно, что с этой эпохой связаны его наиболее крупные работы, а также и его главный труд «О войне», сделавший его имя знаменитым.

Наша задача — подвести биографическую базу под главный труд Клаузевица — этим могла бы считаться и оконченной, но, так как во время уже занятий этим трудом автор его создал и другие работы, органически с ним достаточно связанные, да и сами по себе очень интересные в смысле освещения эпохи, а главным образом самого творца, мы считаем нужным несколько дополнить наш анализ.

Незамкнутый круг его идей

Ряд этих работ обсуждает вопрос о ландвере, организованном в 1815 г. военным министром Бойеном. Как известно, ландвер поднял против себя бурю возражений[237], и спасти эту крупнейшую военную организацию было делом немалой общественной важности. Клаузевиц, верный заветам Шарнгорста, был решительным сторонником ландвера, и мы видим, с какой ясностью мысли и смелостью он выступил против всеобщего потока осуждения.

Это не значило, что он всецело сходился с Бойеном относительно ценности ландвера. Военный министр, человек меньшего историзма и не столь точный реалист, склонен был к оптимизму, которого Клаузевиц не разделял. Бойен надеялся, что с падением энтузиазма с 1815 г. люди ландвера, при полном мире, внесут в военные упражнения высокий дух самоотвержения[238] и точным выполнением военных обязанностей повлияют на нравственное воспитание нации. Рассудительный и холодный Клаузевиц увлекался надеждами гораздо меньше. Образование солидной ландверной кавалерии он по-старому признавал невозможным[239]. Он был убежден, что качества солдата не во всем совпадают с качествами гражданина, что война представляет собою поле деятельности, совершенно обособленное от всяких других, что без товарищеского духа (esprit de corps[240]) часть ничего не стоит и что люди ландвера не могут иметь вполне надежной ценности[241].