в его наглые глаза с поволокой.
На лице Толика Ковальчука появляется весьма сложное выражение – алчность, желание…
– Я здесь все утро один.
– Стояк на двенадцать? Завелся с полоборота? – Ника протягивает руку и гладит его трусы.
– Ника, сумасшедшая… классная… шальная… духи у тебя – шикарные, – Толик Ковальчук в душном паре обнимает ее, пытаясь поцеловать.
А она с силой ударяет его кулаком в пах. Он отпускает ее, визжа от боли, сгибается пополам, зажимая промежность обеими руками. Ника наносит ему удар ногой в колено, и он валится на бетонный пол рядом с электроплиткой с баком. Ника ногой в берце сдвигает бак, полный кипятка, на самый край, он нависает над телом распростертого на полу Толика Ковальчука.
– Клянись мне, тварь, – внятно и громко произносит Ника. – «Никогда впредь я не стану приставать к Лене Красновой».
– Я к ней не приставал! На… она мне сдалась! Она сама мне проходу не дает! Вешается! – Толик корчился на полу от боли. – Прекрати!! Ты че… ты че творишь?!
– Яйца тебе отшибла, урод. А сейчас скину бак с кипятком. Сварю заживо! – Ника еще дальше сдвигает с плитки бельевой бак. – Хочешь жить – повторяй за мной! «Клянусь не причинять Ленке зла!»
– Клянусь! – орет Толик. – Оставь бак, стерва! Он сейчас на меня свалится!
– «Клянусь не трахать Лену Краснову! Никогда не прикасаться к ней!» Повторяй!!
– Да нужна мне твоя сеструха! Мышей она потрошит, живодерка долбаная! От нее воняет!
Ника с силой бьет ногой в берце сбоку в бак с кипятком, опрокидывая его на другую сторону от визжащего на полу Толика Ковальчука. Из бака хлещет кипяток, лужа растекается по бетонному полу. Ковальчук, несмотря на боль в паху, вскакивает и отпрыгивает в сторону. Вот он уже мелькает на пороге, устремившись к лестнице, вон из подвала. Ника остается одна. Пар окутывает ее подобно горячей пелене. В ее сердце клокочет ярость.
– Я тогда Ковальчука серьезно предупредила насчет его приставаний к Лене, ей же всего было пятнадцать, – произнесла Вероника Станиславовна. – Он меня понял. И отстал. Их пути с Леной надолго разошлись. Он, насколько я знаю, дважды женился – неудачно, разводился. Уверяю вас, у Лены с Ковальчуком не происходило ничего интимного и в настоящем. Просто тени прошлого мелькали… Хотя Ковальчук и первая любовь моей сестры, у нее не имелось причин кончать с собой из-за него. Ну, если все же суицид… если она сама распорядилась жизнью, выбросившись из окна музея… Хотя лично я отказываюсь верить в подобную версию ее смерти.
Глава 14
Красная роза
Покинув офис, Катя и Гектор расстались с полковником Гущиным на углу Садового кольца – тот спустился в метро и отправился домой. На прощание Гектор снова напомнил Гущину о необходимости назначения токсикологической экспертизы останков Красновой.
В конце беседы Вероника продиктовала Кате свой адрес в дачном поселке на Пахре, где они с покойным мужем построили зимний коттедж. Она носила фамилию мужа – Заборова. Гектор повез Катю на Фрунзенскую набережную. По пути у него то и дело сигналил мобильный – прилетали сообщения.
– Два звонка – три мейла, Гек? – Катя улыбалась.
– Новости – зашибись! – Гектор, управляя «Гелендвагеном» одной рукой, листал сообщения. – Катенька, пишут: в принципе доступна информация по личностям обоих убитых. Если они из Средней Азии – Киргизии или Казахстана, – они при пересечении границы заполняли миграционную карту, отражали в ней полезные для нас сведения. Порой, правда, карта не требуется, существуют исключения, но вдруг повезет? Проблема одна – система распознавания лиц на погранконтроле будет работать с фотографиями мертвецов. Есть риск сбоев, ошибки. Но все же я попытаюсь. Гущин пошел бы аналогичным путем: послал запросы и ждал у моря погоды, проверяется ведь все чесом – аэропорты, наземные погранпереходы. Он получил бы отписку: установить не представляется возможным. Мне же пообещали в счет долгов в покер сделать к утру и скинуть информацию. Загвоздка теперь в цене.
На пороге Катиной квартиры на Фрунзенской набережной Гектор медлил, хотя его ждали неотложные дела.
– Лично надо обговаривать цену. С глазу на глаз. Загляну в одну нашу дыру. Они там рады до судорог, но торгуются, крохоборы, – он усмехнулся. – Никаких особых секретов, всего-то фамилии двух мигрантов пробить – и сразу треть долга долой. Я же в прошлом денежный вышибала в интересах Конторы. Уж долги-то в покер я с них без всякой пощады… верну информацией по-нашему, Катенька, общему, весьма любопытному делу.
– Гек, осторожнее с ними, – попросила Катя.
– Все путем. Не бери в голову. Это моя забота. – Гектор смотрел на нее. – Завтра утром проснешься – а я уже здесь, с тобой.
Гектор вернулся на Фрунзенскую набережную в восемь утра. С ворохом новостей. Но он до девяти ожидал в машине у дома Катиного пробуждения. Пользоваться ключами от квартиры не желал, не хотел бесшумно заходить в ее дом, подобно вчерашнему визиту, когда она еще в постели – спящая, нежная, желанная и… целиком в его власти. Он уже не ручался за себя. Не надеялся на выдержку и разум. Какой, к черту, холодный разум? Лихорадка…
Рядом на сиденье лежала темно-красная роза – подарок Кате. Гектор сидел в «Гелендвагене», думал: «Раб на пороге рая… Как пацан, мальчишка, ошалевший… Покалеченный… теперь вот с пластикой после операции, исполосованный шрамами, заклейменный ожогами…» Он вспоминал свое прошлое. Непосильный груз. То, что сделали с ним чеченские боевики у подножия горы Тебуломсты на Кавказе, захватив их с братом-близнецом раненых в плен. Свою жизнь – после… Отчаяние, жгучий стыд, жажду мстить, сводить счеты. Командировки на Восток, бои, кровь, боль, новые раны. Потом тибетский монастырь, где его приняли – он ведь рассказал настоятелю-ламе о себе всю правду, – научили боевому искусству Маг-Цзал. Еще эффективнее и страшнее убивать, убивать, убивать… Без оружия, голыми руками, в поединке против многих противников сразу. Вспоминал он и свою службу в Конторе… Маленький городок Староказарменск, захлестнувшую его волну митингов протеста из-за строительства мусорозавода. Они с Катей познакомились в Староказарменске в местном следственном изоляторе, набитом под завязку арестованными горожанами, певшими песни в камерах. Помнится, он, Гектор, сидел тогда в подвале ИВС и под протестный «камерный» хор прикидывал в уме комбинации: кому достанется бабло убитого прокурорского сынка – строителя мусорозавода. Услышал шаги… Катя спускалась в ИВС вместе с дежурным – расстроенная, целиком на стороне бунтующих горожан. И – удар в сердце! Гектор навсегда запомнил миг, когда увидел ее впервые[12].
Он же в Староказарменске убил человека, стараясь любым способом сохранить свою главную тайну от нее! И пусть тот тип – подонок, шантажист, последняя тварь, шипевший: «Такие, как ты, женщинам не просто не нужны, они им противны», – все равно убийство есть убийство. А