Эсперанса знала, что Жозефина и Гортензия беспокоятся за нее. Кивнув Гортензии, она взяла список и пошла искать Мигеля.
– Не забудь сказать Мигелю, что надо ехать на рынок мистера Якоты! – крикнула Гортензия вдогонку.
Погода и вправду была хороша. Воздух долины был сухим и чистым после дождей. Они ехали мимо полей высокой спаржи, которую ей предстояло вскоре укладывать в ящики. Цитрусовые рощи словно напоказ выставили свои уцелевшие плоды, висевшие словно игрушки на рождественской елке. И хотя все еще было прохладно, в воздухе уже веяло весной и Эсперанса почувствовала аромат земли.
– Мигель, почему мы всегда должны ехать так далеко на японский рынок, когда ближе к Арвину полно других?
– Владельцы других рынков не так добры к мексиканцам, как мистер Якота, – сказал Мигель. – У него есть почти все, что нам нужно, и он относится к нам по-человечески.
– Что ты имеешь в виду?
– Эсперанса, люди здесь думают, что все мексиканцы одинаковы. Что мы необразованны, грязны, бедны и ничего не умеем делать. Они не возьмут в толк, что многие из нас настоящие профессионалы.
Эсперанса оглядела свою одежду. На ней было платье спортивного покроя, которое раньше носила мама, а до мамы кто-то еще. Сверху на платье она надела мужской свитер, на котором не хватало несколько пуговиц, к тому же он был ей велик. Она наклонилась и посмотрела в зеркало. Ее лицо загорело после недель, проведенных в поле. Теперь она заплетала волосы в длинную косу, как Гортензия, – мама оказалась права, так было удобнее.
– Мигель, да как можно взглянуть на меня и подумать, что я необразованна?
Он улыбнулся ее шутке:
– Дело в том, Эсперанса, что у тебя, например, образование лучше, чем у большинства детей в этой стране. Но никто здесь этого не признает и не удосужится в этом убедиться. В глазах американцев мы – одна большая смуглая толпа, годная только для физического труда. А на рынке мистера Якоты никто на нас не пялится, не обращается с нами как с чужаками и не называет нас «грязными латиносами». Отец говорит, что мистер Якота – очень хороший бизнесмен. Он богатеет на дурных манерах других людей.
Объяснение Мигеля не стало для нее чем-то новым. Хотя Эсперанса почти не общалась с американцами – только с врачом и медсестрами в больнице, но она слышала от других мексиканцев, как американцы с ними обращались. В кинотеатрах были специальные сектора для негров и мексиканцев. В городах родители не желали, чтобы их дети ходили в одну школу с мексиканцами. Она поняла, что жизнь в лагере имеет определенное преимущество перед жизнью в городе. Дети все вместе ходили в школу: белые, мексиканцы, японцы, китайцы, филиппинцы. Их не волновали расовые проблемы, они были одинаково бедны. Иногда ей казалось, что она живет в коконе, защищенная от негодования местного населения против приезжих.
Мигель припарковал грузовик на автостоянке рынка.
– Встретимся позже. Мне нужно поговорить о работе на железной дороге вон с теми людьми на углу.
Эсперанса вошла в здание рынка. Мистер Якота приехал из Токио, и в его магазине было множество традиционных японских продуктов, морские водоросли и имбирь, а на отдельном прилавке торговали целыми тушками свежей рыбы. Но там продавали и мексиканские продукты – тесто из кукурузной муки для тамалес, стручковый перец для соусов и подливок и большие мешки сушеных бобов. В мясном отделе были даже коровьи кишки для менудо – острого супа из требухи. Больше всего в этом помещении Эсперансе нравился потолок, на котором красовались причудливые японские фонарики и пиньятас в виде звезд и осликов – игрушки, наполненные конфетами, которые подвешиваются к потолку во время праздников, и их стараются сбить палкой.
Там был маленький тряпичный ослик, которого Эсперанса раньше не замечала. Он был похож на игрушку, подаренную ей мамой несколько лет назад. Эсперанса тогда подумала, что он такой милый, и решила не портить ослика, хотя он и был наполнен сладостями. Она повесила его у себя в комнате над кроватью.
К ней подошел продавец, и, подчиняясь захлестнувшим ее чувствам, она указала на маленькую эту игрушку.
– Пор фавор, – сказала она. – Пожалуйста.
Она купила еще кое-что из нужных вещей, в том числе бланк почтового перевода.
Она сидела в грузовике и ждала, когда вернется Мигель.
– Еще один перевод? Что ты с ними делаешь? – спросил Мигель.
– Храню в чемодане. Каждый из них стоит совсем немного, но всех вместе их должно хватить на то, чтобы однажды привезти сюда Абуэлиту.
– А пиньята? Сегодня ни у кого нет дня рожденья.
– Это для мамы. Я хочу попросить медсестер поставить ее рядом с маминой кроватью, чтобы она знала, что я о ней думаю. Мы можем остановиться у больницы на обратном пути. Прорежь для меня дырку сверху. Я хочу положить туда карамель для медсестер.
Мигель достал свой карманный нож и проделал отверстие. Пока он вел грузовик, Эсперанса начала засовывать карамель в ослика.
Они подъехали к миндальной роще недалеко от шоссе. У деревьев были серо-зеленые листья и белые цветы. Эсперанса заметила женщину с девушкой. Они шли, держась за руки, у каждой было по хозяйственной сумке. Эсперанса подумала, что они очень мило выглядят на фоне весенних цветов.
Одну из них она узнала:
– По-моему, это Марта.
Мигель остановил грузовик, а потом медленно сдал назад.
– Надо ее подвезти.
Эсперанса неохотно кивнула, но открыла дверь.
– Эсперанса и Мигель, ке буэна суэрте! Какая удача! – сказала Марта. – Это моя мама, Ада. Спасибо, что подвезете.
У мамы Марты были такие же короткие кудрявые черные волосы, как у дочери, но уже тронутые сединой.
Мигель вышел и положил их сумки в кузов, чтобы они могли сесть спереди.
– Я слышала, что случилось с твоей мамой, – сказала Ада. – Я молюсь за нее.
Эсперанса была удивлена и тронута.
– Спасибо, я вам очень благодарна.
– Вы едете в наш лагерь? – спросил Мигель.
– Нет, – сказала Марта. – Вы, наверно, знаете – меня там не ждут. Тут через милю будет ферма забастовщиков. Из лагеря переселенцев нас выгнали. Сказали – либо возвращайтесь к работе, либо уезжайте. Мы и уехали. Не хотим работать в таких и за такие гроши.
Ада молчала и кивала, когда Марта говорила о забастовке. Эсперанса почувствовала приступ зависти, увидев, что Марта не выпускает руку матери из своей.
– На этой ферме нас сотни, но по всему округу – тысячи, и каждый день все больше людей присоединяются к нам. Вы здесь недавно, но когда-нибудь поймете, за что мы боремся. Поверни налево, – попросила она, указывая на грязную дорогу, покрытую следами от шин.