Надо видеть, как высечен из камня рельефный узор, украшающий портал. Издали он кажется превосходнейшим венецианским кружевом. Внутри, вдоль стен, идут полукруглые колонны, а в простенках между ними помещаются, в узорчатых рамках, ниши для статуй. Все стены в рост человека исписаны именами путешественников на всевозможных языках.
Вдоволь налюбовавшись развалинами, мы вернулись в лагерь и отправились обедать под зеленый шатер, около которого играл, к сожалению, нестройный хор музыки.
После бесподобного заката солнца, озарявшего храмы и всю окрестность, когда, сбросив с себя позолоту последних лучей, вершины колонн и развалины сквозились черным силуэтом в нежных переливах потухавшей зари, их вдруг осветили бенгальскими огнями. И без того колоссальные, то исчезая, то ярко выделяясь из темного фона ночи, они принимали фантастические образы и казались очарованному глазу еще втрое большими. Вслед за тем сожгли фейерверк, который своими шутихами возбудил смех и веселье между нашими нукерами и жителями, пришедшими из города.
Пред чаем Его Высочество пошел с нами в храм Юпитера посмотреть на свой шифр, высеченный в южной стене против места, где, должно быть, помещался главный жертвенник. Дорогу освещали факелами; их мерцающий красный свет терялся среди громадных развалин, только вскользь выделяя из мрака какую-нибудь опрокинутую колонну, торчащий осколок, плиту, или груду камней. Окончив свой дневник, я лег и тотчас же крепко заснул, несмотря на вой шакалов и желание помечтать…
Утром встали в 6 часов. Солнце уже поднялось, пока мы одевались, поспешая к чаю. Палатки и вещи навьючивались на мулов, при ужасной брани их погонщиков. Глядя на них, иногда мне казалось, вот-вот подерутся или схватятся за ножи. Ничуть не бывало: хватались, только не за ножи, а за вещи, и, быстро опрокидывая, убирали палатки. Пред тем, чтобы вскочить в седло, общество наше собралось у портала храма Юпитера и было очень удачно снято фотографом из Бейрута. В половине девятого мы простились с Гелиополисом, и, пройдя галерею, обогнали караван нашего обоза у каменоломень, в которых лежит чудовищный монолит, оставшийся от построек храма Солнца.
Сегодня мы должны перевалить через цепь Анти-Ливана до Зебедани, а завтра идти долиною Баррады к Дамаску. Дорога тотчас же подымается в горы, усыпана камнями, словно песком, но привычные лошади пробираются по ней как ни в чем не бывало – только сиди да поддерживай повод, чтобы не споткнулись; в более трудных местах брось повод и не мешай. Вначале горы имеют вид не превышающих друг друга холмов; идя, то подымаешься, то опускаешься по их круглым скатам, покрытым полями да тощею зеленью, по которой пасутся стада баранов. Поля вспаханы. Час, два ходу, все то же скучное однообразие. Но вот, наконец, пред нами глубокая поперечная долина, с лужайкою и быстрым ручьем, в густо разросшейся зелени платанов и тополей. Под тенью орехового дерева, недалеко от ручья, палатка с завтраком. Как манят прохладная тень и мягкий ковер палатки! Кажется, недалеко, но нет: чтобы добраться до цели, надо сначала спуститься по высохшему руслу громадного водопада. По крайней мере, такою казалась ведущая туда дорога. Следуя примеру других, а отчасти и потому, что мне надоело наклонное положение спины моей лошади, я слез с коня и отдал его ехавшим сзади конвойным. Прыгая с камня на камень, чрез полчаса я добрался до завтрака и растянулся во всю длину на ковре. За завтраком мы обыкновенно получали холодное мясо, курицу, крутые яйца, сыр, виноград, изюм, миндаль и грецкие орехи. Все это обильно орошалось красным вином, хересом, коньяком и моэ, прелестнейшим кристалловидным напитком, называемым по-русски водою, а по-арабски – моэ.
Обыкновенно к завтраку мы приступали с каннибальским аппетитом и жаждою Тантала; под самый же конец пути сухая курица ужасно надоела. Но вот утолили голод и жажду. Отдыхаем. Художник рисует. Я вытаскиваю из дорожной сумки дневник, чернильницу, перо и лениво заношу все виденное по пути. Чрез час Великий Князь встал. На коней, и пошли к ночлегу в Зебедань. С этого места долина стала живописна. Горы всевозможных оттенков, между красно-бурым, желтым и синевато-серым цветами, близко сходились, образуя теснины, или расступались для полей и лужаек. На дне журчал и вился серебристою змейкой горный поток, пробиваясь по камешкам среди стройных тополей и платанов. Мы ехали гуськом. Тропа следовала за направлением русла, подымалась на кручи; опускалась, то исчезая за глыбою выступавшей скалы, то пересекая обработанное поле, выбегала на лужайку, догоняя извивавшийся в стороне ручей. Увлекшись такою лужайкой, я попал как бы в западню, случайно устроенную каменными стенками. Мне не хотелось возвращаться назад и потерять свое место в ряду, а потому, недолго думая, я взмахнул через стенку, но конь мой упал. Я не успел вскочить, как он наступил мне передними ногами на грудь. К счастию, я остался невредим, сел в седло и, не потеряв своего места, догнал товарищей. Переехав два раза поток, мы очутились в котловине, у водяной мельницы; потом повернули направо и вышли к деревне, занимавшей вход в широкую долину. С левой стороны ее окаймляли высокие утесы, вершины которых скрывались в облаках. У входа в долину мы встретили нескольких охотников, которые несли на шестах убитого медведя. Долина эта так же плодородна, как и долина Бекаа, только в ней больше виноградников и садов, обращающихся у Зебедани в целые леса. Еще одна особенность: в долине Бекаа лежащие на полях камни имеют форму плитняка, здесь же они большею частью овальны и сглажены как булыжник. Местами они покрывают поля сплошным слоем. Когда мы ехали, большая часть последних была вспахана, а в иных местах еще пахали на волах плугами и сеяли по борозде. Недалеко от Зебедани в долину врезывается цепь холмов, как стрелка в копыте. Мы держались левой стороны и чрез час были в Зебедани. Селение это лежит на скате горы и издали походит на группу груздей, растущих плоскими шапками друг из-под друга. Сады, окружающие Зебедань, обнесены высокими изгородями или же обсажены непроходимым терновником различных видов. Мы остановились у ручья на лужайке. Обоз пришел спустя два часа, усталый и измученный. Сырость и подымавшийся с берегов туман заставили разбить лагерь на каменистом поле. В ожидании обеда, который поспел только к 9 часам, развели костер и, разговаривая, отдыхали от утомительного перехода. Когда стемнело, неожиданно приехал из Дамаска принц Александр Петрович Ольденбургский[8] с Фелейзеном, и привезли пакет на имя Великого Князя с первыми письмами. На другой день выступили в половине восьмого, после часового хода; долина с южного направления круто своротила на восток. У самого поворота горы образуют теснину, а в противоположной скале, из двух пещер вытекает двумя водопадами река Баррады, орошающая нескончаемый ряд садов до самого Дамаска. Дорога, обходя скалы выветрившегося гранита и песчаника, проходит чрез узкие коридоры, шириною не больше четырех аршин. В одном месте мы взошли как бы в лабиринт таких проходов, кончившийся котловиною. Представьте себе на первом плане зеленый луг, с быстрым потоком, дальше – переброшенный аркою мост; пред мостом нагроможденные скалы, за ним роща со стройными тополями, наконец, за рощей, гранитный утес, образующий котловину. Для оживления картины вообразите себе наш пестрый поезд, змейкой извивающийся по мосту и тропинке. Казалось, вот заиграет музыка, из-за скал появятся воздушные нимфы Армиды, пленят нас танцами и опутают волшебными чарами. За этою котловиной следует другая, гораздо больших размеров. В ее отвесных скалах вырублены пещеры и иссечены человеческие фигуры. Нам говорили, что в них обитали языческие отшельники. Чтобы попасть в них, должно быть, они спускались по веревкам. С этой котловины Баррада становится шире и начинается непрерывный ряд садов до самого Дамаска. Из деревьев преобладали: ореховое, гранатовое, апельсиновое и фиговое, но были и такие, которых название я не знал. На одной горе нам показали могилу Хама. Чрез 3 часа подошли к Айн-Фиджи и остановились для завтрака. Около водопада стоит каменная часовня в память посещения Магометом, который, как рассказывает предание, дойдя до этого места, напился у водопада воды и прельстившись роскошною растительностью, сказал: «Дальше не пойду, потому что если я переступлю в земной рай, то не попаду в небесный».