Тем временем Его Высочество подъезжал уже к лагерю, разбитому для нас на жниве, около местечка Шторы. Навстречу ему выехали окрестные арабы и бедуины, приветствуя криком и пальбою, а женщины, стоявшие на крышах, визгом. Наш лагерь составляли два большие шатра, окруженные палатками совершенно особенной, турецкой формы: прямой цилиндрический корпус, покрытый конусообразным верхом, который украшен медным шаром или флагом. Каждая палатка предназначалась для помещения двух человек и заключала в себе две постели, умывальный столик с табуретом и толстый ковер. Обстановка роскошная, не говоря уже о зеленом шатре, подбитом красным шелком и убранном коврами с мягкими подушками, который предназначался для приемов. В другом зеленом шатре был накрыт отлично сервированный обеденный стол. Оказалось, что это сделано по приказанию Султана.
Проехав верхом 35 верст или, иначе сказать, 7 часов, легко себе представить, с каким удовольствием все собрались к обеду. Я забыл сказать, что нас сопровождали бейрутский губернатор Киамиль-паша, весьма образованный человек, свободно говоривший по-французски, и Акиф-паша, с двумя эскадронами кавалерии. За обедом, против Его Высочества поместился Акиф-паша, между Макеевым и нашим казнодаром. Несмотря на толщину, коренастый и живой Акиф-паша оказался веселым собеседником. С казнодаром он тотчас же заключил союз дружбы, назвав его Сатачао-паша. Не желая обидеть друга, наш, всегда трезвый, казнодар был вынужден осушать стакан за стаканом, что немало способствовало общему веселью. Когда встали из-за стола, солнце уже скрылось, окрасив небо и всю долину малиновым цветом. Ливан уже оделся в темный покров ночи, а противоположная цепь Анти-Ливана резко выступала в багровом свете зари, пока не потухли ее лучи и не заиграли в небе звезды. Я пошел в палатку и сел за дневник; мой товарищ уснул; шумный лагерь все затихал и вскоре наступила совершенная тишина, изредка только прерываемая побрякиванием колокольчиков на животных, доедавших свой корм.
К 5 часам утра все уже были на ногах, пили чай, торопясь выступлением, чтобы раньше придти в Баалбек; пока седлали лошадей, бедуины разделились на две стороны и представили военные игры, изображавшие войну между враждебными племенами. Сначала выехали шейхи, а прочие пели воинственные песни, возбуждая друг друга к бою, прославляя мужество и ловкость воинов, стройность и быстроту коней. За шейхами стали выезжать поодиночке рядовые воины; гонялись друг за другом, потрясая копьями, махали саблями, а под конец обе стороны с криком бросались в свалку, Нельзя сказать, чтобы лошади у них были хороши. Ничуть не бывало; у большей части, при малом росте и коровьем заде, передние ноги разбиты. Они разве только сухостью и типичными головками напоминают воображаемых нами арабских лошадей. Между всадниками бросался в глаза в особенности один бедуин, вооруженный копьем, в черной с белыми полосами абаиэ, с голыми ногами и грудью. Чрезвычайно типична была его выбритая до темени голова и длинные пряди волос на затылке. Он метался как угорелый и, казалось, должен был по ходу игры наводить ужас на врагов одним своим видом. В противоположность ему, другой поражал мужественною красотой. Сухой и стройный как пальма, с прямым носом, клинообразною бородой, черными глазами, при бронзовом цвете лица и с великолепным оскалом белых зубов. Продолжая сражаться, бедуины двинулись вперед, а за ними потянулись и мы.
От Шторы дорога идет по старательно возделанной долине Бекаа, незаметно пересекая ее по диагонали до Баалбека, лежащего у самого подножия Анти-Ливана. Суглинистые поля буро-красного цвета покрыты плоскими обломками плитняка, что не мешает им, однако, быть чрезвычайно плодородными. Деревни, окруженные виноградниками, представляются группами из четырехугольных башень, под кровом которых помещаются люди, скот и все хозяйство. На час пути от Шторы лежит деревня Микале, с большим каменным домом, занимаемым иезуитскою школой, которую посещают за неимением другой и православные дети. Потом городок Захле, резиденция православного митрополита, очень симпатичного араба, который сопровождал Великого Князя верхом, вместе с диаконом, ехавшим на осле, и бежавшим рядом конюхом. Пред всяким селением жители выезжали верхом навстречу и, джигитуя, сопровождали до следующей деревни. Женщины выходили на улицу, или стояли на крышах, встречая здесь, как и прежде, резким криком и визгом, в знак приветствия. Под всадниками попадались довольно кровные лошадки, но и те, большею частью, были не беспорочны, вследствие раннего употребление под верх, так как оседлые арабы и бедуины садятся на жеребят чуть ли не годовалого возраста.
Еще с утра небо хмурилось, а когда мы прошли Захле, стал перепадать дождик, сопровождавший нас, с небольшими перерывами, почти до самого Баалбека. Позавтракав в деревне Талия, к двум часам мы были в виду Баалбека, древнего Гелиополиса, после семи с половиной часов ходу. Не доезжая какой-нибудь версты, показался зеленеющий оазис с шестью колоннами и какими-то желтоватыми массами. По мере приближения, колонны и постройки скрылись за густою листвой садов. Навстречу выехали местные власти. У каменных оград и вдоль водопровода стояли жители. Глаза мои блуждали с одного предмета на другой, не зная, на чем остановиться; но вот повернули за угол и пред нами, неожиданно, выросли величественнейшие развалины глубокой древности. Они состоят из таких громадных монолитов, что не веришь в возможность подобной постройки усилиями человеческих рук. Непонятно! Чувствуешь только, что культура народа, воздвигавшего такие исполинские сооружения, стояла на высокой степени.
Не сводя глаз с гигантских развалин, я был как бы очарован ими, пока не въехал в темную галерею, которая, при пяти саженях вышины, имеет более двухсот шагов в длину. Освещаемая висячими фонарями, она выводила на внутренний двор развалин, до того усеянный обломками, что приходилось изворачиваться между торчавшими из земли колоннами, капителями, плитами и кучами осколков. Из всего этого хаоса возносились к небесам шесть исполинских колонн, уцелевших от храма Солнца, а против них стоял храм Юпитера, построенный из развалин первого, в цветущее время Антиохийского царства Селевкидов.
К храму Солнца примыкает круглый двор, обнесенный стеною с полукруглыми углублениями, в которых поделаны ниши для статуй. Вся постройка стоит на искусственном четырехстороннем холме, наружные стены которого облицованы колоссальнейшими монолитами. Так, например, с одной стороны по всему фасаду храма Солнца лежат только три камня, каждый сажен пять длины и в две вышины; на них положены глыбы, в половину, или третью часть, меньше. Непонятно, каким образом они были иссечены в соседних каменоломнях, какими способами доставлены к месту и как нагромождены друг на друга. Чудное здание обращено в развалины не столько невежеством завоевателей, сколько землетрясениями, из которых последнее случилось восемьдесят лет тому назад. Наружная стена приспособлена арабами к обороне и представляет род крепостной ограды с бойницами, сложенными из различных обломков. Храм Юпитера замечательно сохранился, так что о нем можно себе составить полное понятие до мельчайших подробностей. Он построен параллелограмом и окружен со всех сторон галереей прелестнейших коринфских колонн. Против входных дверей, обращенных на север, видны следы двух рядов колонн, но из них уцелели только три. На южной стороне сохранились в целости тоже три колонны, и три в половину; на восточной пять, из которых одна прислонилась к стене. И, наконец, на западной стороне, остался ряд в девять колонн, с капителями и сводчатым потолком богатейшего рисунка, соединяющим колонны со стеною. Во внутренность храма входишь чрез великолепный портал, с опустившимся средним камнем, под который и подведен фундамент, с целью задержать разрушение.