Читать интересную книгу Малиновый пеликан - Владимир Войнович

Я бы согласился, если бы потерял память. Но мне помнилось, что в конце советско-германской войны я ходил в американской рубашке, американских штанах и американских ботинках, ел американскую тушенку, жевал американскую жвачку, курил (тайком от родителей) американские сигареты. По дорогам страны носились американские грузовики: «студебеккеры», «шевроле», «форды» и юркие «виллисы», небо над головой бороздили американские дугласы, аэрокобры, а попозже взлетел и «Ту-4», тяжелый бомбардировщик наш, но скопированный с американской летающей крепости «Б-29». Американцы, спасая Россию от голода, посылали ей продовольствие в конце девятнадцатого века, в начале двадцатого, делали это же во время нашей Великой Отечественной, но даже и тогда я помню, люди, уплетавшие американскую тушенку, замечали, что она сладковата, и задавались вопросом: не человечина ли в этих банках.

Where are you from

Я вспоминал одно, слышал другое, и слышанное каким-то образом трансформировалось в моем мозгу, и, снова заснув, я вдруг увидел себя едущим в «Кадиллаке» и еще подумал, что, может быть, это сон, потому что в таких машинах, как «Кадиллак», «Роллс-Ройс», «Майбах» и прочие, я обычно езжу только во сне. Хотел даже ущипнуть себя для проверки, а потом подумал, что хороший сон лучше плохой яви, и лучше я буду ездить во сне по американским дорогам на «Кадиллаке», чем наяву по нашим колдобинам на «Ладе-Калине». Так я подумал и продолжил движение по американской федеральной дороге № 1, которая мне очень знакома по прошлой жизни, я по ней не во сне, а наяву часто ездил из Принстона в Нью-Йорк и обратно, предпочитая ее скоростному торнпайку. По торнпайку все несутся как сумасшедшие, ничего, кроме машин, не видно, а здесь дорога неширокая, движение неторопливое, один городок кончается, другой начинается. По бокам небольшие дома, рестораны, магазины с красочными вывесками, мотели с водяными матрасами, на которых любят предаваться греху изменяющие своим половинам любовники. Я ехал медленно, никуда не спешил, останавливаясь перед светофорами или иными возникающими вдруг препятствиями. Так, в одном месте мне преградило дорогу переходившее с одной стороны на другую стадо овец, ведомое человеком с американским флагом в руках, в другом месте группа европейских туристов отплясывала что-то вроде твиста под дудку американца, в котором я узнал дедушку, сошедшего с рекламы ресторанов Kentucky Fried Chicken, то есть «Цыпленок жаренный по-кентукски». Они попросили меня поплясать вместе с ними, но я вежливо отказался. Они начали было настаивать, но, узнав, что я русский, поняли, что это бесполезно, даже они знали, что русские ни под чью дудку никогда не пляшут. Я поехал дальше, неизвестно куда и зачем. Ехал, равнодушно скользил глазами по витринам и вывескам, пока одна из них не заставила меня вздрогнуть. На ней был нарисован смеющийся белокурый мальчик славянской внешности, над которым яркой дугой красными буквами шла надпись: «Human organs from Russian orphans». Я по-английски, признаться, понимаю не очень, но слово «Russian» знаю, а для остального у меня всегда с собой электронный словарь. Достал его, текст по буквам набрал, и он мне немедленно точный перевод выдает: «Человеческие органы от русских сирот». Прочел это, глазам не верю, словарю не верю, может, в нем что-то не так замкнулось. Перезагрузил его, снова набрал текст, и он мне тот же перевод выдает: «Человеческие органы от русских сирот».

Я все еще сомневаюсь. Думаю, может, шутка такая, хотя и для шутки тема, я бы сказал, не очень-то подходящая, щекотливая то есть, тема. Нет, думаю, надо посмотреть, что все это значит. Припарковавшись у входа, вошел в помещение, небольшое, чистое, с белыми кафельными полами, как полагается в магазине, торгующем субпродуктами. За прилавком одинокий продавец, полноватый мужчина, в белом халате и белой шапочке с бейджиком на груди, на котором что-то написано, но я без очков не разобрал что. В продавце я узнал Владика Коктейлева. Я немного удивился, потому что знал Владика как честнейшего из наших народных избранников и был уверен, что совесть не позволит ему нарушать закон и иметь бизнес и имущество за границей. Я, естественно, поздоровался с ним по-русски. Он ответил по-английски с сильным подмосковным акцентом, чем убедил меня, что я ошибся, потому что Владик, как я слышал, с акцентом говорит только по-русски. Значит, не Владик, но все же, мне кажется, я его где-то видел. «Вы, – спрашиваю, – случайно не из Балашихи?» Он глазами хлопает. Я ему по слогам. «Вы, – повторяю, – не из Ба-ла-ши-хи?» Ничего не понимает и отвечает мне по-своему что-то вроде «хау ар ю тудэй». И вдруг происходит чудо, какое случается только во сне: я обнаруживаю, что на самом деле я английским очень даже неплохо владею и все эти слова – и хау, и ар, и ю, и тудей – знаю и фразу всю понимаю. Значит он спрашивает: «Как вы сегодня?» Глупый вопрос. Как будто он знал, как я был вчера. И как будто это вообще его сколько-нибудь интересовало. Если бы я был тоже американцем, я бы сказал «файн», это слово я знаю, значит, «прекрасно». Американец всегда говорит «файн». Даже если его дюжина клещей будет грызть, он все равное скажет «файн». Но я не американец, и настроения лицемерить у меня не было. Поэтому я просто буркнул: ничего, нормально, в том смысле, что не ваше дело, надел очки и только сейчас увидел, что у продавца на бейджике написано «Johnson & Johnson».

– Теперь, – говорю, – вижу, что вы не из Балашихи.

– Да, – говорит он чисто по-русски, что меня почему-то не удивляет, – я не из Балашихи, я из Потылихи.

Ну, мне что Потылиха, что Балашиха – все едино, тем более что я ни там, ни там никогда не был.

Стал изучать прилавок. Под стеклом, как обычно в мясной лавке, лежали разных размеров куски мяса с каким-то текстом под каждым куском. Я надел вторые очки и увидел, что эти тексты содержат описание (опять все понимаю) продукта: сердце, почка, поджелудочная железа, печень – и тут же прейскурант. Точных цен не помню, но помню, что каждое пятизначное число кончалось несколькими девятками. Ну, скажем, 24.999.99. Двадцать четыре тысячи девятьсот девяносто девять долларов девяносто девять центов – это бесхитростная американская уловка, чтобы покупатель не слишком хватался за голову. 25 тысяч ему покажется много, а 24, хотя и с целым хвостом девяток, в его сознании останутся двадцатью четырьмя.

Я весь товар осмотрел, цены в мобильник забил, в словарь заглянул и спрашиваю продавца, это правда, что ли, детские органы?

Он мне вопросом на вопрос:

– Where are you from, sir? – сэром меня называет.

Я говорю:

– Ясное дело, фром Раша. – И спрашиваю: – Это точно детские органы, а не какие-нибудь телячьи или поросячьи?

– Что вы, сэр, – обиделся продавец, – как можно? Имею (I have) сертификат соответствия, вон он в серебряной рамке висит на стене. Но вы можете верить мне на слово, потому что мы, американцы, никогда не врем.

– Совсем никогда?

– Никогда. Мы даже, когда в плен попадаем, на первом же допросе выдаем все военные тайны: номер части, калибры орудий, фамилию командира и какая зарплата у нашего президента.

– А этой торговлей занимаетесь легально?

– О, сэр, разумеется, оф корс, совершенно легально. У меня есть лицензия, вон она в золотой рамке рядом с сертификатом, и налоги я плачу аккуратно. Могу показать справку, айди и секьюрити намбер.

– Ну хорошо, – говорю я, – хорошо, ладно. Допустим, ваши негуманные американские законы позволяют такое. Но вам лично не стыдно, не страшно, не больно за этих бедных детишек?

Он моего вопроса не понимает.

– Так детишки-то, – говорит, – не наши, а русские.

– А русские, – говорю, – что, разве не люди?

Американца трудно вывести из равновесия, но этот, я вижу, начал сердиться.

– Да что вы говорите, сэр? Это же русские сироты. Они в вашей Рашке так живут, что рады бывают попасть в Америку хотя бы даже и в расчлененном виде.

Тут уж я совсем не выдержал, перегнулся через прилавок, схватил его за грудки.

– Ах, ты, – говорю, – сволочь. Ты не только детей, ты еще и страну мою оскорблять будешь! Да я тебя сейчас самого расчленю и члены твои раздам бездомным собакам.

Он уже задыхается и хрипит:

– Не отдадите, сэр! У нас нет бездомных собак…

Я хотел сказать, что не верю, но не успел. Резко дернувшись, он вырвался из моих рук, нырнул под прилавок и вынырнул с винчестером.

– Вот, – улыбнулся он фарфоровыми зубами, – теперь я вас расчленю, сэр. Но вами собак кормить не буду, потому что наши собаки привыкли к более свежей пище. Я продам ваши дряхлые органы вашим пропагандистам, а они скормят их вашему же народу.

Он быстро передернул затвор и, не целясь, нажал на спусковой крючок. Я попятился к двери, ударился спиной о стену, увидел вспышку – и услышал женский визгливый вскрик: «Паша! Ты что так резко тормозишь! Ты же больного везешь!»

Смешанный бред

Я открыл глаза и нашел себя… Это у американцев есть такое выражение: я нашел себя. Если американец оказался вдруг в неожиданном месте, он скажет: «I found myself» там-то. Я нашел – или обнаружил – себя в автобусе и не сразу понял, что это, где это и куда меня везут. Не на тот ли свет? Из темноты высветились два женских лица. Ангелы?