«России» проживает Екатерина Николаевна. Ждут Немировича.
Ветер. На море качка. Из кабинета я ушел к себе в спальню и тут пишу у окна. Если гости не будут срывать настроения и если не буду злиться, то к 1–5 сентября уже окончу пьесу, т. е. напишу и перепишу начисто. А потом поеду в Москву, вероятно.
От тебя давно уже не было ни строчки. Это нехорошо, милая.
Будь здорова, не хандри.
Твой Antonio
А. П. Чехов – О. Л. Книппер
23 авг. 1900 г., Ялта
Милюся моя, здравствуй! В письме своем ты сердишься, что я пишу тебе помалу. Но зато ведь я пишу тебе часто!
Вчера был у меня Алексеев. Сидел до 9 час. вечера, потом мы пошли (или, вернее – я повел его) в женскую гимназию, к начальнице. В гимназии хорошенькая венгерка, говорящая очень смешно по-русски, играла на арфе и смешила нас. Просидели до 12 часов.
Сегодня пошел в город по делу, встретил там Верочку и привел ее к нам обедать. Эта Верочка приехала из Харькова. Богатая невеста. Видишь, какой я Дон Жуан!
Пьесу пишу, но боюсь, что она выйдет скучная. Я напишу и, если мне не пондравится, отложу ее, спрячу до будущего года или до того времени, когда захочется опять писать. Один сезон пройдет без моей пьесы – это не беда. Впрочем, поговорим об этом, когда буду в Москве.
А дождя все нет и нет. У нас во дворе строят сарай. Журавль скучает. Я тебя люблю.
Приедешь на вокзал встретить меня? А где мне остановиться? В какой гостинице – удобной, близкой к тебе и не столь дорогой? Подумай о сем и напиши, миленькая моя.
У нас в доме тихо, мирно, с матерью пребываю в согласии, не ссорюсь.
Ты ходишь с Вишневским в оперетку? Гм…
Пиши мне почаще, не скупись. За это я тебя награжу, я тебя буду любить свирепо, как араб. Прощай, Оля, будь здорова и весела. Не забывай, пиши и почаще вспоминай твоего
Antoine
О. Л. Книппер – А. П. Чехову
28-ое авг. 1900 г., Москва
Уже первый час ночи, дорогой мой Антон, а я только что вернулась с репетиции «Снегурки». Санин в раже, работает вовсю, склеивает пьесу, вводит хор. Знаешь, удивительно красивая музыка [159] . Очень стильная, оригинальная, чисто русская, но местами совсем церковная; боятся, что запретят. Вообще «Снегурка» будет замечательно поставлена, вот увидишь хоть репетиции.
Ты меня спрашиваешь о гостинице? Но я думаю, ты остановишься у Маши. Ее жиличка, верно, не скоро приедет, и тебе будет отлично, и приятнее, чем в гостинице, – права я?
Сегодня доканчивали убирать Машину комнату. Я приколачивала занавески на окнах, т. е. скорее украшения для окон, полотеры вычистили полы, постлали ковры, и стало удивительно тепло и уютно.
Ты ведь пришлешь мне телеграмму, когда приедешь, – как мы условились, да? Я тебе буду много рассказывать. У тебя не иссяк интерес к нашему театру? Надеюсь, нет.
Как твое здоровье, настроение? Ох, сколько ты мне еще должен рассказывать! Т. е. скорее, сколько еще нам надо говорить друг с другом! Правда?
Милый мой, не скучай, не хандри, не злись.
Я никуда не хожу, кроме театра и Маши. После 1-го перебираемся к себе в Каретный ряд [160] , чему я очень рада.
Ну покойной ночи, мой милый писатель, жду завтра письма. Целую тебя крепко, люби меня свирепо, как араб. А я тебя как кто?
Твоя Ольга.
Пили мы чай у Вишневского, был еще Вл. Ив. Немирович. Вишневский живет великолепно, у него ослепительная чистота и аккуратность, и я думаю выйти за него замуж. Как ты посоветуешь?
А. П. Чехов – О. Л. Книппер
5 сент. 1900 г., Ялта
Милюся моя, ангел мой, я не пишу тебе, но ты не сердись, снисходи к слабостям человеческим. Все время я сидел над пьесой, больше думал, чем писал, но все же мне казалось, что я занят делом и что мне теперь не до писем. Пьесу пишу, но не спешу, и очень возможно, что так и в Москву поеду не кончив; очень много действующих лиц, тесно, боюсь, что выйдет неясно или бледно, и потому, по-моему, лучше бы отложить ее до будущего сезона. Кстати сказать, я только «Иванова» ставил у Корша тотчас же по написании, остальные же пьесы долго еще лежали у меня, дожидаясь Влад. Ивановича, и, таким образом, у меня было время вносить поправки всякие.
У меня гости: начальница гимназии с двумя девицами. Пишу с перебоями. Сегодня провожал на пароход двух знакомых барышень и – увы! – видел Екатерину Николаевну, отъезжавшую в Москву. Со мной была холодна, как могильная плита в осенний день! И я тоже, по всей вероятности, был не особенно тепел.
Телеграмму, конечно, пришлю, непременно выходи меня встретить, непременно! Приеду с курьерским – утром. Приеду и в тот же день засяду за пьесу. А где мне остановиться? На Мл. Дмитровке нет ни стола, ни постели, придется остановиться в гостинице. В Москве я пробуду недолго [161] .
Дождя в Ялте нет. Сохнут деревья, трава давно высохла; ветер дует ежедневно. Холодно.
Пиши мне почаще, твои письма радуют меня всякий раз и поднимают мое настроение, которое почти каждый день бывает сухим и черствым, как крымская земля. Не сердись на меня, моя миленькая.
Гости уходят, иду провожу их.
Твой Antoine
А. П. Чехов – О. Л. Книппер
8 сент. 1900 г., Ялта
Ты пишешь: «Ах, для меня все так смутно, смутно»… Это хорошо, что смутно, милая моя актрисочка, очень хорошо! Это значит, что ты философка, умственная женщина.
Кажется, потеплело? Как бы ни было, 20 сентября я выеду в Москву и пробуду там до 1 октября. Все дни буду сидеть в гостинице и писать пьесу. Писать или переписывать начисто? Не знаю, бабуся милая. Что-то у меня захромала одна из героинь, ничего с ней не поделаю и злюсь.
Получил сейчас письмо от Маркса: пишет, что пьесы мои выйдут в свет через 10 дней [162] .
Я боюсь, как бы ты не разочаровалась во мне. У меня страшно лезут волосы, так лезут, что, гляди, чего доброго, через неделю буду лысым дедом. По-видимому, это от парикмахерской. Как только постригся, так и стал лысеть.
Пишет Горький пьесу или не пишет? [163] Откуда это известие в «Новостях дня», будто название «Три сестры» не годится? [164] Что за чушь! Может быть, и не годится, только я и не думал менять.
Страшно скучаю. Понимаешь? Страшно. Питаюсь одним супом. По вечерам холодно, сижу дома. Барышень красивых нет. Денег становится все меньше и меньше, борода седеет…
Дуся моя, целую тебе ручку – и правую и левую. Будь здорова и не хандри, не думай, что все