Ее голос доносился как бы сквозь невидимую преграду. Или как с экрана телевизора, если звук сильно убавить: фигурки на экране перемещаются туда-сюда, шевелят губами, вертят головами, но о чем именно они так волнуются — непонятно. Вероника вздохнула и попыталась сосредоточиться.
Эта перламутровая красотка — ее давняя подруга Светка, и Светка заботится о ней.
Светка — на ее стороне. И не она виновата, что Вероника обидела своих героев неудачными репликами.
Вероника улыбнулась ей, но помотала головой, отвергая тональный крем. Светка поджала губы и закатила глаз в потолок.
— А я вот, девочки, позже четырех не встаю. А когда и в три, — поделилась биологичка Анна Петровна. — Привыкла — и отлично! Ночью и тетради проверишь, и планы напишешь. Попробуйте сами — не пожалеете! Тихо. Никто не мешает. Хочешь — голову мой, хочешь — в кухне возись… С сыном и с невесткой душа в душу живем: вечером, как полдевятого — я сразу к себе, спать! Утром они еще глаза не разлепили, а я уже на работу собралась. Когда ж и ругаться?
Все у Анны Петровны в жизни, похоже, складывалось просто и правильно. И сама она выглядела просто и правильно: серый костюм, белая блузка, перламутровая заколка в седом валике волос. И ученики ее уважали. И боялись. И панически зубрили перед уроком про какие-нибудь «нервные временные связи в коре больших полушарий головного мозга».
Умеют же люди жить правильно. А Вероника вот умудрилась сегодня явиться без часов — оставила, конечно, на комоде. Просить теперь у детей? Или вести уроки, ориентируясь по солнцу?
— Вы, наверно, по натуре жаворонок, — рассеянно заметила она Анне Петровне.
— Да все мы тут, блин, жаворонки! — ни с того ни с сего вспылила Светка и передразнила: — «По на-ту-уре!» А что ж нам еще остается?! Вот я как-то, помню, еду к первому уроку, и мужик в троллейбусе прямо по ногам — топ, топ! Ну, я ему так вполголоса: обратите внимание, говорю, рядом женщина стоит! А он так глянул косо, наклонился и мне еще тише: а откуда, говорит, здесь женщины? Все нормальные женщины сейчас еще в постели предпоследний сон досматривают!
— Да ладно тебе, Светка! Умеешь ты испортить настроение! — возмутилась Вероника. — Молчи лучше, не растравляй с утра!
— …А когда у нас совещание после второго, какая-нибудь санэпидстанция явилась и душу мотает — все ли ведра со швабрами подписаны? все ли тряпки стерильные? доски языком вылизаны или нет? — так в это же время они, женщины которые, педикюршу на дом заказывают, — злорадно продолжала Светлана. — А вечером в ресторан… Вы вот, к примеру, Вероника Захаровна, какой ресторан предпочитаете? Или вам больше по душе суши-бары?
Кажется, она опять читала Вероникины мысли. И при этом нарочно вознамерилась, кажется, разломать, порвать на клочки все прекрасные, вымечтанные бессонными ночами картины!
Определенно Светка встала не с той ноги.
Веронике было отлично известно, что, когда ее подруга в таком состоянии, перечить ей не следует — все равно выйдет себе дороже. Однако то ли от усталости после творческой ночи, то ли от чего другого нервные временные связи в коре больших полушарий ее головного мозга нарушились, и язык не послушался рассудка.
— А что эти суши! Сырая рыба — она и есть сырая рыба, — пожала она плечами как можно равнодушнее. — Я вот была недавно в «Лаванде». Знаешь, у нас на Пушкина? Посидели со знакомой. Так, ничего особенного, интерьер в голубых тонах. Кресла плетеные… Темновато, правда.
— Так и слава Богу! — ядовито успокоила Светка. — А то все бы сбежались посмотреть на твой маникюр… Или ты по такому случаю накладные ногти нацепила?
— Там еще одна профессиональная гадалка работает, ее родственница, — продолжала Вероника, не отвлекаясь. — И между прочим, у меня на кофейной гуще вышло, что скоро все в жизни наладится. Так и сказала: на дереве вашей мечты уже почки расцветают!
— Класс! — восхитилась Светлана. — Как совсем расцветут, сводишь туда и меня! Познакомишь. А я, так и быть, угощу приличной маникюршей!
В конце концов настроение все-таки испортилось. Вероника грянулась с небес на землю. И последним толчком, сбросившим ее с высот вдохновения, был мимолетный вопрос директрисы в коридоре: «Ну как там протокол вашего собрания, готов?»
Имелось в виду, разумеется, воспитательное собрание с Беспечными.
В ответ голова Вероники сама собой с готовностью закивала, губы изобразили что-то вроде подхалимской улыбочки, а предательский язык повернулся брякнуть:
— Да, конечно, завтра принесу!
— Завтра у нас суббота! — напомнила директриса холодно. В голосе у нее имелось богатейшее множество холодных обертонов. Как у Снежной королевы.
— В понедельник я имею в виду, — поспешно поправилась Вероника.
Хотя откуда возьмется даже в понедельник этот самый протокол, она, понятное дело, не ведала.
День был испорчен вполне и окончательно. И ясно стало, что Вероника снова чем-то не угодила судьбе, и та без обиняков демонстрировала ей свое нерасположение. Недолгая полоса везения оборвалась резко и без предупреждения.
Дежурный пирожок с повидлом в буфете не лез в горло.
На уроке в одиннадцатом всевидящая Масина радостно оповестила:
— Вероника Захаровна, а у вас на колготках стрелка!
В седьмом же, стоило на минуту выйти из кабинета, как славные детки закинули тряпку под потолок на новенький плафон.
Обиднее всего, что не хватало сил даже на ругань.
Вообще красиво ругаться — это было не Вероникино амплуа.
Почему-то никогда не приходило ей на ум звучных определений вроде: «Да разве ж вы дети?! Вам же сказать, кто вы такие — так вы ж маме побежите жаловаться!» или: «Вот как посоветую родителям заняться воспитанием — да так, чтоб вы и спали стоя!» Так нет же: не только свежие и оригинальные обороты речи — авторские афоризмы! практически произведения искусства! — но даже банальные фразы типа «Отправляйся за дверь, и завтра в школу с родителями!» звучали у нее так фальшиво, что никому и в голову не приходило следовать этим распоряжениям.
Иногда, проходя по коридору и услышав из какой-нибудь двери особо образный эпитет либо свежую метафору, Вероника замирала на месте и прислушивалась — не из праздного любопытства, а в искреннем восхищении искусством высокохудожественного гнева.
Сама же она обрушивалась с ругательствами исключительно на собственных детей, и сцены гнева выходили у нее столь грубыми и бессвязными, что потом иногда приходилось просить за них прощения. Спасибо хоть Маришка с Туськой всегда великодушно ее прощали.
Правда, на работе иной раз выручали мимика и жесты. Неплохо удавалось Веронике, например, укоризненное выражение со склоненной набок головой — если, конечно, его кто-нибудь замечал. Класса до седьмого на учеников действовал также испуганный взгляд в сторону двери, сопровождаемый громким шипением: «Ну-ка, сели как положено! В школе комиссия. Могут войти в класс в любую минуту!»