— Здешний?
— Нет. Товарищ по армии. Я забыл его фамилию, что-то вроде Уилсон или Джексон. Так или иначе, он очень любил Мида, поэтому выпросил отпуск, чтобы приехать сюда и поговорить о нем со мной. Но я мало что мог сказать ему; только что у Мида в Калифорнии остались жена и сын. Я даже собирался съездить туда и повидаться с ними, но окружные власти отказались оплатить поездку. Товарища Мида срочно отправили на фронт, и больше я его никогда не видел, хотя позднее, уже после войны, он прислал мне открытку из госпиталя для инвалидов в Калифорнии. Во всяком случае я так и не довел следствие до конца. — Я заметил в его голосе следы угрызений совести.
— Я все же не понимаю, почему не допросили Ричарда Чентри.
— Все очень просто. Чентри покинул границы штата еще до обнаружения трупа. Я попытался вернуть его — поймите меня правильно, я вовсе не утверждаю, что он был виновен, — но начальство не поддержало меня в этом вопросе. Семейство Чентри все еще имело сильное политическое влияние, и их фамилия вообще не была упомянута. Даже умолчали о том факте, что Милдред Мид была его настоящей матерью.
— А старик Феликс Чентри был еще жив в сорок третьем году?
— Нет. Он умер годом раньше.
— Кто же руководил медной шахтой?
— Один человек, по фамилии Баймейер. Он не был еще официальным главой фирмы, но фактически всем управлял.
— И он добился того, чтобы Ричарда Чентри не допрашивали?
— Откуда мне знать?
Теперь он заговорил иным голосом, — очевидно, начал лгать или утаивать правду. Подобно любому шерифу в любом округе страны, он имел политические обязательства.
Я хотел спросить, кого он пытается выгородить, но отказался от своего намерения: ведь я находился далеко от родных мест, среди людей, которых не знал и не мог хорошенько понять, а в воздухе пахло неожиданными затруднениями.
XXI
Шериф слегка наклонился ко мне, словно желая подслушать мои мысли. Стоя так, в неподвижности, он напоминал готовящегося к атаке ястреба.
— Я был с вами откровенен, — сказал он. — А вы все скрываете от меня. Я даже не знаю, кого вы представляете.
— Баймейера, — ответил я.
Шериф широко улыбнулся, не показывая при этом зубов:
— Вы шутите.
— Нет. Я говорю серьезно. Эта девушка — его дочь, Его улыбка, не претерпев никаких видимых изменений, внезапно преобразилось в гримасу изумления и страха. Очевидно, он вовремя сообразил, что открывает свои чувства; расслабил мышцы лица, словно разжав стиснутый кулак, и придал ему выражение полного равнодушия, Только его быстрые серые глаза остались настороженными и враждебными. Большим пальцем он указал на гору, находившуюся за его спиной:
— Так, значит, девушка, которую вы там оставили, дочь Баймейера?
— Точно.
— А вы знаете, что он является владельцем большей части акций медной шахты?
— Он вовсе этого не скрывает, — ответил я.
— Но почему вы мне раньше не сказали?
Мне нелегко было ответить на этот вопрос. Возможно, я вообразил, что у Дорис есть шанс найти свое счастье в мире, таком отдаленном от мира ее родителей, по крайней мере на некоторое время.
Но оказалось, что этот мир также принадлежит Баймейеру.
— На медной шахте работает больше людей, чем в какой-либо иной фирме в этой части штата, — сказал шериф.
— О'кей, мы пошлем девушку на работу в шахту.
— Что вы такое болтаете, черт возьми? — внезапно разозлился он. — Никто не собирается посылать ее на работу.
— Я просто пошутил.
— Не вижу в этом ничего смешного. Необходимо забрать ее с той подозрительной фермы, пока с ней не случилось что-нибудь дурное. Мы с женой можем оставить ее на ночлег. У нас есть хорошая комната для гостей, когда-то там была спальня нашей дочери. Ну что, поехали?
Шериф оставил Фрэда на попечении своего заместителя, и мы поехали обратно в гору на его служебном автомобиле. Он остановил его на обочине рядом с голубым «фордом» Фрэда. Из-за перевала выглянул белый серп месяца.
Огромный дом на склоне каньона был погружен в темноту и тишину, нарушаемую лишь храпом мужчин и тихим плачем какой-то девушки. Ею оказалась Дорис. Когда я назвал ее имя, она подошла к двери. На ней была белая фланелевая ночная рубашка, закрывавшая тело от самой шеи до пят. Глаза ее были широко открыты, лицо мокро от слез.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Оденься, дорогая, — сказал шериф, — Мы забираем тебя отсюда.
— Но мне здесь нравится.
— Если бы ты здесь осталась, тебе бы перестало нравиться. Здесь не место для такой девушки, как ты.
Она неожиданно напряглась и подняла голову:
— Вы не имеете права принуждать меня к отъезду.
Старейшина приблизился к нам из-за ее спины, держась, однако, на некотором расстоянии. Он молчал. Казалось, он наблюдает за шерифом с равнодушием постороннего зрителя, присутствующего на чужих похоронах.
— Не надо вести себя так, понятно? — снова обратился шериф к Дорис. — У меня у самого дочь, я знаю, как это бывает. Все мы любим время от времени небольшие приключения. Но потом приходит пора вернуться к нормальной жизни.
— А я — ненормальная, — заявила девушка.
— Не беспокойся, ты еще станешь ею, дорогая. Тебе только нужно встретить подходящего молодого человека. То же самое случилось как-то и с моей дочерью.
Она ушла из дому и целый год прожила в какой-то коммуне в Сиэтле. Но потом вернулась к нам, нашла своего избранника, и теперь у нее уже двое детей, и все счастливы.
— У меня никогда не будет детей, — заявила Дорис. Однако она оделась и направилась вместе с шерифом к его автомобилю. Я остался сзади со старейшиной секты. Он неверными шагами вышел на крыльцо. В потоках льющегося с неба лунного света его глаза и седые волосы отливали каким-то фосфоресцирующим блеском.
— Мы бы охотно позволили ей остаться с нами.
— За определенную сумму?
— Мы все вносим сколько можем, каждый платит по мере своих возможностей. Мой вклад в основном мистический. Некоторые зарабатывают в качестве скромных служащих.
— Где вы изучали теологию?
— В свете, — ответил он. — Бенарес, Камарильо, Ломпос. Признаюсь, у меня нет диплома. Но я многим давал советы. Я обладаю даром оказывать людям помощь. Я мог помочь и мисс Баймейер. Сомневаюсь, что это сможет сделать шериф. — Он протянул руку и коснулся моего плеча длинной, тонкой ладонью. — Думаю, я мог бы помочь и вам.
— В чем именно?
Он актерским жестом распростер руки.
— Мне кажется, что вы человек, запутавшийся в бесконечной борьбе и вечных поисках. Вам никогда не приходило в голову, что, может быть, стоит искать самого себя? И чтобы найти себя, нужно быть молчаливым и неподвижным, неподвижным и молчаливым? — Он опустил поднятые руки.
Я настолько устал, что серьезно отнесся к его вопросам и начал мысленно переваривать их. Они относились к тем, которые я и сам себе задавал, хотя никогда не ставил их в такой форме. В конце концов, той правды, которую я искал, наверное, невозможно найти в этом мире. Нужно подняться на вершину горы и ожидать ее объявления или искать ее в себе самом.
Но даже в момент краткого отдыха, размышляя над этими проблемами, я не переставал поглядывать в направлении далеких огоньков Коппер-Сити, думая о том, что нужно сделать на следующее утро.
— У меня нет денег.
— У меня тоже их нет, — отозвался он. — Но как-то так получается, что всегда для всех хватает. Эта проблема занимает нас меньше всего.
— Счастливые вы люди, — сказал я.
Он сделал вид, что не замечает моей иронии:
— Я рад, что вы это поняли. Мы и впрямь обладаем большим счастьем.
— А где вы взяли наличные для покупки этого дома?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Некоторые из наших членов имеют доходы. — Он улыбнулся, словно мысль об этом доставила ему удовольствие. — Нам не нужна внешняя роскошь, но всё же наш дом не напоминает богадельню. Разумеется, мы еще не полностью расплатились за него.
— Это и не удивительно. Я слышал, что он стоил более ста тысяч долларов.