достойный упоминания в рамках нашей темы, так как он способен пролить дополнительный свет на причины, по которым севернобаварский маркграф мог держать в поле зрения дела в польском княжеском семействе, а тем самым – судьбу Саломеи (не только как одной из своих племянниц) и ее потомства.
С учетом показания уже упоминавшейся брачной росписи маркграфа Дипольда III о польском происхождении его первой супруги в науке издавна высказывалось предположение, что ее следует считать дочерью польского князя Владислава I Херманна (1079–1102), ибо никакой другой разумной возможности генеалогия Пястов вроде бы не предоставляет[215]. Последнее, впрочем, не совсем верно, так как для брака, заключенного около 1100/1105 г. (см. выше), хронологически подходили бы и возможная дочь женившегося в 1088 г. Мешка, единственного сына польского князя Болеслава II и племянника Владислава I Херманна[216], и даже дочь Збигнева, старшего сына Владислава-Херманна. Молчание польских источников на этот счет нельзя считать решающим аргументом, потому что они, и прежде всего Галл Аноним, представляют дело в свете, благоприятном для Болеслава III, соперника как Мешка Болеславича, так и, позднее, Збигнева. В пользу отцовства именно Владислава-Херманна приводилось толкование известия Галла Анонима о замужестве одной из его, Владислава, дочерей от второго брака с Юдитой, сестрой германского императора Генриха IV и вдовой венгерского короля Шаламона; однако такая интерпретация есть не более чем одна из возможностей, причем, если исходить только из внутренней логики текста, не самая убедительная[217]. Самый сильный аргумент в пользу гипотезы о том, что Адельхайда, первая супруга Дипольда III, была дочерью Владислава I от брака с сестрой Генриха IV, заключается в другом: она без натяжек объясняет, какими каноническими основаниями располагал папа Евгений III, расторгая в 1153 г. союз Фридриха I Барбароссы и Аделы Фобургской, а это важно, поскольку развод Фридриха Барбароссы во многом остается загадкой для исследователей. Действительно, в таком случае супруги находились в не допустимой для брака 7-й степени кровной близости (4: 3) в силу известного родства Генриха IV со Штауфенами (рис. 8).
Недавно этой стороне дела посвятил особое исследование Э. Главичка, решительно высказавшись в пользу происхождения первой супруги Дипольда III от Владислава I Херманна[218]. Вместе с тем известный генеалог ошибся, полагая, что первым обнаружил возможность применить гипотезу о родстве маркграфа Дипольда III с польским князем Владиславом I для решения проблем вокруг расторжения первого брака императора Фридриха I[219]. Такую возможность обсуждал в своем компендиуме по генеалогии Пястов уже К. Ясиньский, причем придя к прямо противоположному заключению: что она является соблазнительной западней[220]. Польского исследователя смутил тот факт, что перу весьма близкого к Фридриху Барбароссе человека, а именно его канцлера Вибальда, аббата монастыря Стабло (Ставло), принадлежит совсем иная роспись родства Фридриха и Аделы[221]. Этот документ давно известен науке и неизменно расценивался как родословное разыскание, призванное оправдать запланированный развод германского короля. В генеалогической справке Вибальда королевская чета представлена кровными родичами в 11-й степени (6: 5), и было бы странным, если бы существовала куда более близкая связь через Владислава I Польского, о которой Вибальд вряд ли мог бы не знать.
Рис. 8. Родство Фридриха I Барбароссы и Аделы Фобургской
Довод серьезен, и надо признать, что Э. Главичке не удалось вполне развеять это недоумение. По его мнению, заметка Вибальда – непрошенный труд некогда активного политика, в данном случае отнюдь «не посвященного во все детали», ведь подготовительные переговоры с папой в Риме осенью 1152 г. вел не он, а совсем другие люди, которые и предъявили папе правильную генеалогию[222]. Однако такое соображение принять нелегко. Насколько Вибальд был проинформирован о переговорах с Евгением III – большой вопрос. Но суть даже не в этом: для того, чтобы знать родословие супруги своего государя, вовсе не было нужды быть «посвященным во все детали» переговоров о разводе, ибо едва ли родословие устанавливалось в ходе переговоров или для них.
Рис. 9. Генеалогическая связь между владельцами кодекса Гертруды
Не предвосхищая здесь решения ученого спора, ограничимся пока констатацией указанной генеалогической возможности и того факта, что, соответствуй она действительности, Гертруда-младшая была бы в сугубом родстве с Дипольдом III – не только через свою мать Саломею, но и через отца Болеслава III, которому супруга Дипольда приходилась бы родной сестрой. Внесем эту вероятную филиацию в общий генеалогический контекст, в котором обозначим маршрут Codex Gertrudianus, выделив полужирным его владельцев и отметив очередность владения номерами (рис. 9).
Но независимо от идентификации первой супруги маркграфа Дипольда III, предложенная нами гипотеза исчерпывающе объясняет все поддающиеся определению памяти в некрологических записях Саломеи – Гертруды (а вернее было бы сказать: Гертруды – Матильды Дисенской) и этим выгодно отличается от принятой точки зрения, в рамках которой происхождение записи о Дипольде III остается темным. Сама возможность такого построения может служить еще одним, дополнительным аргументом в пользу нашего тезиса, что мать Ярополка Изяславича (Гертруда-старшая) и мать его брата Святополка были разными лицами.
II. Философы и святые на Западе
Право на миф. Введение в поэтику шартрской школы
Олег Воскобойников
Поток переводов с арабского на латынь резонно считается, по крайней мере со времен Чарльза Хаскинса, важнейшим катализатором Ренессанса XII в.[223] Современные исследования, уйдя далеко вперед в анализе конкретных казусов, лишь дополняют новыми штрихами мастерски написанную им картину. Действительно, породивший университеты взлет квадривиума немыслим без авторитетных античных и классических арабских текстов по астрономии, астрологии, медицине, геометрии, арифметике, философии и, в меньшей степени, богословию[224], – текстов, которые увлекли целые поколения талантливых переводчиков из Южной Италии и Толедо между второй половиной XI в. (Константин Африканский) и началом XIII в. К счастью, переводчики вместе с текстами путешествовали по Северной – заальпийской и запиренейской – Европе, благодаря чему арабская наука уже в первой половине XII в. достигла Лондона, Парижа, Шартра. Между тем «толедская переводческая программа», как окрестил ее Чарльз Бернетт, последовательная на протяжении всей своей столетней истории[225], была нацелена именно на трансформацию натурфилософии и квадривиума: все, что касалось словесности, литературы, того, что мы сейчас назвали бы филологией, а тогда называли тривиумом, по пока не понятным для меня причинам осталось вне интересов переводчиков и их высоких покровителей – от толедских архиепископов до сицилийских королей