просит её присесть рядом и переводит выжидающий взгляд на Женю.
— Я, наверное, пойду, — она улыбается и встаёт. — Твоя матушка сказала остаться, но ведь темнеет, моя семья будет волноваться.
— Уйдёт, — возмущается Кася, — а поухаживать за хозяином и его матерью?
— И себе поесть возьми, — кивает Сон. — Да садись с нами! Не стесняйся. Куда ты пойдёшь? Пешком, одна, в такой час? — и отвечает сам, отрезая: — Нет.
Женя с задержкой в одно мгновение кивает и принимается разливать по чашам рагу, расставлять приборы и прочее.
Тело сковывает напряжением. Карсон выглядит мрачным. Что-то случилось? Что-то, связанное с ней?
Он подумал и решить не отпускать?
Она садится и старается есть как можно быстрее, чтобы поскорее уйти. Пока рядом его мать. Может быть, он не станет скандалить при ней.
А та наблюдает за ней внимательным, пристальным взглядом, будто бы лениво пробуя стряпню. Хотя рагу вышло удивительно вкусным.
— Как ест быстро, не жуёт почти, — произносит тихо-тихо, но проникновенно до мурашек. — Сынок, а пусть и вовсе поживёт у тебя немного? Если ей идти далеко, как же она будет тебе помогать, туда-сюда бегая? Сам говоришь, время неспокойнее.
Он замирает с ложкой в руке. Раздумывает. Но с ответом не спешит.
— Ой, спасибо за предложение, конечно, — у Жени дёргается веко, — но у меня ведь мама уже не молодая и сестрёнка младшая больная… И жених, сами понимаете, не поймёт.
Вообще, хорошо, конечно, что она попросила. Потому что, если Сон задумал её убить, ей придётся объяснять это матери, которая уже такие предложения делает.
Но с другой стороны… прямо сейчас и как можно скорее хочется убежать!
Ко всему прочему в голове ещё крутится задание ведьмы — совершить кражу в плату за магию. За всё время она не успела ничего стащить, ведь мать Карсона едва ли преследовала её и почти не сводила взгляда.
Сон вздыхает и продолжает есть рагу.
— Кваса бы… — тянет он мечтательно и невероятно уютно потягивается, с удовольствием самого сытого на свете кота. — Женя, будь так любезна, спустись в подвал. Там в бочке квас. Краник открой и налей на всех в кружки, что найдёшь рядом.
Он кивает ей на люк в полу у входа на кухню.
Мать его одобрительно, в предвкушении потирает руки.
Не совсем понимая, что происходит, совершенно не понимая его самого, она кивает.
А что остаётся?
Но, может быть, там каким-то образом есть проход на улицу?
Только вот надежда не оправдывается, подвал оказался похож больше на подпольный погреб. Глухой, тёмный и прохладный, в который ведёт крутая неудобная лестница.
А Сон и бровью не ведёт, взял добавки и ест, только и слышно, как постукивает ложка о глиняный бок чаши. Будто это нормально, что в доме его разгуливает девушка, подозреваемая, нет, уличённая в колдовстве. И речи ведутся о том, как бы оставить её здесь с ночёвкой.
Женя боится, что что-то пойдёт не так уже из-за того, насколько она напряжена.
Говорят, если чего-то очень боишься, надо столкнуться с этим лицом к лицу…
Ну что ж!
— Ааай! — кричит и всхлипывает. — Ой…
И Сон в мгновение ока оказывается рядом, едва ли не спрыгивая за ней в подвал.
— Упала, споткнулась? Придавила люком палец?
— Не знаю… Кажется, ногу подвернула… — шепчет Женя. — Ой…
— Ну-ну, — касается он её и пододвигает к ней низенький табурет. — Присядь, я посмотрю.
Женя садится, картинно вздохнув. На её лоб выбилось несколько маленьких волнистых прядок. Лицо немного потное от работы, но всё равно красивое.
Она собирается с мыслями и вдруг шепчет:
— Так… что происходит?
— Ты повредила ногу или нет? — его горячие, слегка шершавые из-за обветренной кожи пальцы проходятся по её лодыжке.
Она не может врать ему.
— Нет. Но ты… продолжай.
Сон усмехается и ведёт ладонью вверх по её ноге, неуклонно, неотвратимо забираясь под подол платья. Медленно и обжигающе горячо…
В полумраке сверкают его глаза, а вторая рука обнимает Женю за талию.
— Останешься здесь до утра, — шепчет он… будто намекая на что-то.
Глава 25. Угомонить собак
— Значит, — сердце пропускает неверный удар, — ты не собираешься меня прибить, да?
— Не собираюсь… А надо? — поднимается он, горой нависая над ней.
Она выдыхает с трепетом, с трудом понимая, что с ней вообще такое творится.
— Пришёл такой мрачный, напугал меня.
— Я и должен таких, как ты пугать, — отвечает он, впрочем, мягко и незлобно. — Ты мне лучше скажи, где лис? Позволила матушке моей его себе на воротник пустить? А то она бы могла… — а сам, говоря это, зачем-то подхватывает Женю на руки так легко, будто пушинку.
Она обнимает его за шею и вдруг, как бы между прочим, чмокает в губы.
— Волнуешься за него? Его тут нет.
Дыхание его становится судорожным и Сон опускает её на пустую широкую, будто лавка, полку у стены.
— Скорее волнуюсь о том, — говорит он, отступив к бочке с квасом, — что видела и слышала моя мать. Но, судя по её реакции, вы поладили. Женя… — тон его меняется, в нём появляется нечто тягучее и тёмное. — Останешься у меня. Это больше не обсуждается, — и протягивает ей наполненную кружку. — Подержи, поможешь мне.
Она всё делает, параллельно борясь с собой и то и дело появляющейся на лице улыбкой.
— Я сразу нашлась что сказать. Помогала ей, лиса выпроводила незаметно. Не волнуйся, она ни о чём не догадывается. Что бы это ни было.
Женя и сама уже не понимает, что именно они скрывают и что между ними самими происходит.
Пока она говорит, Сон наполняет кружки. Две выносит из подвала, сразу же возвращается, забирает оставшуюся у Жени и жестом просит её подняться.
— Хорошо. Мне так спокойнее, всё правильно. Идём?
— Вы там чего долго так? — доносится до них голос матери. — Всё хорошо, она не убилась там?
— Хорошо! — отзывается Карсон, а Жене шепчет прямо на ухо, опаляя её кожу дыханием: — Веди себя спокойно, ничего странного не говори. Будешь спать у меня, а утром я отвезу тебя домой и извинюсь перед твоей матерью.
И она кивает, отчего-то больше не глядя ему в глаза. Только изредка отвечая на вопросы Каси и спрашивая что-нибудь нейтральное для поддержания разговора.
Ей, разумеется, не должно быть до этого дома и его хозяина никакого дела. И сейчас бы досадовать из-за задержки, из-за отдаления цели — попасть домой.
Но… почему-то не получается.
И вот Сон расстилает постель, сам давно уже переодевшись во льняную рубаху и удобные штаны. Он выглядит таким домашним