— Но почему мне нельзя хотя бы посмотреть телевизор? Или послушать радио?
Лукас передвинулся поближе, чтобы чувствовать тепло ее тела, хотя Чандра не позволяла прикоснуться к ней.
— Потому, что это может слишком сильно взволновать тебя. Мы же договорились — потерпи до пятницы. Если к тебе не вернется память, а я не найду выход, мы поступим по-твоему. Чандра вновь отстранилась.
— Мне так… одиноко и страшно! Мне кажется, будто я попала в ловушку.
— Именно поэтому я провожу дома как можно больше времени.
Широко распахнутые блестящие глаза Чандры ответили: но я боюсь и тебя! Вслух же она прошептала:
— Лукас, теперь я вижу тебя в каждом сне, и всегда ты мой враг.
— Нет! Я на твоей стороне, поверь. Ты принадлежишь мне, а я — тебе. Я люблю тебя. Ради тебя я готов отдать жизнь.
Она не ответила.
Лукас опустился на колени и застыл в молитвенной позе.
— Посмотри мне в глаза. Что ты видишь?
Она тоже встала на колени и кончиками пальцев взяла его за подбородок. Пока Чандра вглядывалась в его лицо, пламя в ее глазах вспыхнуло, успев высечь ответную искру чувств в душе Лукаса.
— Я вижу любовь. Только любовь, — наконец прошептала она, — но не знаю, можно ли доверять ей.
— Чему же можно верить, как не любви? Ради чего еще стоит умирать?
Лучи заходящего солнца лились в окна. Чандра казалась слабой, совершенно беспомощной и настолько утомленной, что Лукас почти физически ощущал ее состояние. Как всегда, когда смотрел на нее, спящую, днем или ночью или успокаивал после очередного кошмара.
Чандра не сводила с него голубых лучистых глаз, не в состоянии поверить, хотя могла заглянуть ему прямо в душу.
— И я готова умереть ради тебя, — наконец произнесла она.
Лукас кивнул, хотя это было не совсем то, что он хотел бы услышать, и крепко сжал губы.
— Будем надеяться, до этого дело не дойдет.
— Лукас, вчера ночью мне опять снилось серое лицо того мужчины. Его пожирал огонь. Кожа горела. Но на этот раз я разглядела усы и цвет его глаз. Темно-карие, почти черные. Кто он такой? Почему не оставит меня в покое? Почему я чувствую себя такой виноватой каждый раз, когда вижу, как он смотрит на меня с ужасом, застывшим в мертвых глазах?
Сантос.
О Боже…
Взяв Чандру за руки, Лукас нервно сжал их.
— Потерпи до пятницы.
Глава восьмая
— Есть!
Никчемный, жирный телохранитель так и не увидел подкову, нацеленную ему в затылок.
Только что этот болван таращился на безмятежный залив — и уже в следующую минуту тяжело рухнул в траву. Окровавленную подкову подобрала рука в черной перчатке и отложила в траву вместе с остальными. Неторопливо нагнувшись, неизвестный схватил охранника за щиколотки. Обмякшее тело проволокли ногами вперед по выложенной каменными плитами дорожке, о которую безвольно стукалась голова, мимо розария и через гараж. Двери были распахнуты, неподвижное тело втащили в туннель.
Зверь торжествующе бросил тучное тело охранника рядом со вторым, лежащим без сознания, связанным и с кляпом во рту. Это было почти так же здорово, как пристрелить Сантоса и бросить его тело в огонь.
Убийство — ни с чем не сравнимый кайф.
Особенно когда оно означает, что тебе не придется делиться с ненавистными тебе людьми тем, что принадлежит тебе по праву.
Уж он-то это знает — зверь, который выслеживал Лукаса Бродерика и Чандру Моуран всю прошлую неделю, — ибо он уже убивал четыре раза. И ему это нравилось.
Первое убийство было самым трудным.
Вторым он прикончил Гертруду Моуран.
Третьим трупом на его счету стал Мигель Сантос.
Четвертым — постороннее существо, которое осмелилось вселиться в его тело и пыталось запереть зверя в клетку.
Это непрошеное существо было обаятельным, внушающим симпатию и имело множество фальшивых друзей. Ему было наплевать на то, что зверь кипит от ярости, обиды и ненависти всякий раз, когда это фальшивое существо любезничает с такими же насквозь фальшивыми друзьями.
Но зверь навсегда покончил с этим существом. Хватит улыбок, от которых их общие губы твердели и подергивались, довольно лжи, от которой тошнит его настоящего.
Продолжая размышлять, зверь методически раздевал телохранителя, связывал его и затыкал рот кляпом. Затем зверь напялил на себя мешковатый мундир, нацепил значок и взял оружие.
Наконец зверь в полной мере почувствовал свою силу. Он стал всемогущим — как Бог.
Зверь запер медный замок на двери туннеля и вышел из гаража под слепящие лучи послеполуденного солнца.
Висящий мешком мундир был душным и колючим.
Ну и что?
Скоро станет темно и прохладно.
С опушки, затаившись среди мескитовых и китайских сальных деревьев, зверь наблюдал, как «линкольн» Лукаса сворачивает на аллею. Черные глаза сузились, когда Лукас выбрался из машины с охапкой роз. И стали щелками, когда Бет выбежала из дома и, раскрасневшись, со смехом принимала букет. Ее роскошные золотистые волосы разметались по плечам, проклятый ублюдок подхватил ее на руки, прижимаясь губами к ее рту.
Будь проклята эта сучка!
Как, черт возьми, она выбралась из фургона? Она должна была сгореть без следа.
Гнев переполнял каждую клетку его тела. Будь проклят этот лживый предатель адвокат за то, что прятал ее!
Зловещие булькающие звуки вырвались из горла зверя при виде того, как крепко и страстно Бет поцеловала Бродерика.
Пальцы от зуда забегали на гладком спусковом крючке.
Внутренний голос предостерег: «Не спеши, еще не время».
К дому подкатил микроавтобус, в котором сидело шестеро или семеро мальчишек. Задние дверцы распахнулись. Двое сыновей Бродерика выбежали из дома и устремились к автобусу.
После отеческого наставления Бродерика и нежных объятий Бет сорванцы влезли в автобус вместе со своими рюкзаками.
Но пронырливый мальчишка с конским хвостом опустил зеркальные солнечные очки и вперил в зверя пристальный взгляд сквозь окно удалявшегося автобуса.
Растаяв в объятиях друг друга, Бет и Лукас, очевидно, решили, что теперь весь дом принадлежит им, и предвкушали романтический вечер.
Мало же они знают!
Зверь не мог дождаться мига, когда сумеет прокрасться к ним и шепнуть: «Есть!»
Глава девятая
Лукас спешил домой по Оушен-драйв. На заливе проводились состязания парусных судов. Но Лукас не уделил ни малейшего внимания разноцветным парусам, которые огибали буйки, прежде чем рвануться по ветру к линии финиша — грациозно, словно бабочки. Не замечал Лукас и особняков, окруженных зелеными лужайками, скульптурами, пальмами, алыми бугенвиллеями и розовыми олеандрами.