Читать интересную книгу Горят как розы былые раны - Вячеслав Денисов

И картина Винсента сама решила свою судьбу. Из разряда официально разыскиваемых Комитетом – а такой статус произведение приобретало сразу, едва мысль о возможности существования чего-то великого и неизвестного закрадывалась в голову кого-то из экспертов – она перешла в разряд разыскиваемых Голландцем. А это означало приговор.

«Ирисы» не могли рассчитывать на длительное тюремное заключение, как несчастный Заманский. Картину ждала смерть. Но прежде чем привести приговор в исполнение, Голландец был обязан убедиться в ее вине лично. Все то время, что она жила у него, он проводил эксперимент на себе. Ничего не вышло. Он не утратил хватки, ясности ума и памяти. Требовался еще хотя бы один участник. Капитан вполне подходил на такую роль. Это стало ясно, когда он вошел в квартиру Голландца во второй раз. Он очень хорошо вписывался в образ нового «владельца» «Ирисов». Потому что Голландец почувствовал исходящую от него опасность. И потом, передача ему картины увеличивала количество испытуемых до четырех человек.

Доев пломбир, он опустил обертку в урну и вытер руки платком. Если капитан дома, он должен выйти. Непременно должен. Жена даст ему возможность отдохнуть пару часов, а после, сославшись на скорый вечер как гарантию нового отдыха, погонит на рынок. На парковку за машиной. В школу к сорванцам. В овощехранилище. Куда угодно. В большой семье спать днем даже после двух суток неусыпных бдений неприлично.

Едва Голландец спрятал платок в карман, из подъезда появился капитан. Сменивший форму на костюм, вполне приличный, выглаженный, в свежей рубашке небесно-голубого цвета, капитан торопился куда-то мелким, но частым шагом. Как ни ждал Голландец, а появление его все равно оказалось неожиданным. Пришлось даже газету развернуть.

Человек, более суток проведший на ногах, отказался от отдыха и помчался из дома, где его так ждали. Опыт общения с людьми в погонах подсказывал Голландцу, что занятый по горло человек поступает так в двух случаях: когда он соскучился по любовнице или когда по нему соскучилось начальство. Аромат какого-то горького парфюма волной затронул сидящего на лавочке Голландца и понесся вслед за хозяином. Слишком много лишнего для встречи с руководством. После «ночи длинных ножей» ответственному милиционеру нужно появляться перед полковниками слегка помятым, но энергичным. С перепачканными известкой или какой-нибудь другой дрянью коленками. А никак не в костюме от Славы Зайцева, выбритым до синевы и пахнущим как химкинский плейбой.

Сунув газету в урну, Голландец поднялся и направился вслед за капитаном. Когда они прошли таким образом пять или шесть парковок и три квартала, он начал подумывать о том, что капитана выставила из дома жена. Но на пересечении Северьяновой и Живова капитан замедлил ход и стал осматриваться.

«Он сам здесь первый раз», – понял Голландец.

Потом капитан вынул из кармана телефон и куда-то позвонил. Чтобы не мешать прохожим, он отошел к рекламному щиту. Голландец тут же этим воспользовался – пересек тротуар и быстро встал с другой стороны щита.

Менты не говорят по телефону громко. Даже в кабинете. Стоя за дверью, никогда не разобрать, о чем идет речь. А здесь, во время полуденной суеты, у самой дороги, Голландец даже и думать не смел, что что-то расслышит. Лишь изредка отстранялся от щита, чтобы заглянуть вниз. Как только ноги капитана шевельнутся в каком-то направлении, нужно тут же двигаться в обратном. Не хватало еще выйти из-за щита вместе с ним.

И только раз, когда на дороге возникло замешательство, до Голландца донеслось:

«Хорошо, я поднимаюсь…»

Голландец осторожно выглянул из-за щита. Как и следовало ожидать, капитан двигался к проезду между домами, чтобы там, во дворе, войти в нужный подъезд. Видимо, он добрался до последнего ориентира, до этого, например, рекламного щита, и теперь уточнил направление финишной прямой.

Однако финишная прямая оказалась удивительно кривой. Голландец, почти дыша в затылок капитану, вошел во двор, дождался, пока капитан закончит осмотр пространства за своей спиной, и вслед за ним вошел в подъезд. И тут же начались кошачьи игрища. Капитан по какой-то причине не любил лифты. Голландец еще подумал: «Не из-за сегодняшней ли ночи?» Поэтому к квартире милиционер поднимался пешком. Обут он был в туфли, и ступать шаг в шаг за ним в кроссовках было мучительным удовольствием. Удовольствием потому, что капитан не слышал ничего, кроме стука собственных подошв, а мучительным, поскольку Голландец с трудом попадал в ритм. Милиционер шагал как-то странно, как пьяный. Складывалось впечатление, что после каждого шага он опирался плечом на стену. Этой ночью капитан все-таки устал. Но было что-то, что заставило его отказаться от отдыха. И это не служебная необходимость, факт.

На четвертом этаже капитан остановился. Голландец, уже занеся ногу над следующей ступенью и перенеся вес тела вперед, понял, что сейчас придется-таки шлепнуть ногой. Уже падая вперед, он завалился на бок и вцепился в перила. Их вид, безупречно монолитный, мог выдержать, как показалось Голландцу, даже слона.

«Как только перестаешь следовать главному правилу жизни, происходит катастрофа», – пронеслось в его голове, когда перила под его весом качнулись и издали в подъезде такой полифонический звук, что спина Голландца покрылась гусиной кожей.

Все на самом деле не то и не так, как кажется. В это можно не верить. Но следовать такому простому правилу нужно всегда. Когда-нибудь оно станет подсказкой при решении задачи, где неправильный ответ означает смерть.

Он отстранился от перил и прижался спиной к стене.

И тут же услышал, как перила сыграли еще раз. Нет сомнения – это в них вцепился капитан. И сейчас он смотрит вниз.

– Перестань хулиганить, мерзавец!

Голландец похолодел. Это сказал капитан?!

– Куда, урод! Без намордника не пущу!..

Сердце стучало так, что рюкзак между спиной и стеной работал как ортопедический матрас. Тело Голландца вибрировало и не могло остановиться.

– Все, закрыли дверь. Теперь пошли, сукин сын!

Ответом был резкий «гав». Какая-то старуха вызвала лифт, по подъезду раздался стон тросов. Только бы капитан в это время не решил спуститься вниз на цыпочках. Хороша будет встреча. Истек один пожизненный срок, пока старуха с собакой неизвестной породы вошла в лифт. И еще один – пока она спустилась и покинула подъезд.

И снова – тишина.

Звонок. Голландец бесшумно перевел дух. Капитан не позвонил бы, если бы не убедился в своей безопасности. Дверь открылась, но ни одного из всех известных шаблонов разговора не прозвучало. Было слышно, как капитан потоптался на пороге и вошел внутрь. Замок молчал.

Голландец ринулся по лестнице вверх, наклонился, чтобы его не было видно в глазок, и прижался к бетонному блоку между двух квартир.

«Кэп не может стоять на пороге вечно, верно? Он войдет. Даже если его не пригласят, он обязательно войдет, чтобы проверить, в чем дело. Он мент».

Эта теория ослепила Голландца безумием всего на мгновение. Но этого мгновения хватило, чтобы он вошел в квартиру. В прихожей – никого. Скользнув взглядом, Голландец увидел дверь из толстого непрозрачного стекла. И в эту секунду он услышал приглушенный голос и звуки приближающихся шагов.

– Простите, что вошел без приглашения, но дверь была открыта, а на звонок вы не отреагировали.

Глаза Голландца лихорадочно искали в глухом коридоре убежище.

– Между тем я и раньше не пускал вас дальше прихожей, – назидательно, словно указывая на серьезную ошибку, не проговорил, а промычал кто-то второй. – Раз дверь открыта – войдите и ждите.

– Простите…

Размышлять дальше, как поступить, было уже вредно для здоровья. Голландец открыл стеклянную дверь, ведущую в темную комнату, и снова прижался спиной к стене, а ухом – к щели между косяком и дверью. В комнате тонко тянуло дорогим парфюмом. Видимо, это была спальня.

«Прихожая, тут же – спальня. Пусть даже для гостей. Планировка более гомосексуальная только в Комитете. Везет мне сегодня на приятные запахи. Не к добру».

– Итак, сколько вы хотите?

– А как сильно вы ее хотите?

– Перестаньте пороть чушь. Каждый предмет имеет свою цену. И она не может колебаться от желания эту вещь приобрести.

– Пятьсот.

– Я дам вам двести, – пообещал неизвестный.

– Всего хорошего.

– Подождите! – Голландец услышал, как по полу суетливо застучали тапочки. – Это всего лишь торг.

– Мы не на базаре.

– Но и не в магазине, да? – только сейчас Голландец расслышал в голосе хозяина квартиры южные нотки. Но это не голос уроженца Сочи. Скорее, уроженца Ташкента. – Деловые люди всегда обсуждают цену.

– Цена – пятьсот. Вас это устраивает? – сказано это капитаном было так, что ничего другого в ответ, кроме «Хорошо, хорошо, пусть пятьсот!», Голландец и не рассчитывал услышать.

– Ее сейчас привезут. Тогда подождите здесь, я пока доделаю дела…