Уснула я мгновенно. Ночью спала так крепко, что ничего не слышала: ни криков, ни стонов, ни воя ветров, ни женского плача, ежели таковые и были. Проснулась ранним утром в великолепном расположении духа и не сразу вспомнила, что, собственно говоря, радоваться особенно нечему. Дом обложен снегом, в одной из холодных комнат лежат тела погибших насильственной смертью, а убийца находится среди нас. Кто он и зачем ему понадобилось сеять вокруг себя смерть, мне было неведомо — я не большая любительница разгадывать такие страшные загадки. На то есть полиция, сыск и суд.
Спустя час, когда я еще нежилась в постели, ожидая, что меня позовут на завтрак, солнце сияло пуще прежнего. Я встала, запахнула капот и подошла к стеклянной двери на балкон. Сверху мне отлично было видно, что снег стал крупнозернистым, в затемненных местах густосизый, тут и там его прорезывали проталины, словно морщины — лицо белящейся старухи.
Мне захотелось очутиться снаружи и вдохнуть весеннего воздуха. Накинув на капот шубку, я растворила двери и вышла, носком домашней туфли отшвыривая в сторону слежавшиеся комья снега на мраморном полу балкона.
От холода и свежести у меня закружилась голова. Хотелось петь, воздев руки к высокому синему небу. Птичий щебет доносился из липовой аллеи, пахло крепенькими зелеными огурцами, и я жадно вдыхала в себя чистый воздух после теплой затхлости спальной комнаты.
Вдалеке поднимался дымок над деревенскими избами. Мне даже удалось увидеть несколько черных точек — телег в упряжке, медленно бредущих в липком снегу по направлению к нашему особняку. Когда же нас высвободят из плена? Скорей бы домой, в уютный N-ск, к отцу, по которому я очень соскучилась…
Подойдя к перилам, я стряхнула с них замерзший наст и посмотрела вниз и не поверила своим глазам. О, Боже! Наискосок от меня, под балконом, лежала женщина: волосы разметались по белому полю, а снег рядом окрасился красным. По своей близорукости, я не смогла издали опознать, кто лежит лицом вниз в ноздреватом снегу.
Не помня себя, я выбежала в коридор и стала стучать во все двери: к Елене Глебовне, к Ольге и просила их:
— Просыпайтесь, прошу вас, там внизу женщина лежит. И кровь кругом. Если она живая, ее надо спасти!
Не дожидаясь, пока они ответят и выйдут, я быстро спустилась вниз и побежала к другому крылу. Вскоре моими стараниями все находящиеся в доме были на ногах и представляли пестрое зрелище: в ночных сорочках, накинутых на них халатах и шлафроках, в чепцах и без оных.
— Опять вы, Аполлинария Лазаревна, — недовольно произнес заспанный Пурикордов. — Что на сей раз с вами приключилось?
Но я не ответила. Все ждала, что сейчас спустится еще одна участница нашей трагедии. И не дождавшись, поняла, кто лежит под балконом.
— Марина… Она там, на снегу… Кровь…
Силы оставили меня, я пошатнулась, перед глазами засверкали разноцветные круги, и через мгновенье спасительная темнота поглотила меня.
Очнулась я от едкого запаха нюхательных солей. Около меня, в ногах моей постели, сидела Косарева, ожидая, когда я приду в себя.
— Кто ее так? — спросила я. — За что?
— Кто ж знает, милая? — вздохнула она. — Страшно тут находиться, ну, да вы не бойтесь, крестьяне скоро будут, пробиваются с самого рассвета. А как дорогу проложат, сейчас же за приставом пошлем. Нельзя ироду тут хозяйничать, совсем озверел, проклятый.
— Ольга где? Она жива?
— Жива моя деточка, все с ней в порядке, только сумрачна больно. В своей комнате она, места себе не находит. Хоть и не дружила с мачехой, но все же Марина Викторовна крещеный человек, нельзя вот так ножиком…
— Как погибла Марина?
Елена Глебовна посмотрела на меня, сомневаясь, говорить или нет, и произнесла:
— Прямо в сердце ударили ножом, а потом на мороз выкинули. И ведь это кто-то из здешних, что жантильно[31] улыбается, ручки целует, а у самого душа оборотня. Правду говорят люди: если на Касьяна-редкого дождь льет — мору бысть. Вон как перед снегопадом моросило третьего дня.
Приподнявшись, я поблагодарила добрую женщину и попросила оставить меня одну. Мне не хотелось спускаться в гостиную и высматривать по лицам убийцу. Знать, что каждый из них, кроме убийцы, также испытывающе смотрит на меня, дабы уличить в том, чего я не совершала. А убийца тоже смотрит и думает: «Не догадалась ли она о том, что я сотворил?». Не хочу видеть ни франтоватого каналью Гиперборейского, ни Перлову с лицом из сырого теста, украшенного двумя изюминками, ни скользкого велеречивого Пурикордова, ни сластолюбца Карпухина! Даже Елену Глебовну не хочу, хоть она и добрая женщина. Запрусь в комнате и не пущу к себе никого — пусть дверь ломают, если кому хочется меня видеть! А войдет — получит по голове пресс-папье: у него такая подходящая для защиты малахитовая крышка.
Полная решимости дать немедленный отпор любому, кто попытается вломиться ко мне в дверь, я принялась действовать: забаррикадировалась комодом, поставив для верности на него сверху пуф и фикус в горшке, села на кровать и приготовилась ждать. Чего именно ждать, каких неприятностей — я не имела представления. Единственное, в чем я была уверена, — это в том, что неприятности, подстерегающие меня в этом доме, еще не закончились.
Услышать, что творится внизу, не представлялось никакой возможности: двери изготовлены из толстого бука, да еще забаррикадированы. На сердце лежала тяжесть: из комнаты не было немедленного выхода, но зато я находилась в укрепленном помещении.
Прошел томительный час, потом второй, а ко мне никто не стучался: никто меня не спрашивал и никому до меня, как оказалось, дела не было. Я посчитала обидным столь пренебрежительное отношение к собственной особе, ведь это именно я нашла тело хозяйки дома и сообщила о ней всем остальным. И вот на тебе: будто и нет меня вообще на белом свете! Хоть выходи и доказывай всем свою значимость!
Хотелось в туалетную комнату. Но для этого требовалось разобрать баррикаду. Делать было нечего: я тяжело вздохнула и поняла, что Теруан де Мерикур[32] из меня не получится. На баррикады я не взбираюсь, не тот характер.
В коридоре стояла тишина. Я решила пойти в библиотеку, чтобы в уютной тишине дождаться известий. Проходя мимо хозяйской спальни, я не удержалась и заглянула вовнутрь.
То, что я увидела, поразило меня до глубины души! Передо мной предстал совершеннейший разгром. Будто орда варваров и вандалов потрудилась здесь на славу: рассыпанные бумаги — содержимое опустошенных ящиков резного секретера, разбросанные вещи покрывали роскошный персидский ковер так, что полностью скрывали его.
«Кажется, здесь что-то искали. Интересно, что?», — подумала я. Ведь судя по тому, что в комнате живого места не осталось, обыскали все закоулки. Даже подушки были вспороты, и легкий пух поднимался с пола при каждом моем шаге. Несколько пушинок прилипло к моим туфлям.
Собственно говоря, искать мне тут было нечего и непонятно, чего я ждала. Я подошла к темно-синему балдахину со звездами и еще раз дотронулась до кистей. Механизм сработал безупречно, и в наклонившемся зеркале отразился пейзаж за стеклом: бельведер, часовенка и липовая аллея до горизонта. Картина подернулась мелкой рябью и, покачнувшись, замерла.
Засмотревшись на перевернутый мир у меня над головой, я подумала, что ведь и я сейчас нахожусь в зазеркалье. Не в своем обычном уютном мирке, где французские любовные романы соседствуют с чашкой горячего шоколада, а сплетни моей горничной Веры заставляют смеяться от души над похождениями добропорядочных граждан нашего сонного N-ска. К моей тоске и ужасу я попала в ужасный заколдованный мир, где духи запросто разговаривают с людьми, где убийцу не отличишь от нормального человека и ты не знаешь, удастся ли тебе дожить до завтрашнего дня. Как мне хотелось вырваться из этих душных стен на волю, уехать и забыть о существовании особняка с белыми колоннами!
Глянув в последний раз на зеркало, перед тем как выйти из спальни Иловайских я, неожиданно для себя, обратила внимание, что одна из звезд, высеченных на зеркале, совпала с отражением бельведера, а другая с часовенкой. Меня это очень заинтересовало, и я стала искать третью точку. Ею оказался огромный дуб, чье отражение легло на третью звезду герба, стоило мне слегка потянуть за шнур.
И тогда свиток в лапе волка точнехонько лег на башенку северного крыла, стоявшую прямиком над моей спальней.
Дернув за шнур, чтобы сместить положение зеркала и не дать никому придти к той же догадке, я выбежала из спальни и спустилась вниз. Первым меня встретил Пурикордов:
— Полина, где вы были? Мы так волновались, куда вы запропастились? — но, несмотря на кажущуюся любезность, его глаза смотрели на меня с нескрываемым подозрением. Он перевел взгляд вниз, на мои туфли, и я с ужасом заметила, что они все в пуху от подушек. — Вы щипали кур в курятнике? Как вы туда попали?