горн водянику.
Опечалился, горна лишившись. Сидит понуро, на ладони ножик перочинный подкидывает. Глянула на него Катя, достала из сумрака еще один горн. В школьном музее досталось ей горн тряпочкой отполировать. Вот его и взяла в приданое. Тут конечно с запасом дела вести надобно, однако друг потерей расстроенный, всегда на первом месте стоит.
Принялись посудину конопатить. Куда здесь без лодки то? До самого вечера провозились-измазались, пока течи заделали. И хотя в порядок относительный посудину удалось привести, Василий на Катю забиделся. Такую лодку по ее милости загубили прогрессом вашим!
К ночи спать улеглись. Катя привычно к Василию прижалася, а тот, возьми и отодвинься! Еще раз к нему — тот от нее. Катя не отстает, все к боку прижаться норовит. Всю жизнь мерзлячкой пробыла, к теплому тягу имела.
Кончилось тем, что Аваза спихнули. Заворчал тот, что забавы ихние спать мешают, ушел на другую сторону костровища, в спальник завернулся, тулупом укрылся, сказал только — «Вай, какой женщин!» — и уснул.
Отступать Василию было некуда. Вздохнул тяжко, повернулся к Кате, облапил, к себе прижал. «Мужчины...» — подумала Катя, в сон уходя. Тем все и закончилось. Спали, ни комаров, ни страха не ведая, чутким сном путников опытных.
Глава 23
Наутро решали, как дальше по реке плыть. Скорость выше пятнадцати верст в час держать — никаких дудок с Водяником расчитаться не хватит. Аваз же в десятую долю дуть наотрез отказывался. Или вовсю ширь соловьем разливаться, или гребите веслами. Я, дескать, слабже дуть родителем не обучен. На деле впоследствии, понятно стало, что озорничал Аваз. В половину мог, и в анфас, и в три четверти, а в одну десятую и ниже — как нечего делать! Ножик, оказывается, хотел швейцарский выторговать, да не поняли намеков его Катя с Василием.
И пока грустил Аваз о несбыточном, Катеньку вдруг осенило! Воздушную подушку использовать! При первых словах ее Василий за голову схватился! Что бы еще разочек какого прогрессора из прошлого себе призвал! Да ни за что на свете! Учудят чего, а ты потом дурак-дураком лодку весь вечер конопатишь!
Грудью Василий встал на защиту суденышка! Не будет тебе Катерина Батьковна никакой подушки. Ни воздушной, ни даже лебяжьей!
Прищурилась на него Катя взором особым, выбора мужикам обычно не оставляющим — не сработало. Уперся кузнец. А когда такие удила закусывают, их бульдозером во главе со Шварценеггером не сдвинешь!
Тогда стала Катя прикидывать, как дело поправить можно. Уж больно хотелось ей побыстрее с Кощеем в противоборство вступить, пока дух боевой не иссяк. Придут в царство злодея вселенского, а силы за дело биться — на дорогу истрачены.
— А если выкуплю у тебя лодку, Василий, — решилась она, — во что оценишь труды свои?
Крестьянский дух из человека не выбьешь, будь ты хоть трижды кузнец с наковальней за поясом и молотом наперевес. Как о выгоде дело заходит, считай — договоритесь!
Помялся Василий, помялся...
— Ножик шве... шве..., ну этот свой, у которого лезвий-пилочек, словно иголок у ежика, отдашь? — с надеждой в глазах спросил Василий. Уж очень тот предмет нравился. Да и не ему одному! Видеть надо было, как подпрыгнул сын Соловья Разбойника, услышав торга условия! За ножик о тридцати трех предметах — дряную лодчонку предложить! Вот это ухарь! Что он в кузнецах делает то? Да с такой хваткой, в столицах купцом в гильдии состоять!
— Идет, — согласилась Катенька в легкую. — Но с условием, когда мне понадобится, будешь одалживать. По рукам?
Вздрогнул берег речной от щедрости такой диковинной! Даже Водяник вынырнул, глазки на стебельках от изумления свесив.
— Да, Катерина Батьковна, — вскинулся Василий, от удачи небывалой едва с ума не сходя, — когда нужон станет, спросишь, никогда отказа не будет!
Улыбнулась ему Катенька. Грустно так улыбнулась простоте его, незатейливости. Вот повстречайся ей такой парень в жизни прежней, да за версту обходила бы. Сроду меркантильность в людях презирала. А пожила здесь, поняла, каким трудом тяжким блага человеку достаются, что над каждым гвоздем трясется, к вещам бережливее, чем иной раз к ближним своим относится, и понятнее мелочность вроде стала. То своекорыстие в людях нуждой развивалось, выжить стремлением, чего с того нос воротить? Вздохнула все же печально, ножик протягивая.
Пока Василий с игрушкой ее развлекался, втащила последние килограммы «приданого». Тент палаточный, что в походы брала, степлер со скобами, которым мебель дома чинила, герметик санитарный, ниток суровых с крючком вострым, да шланга кусок резинового, какой на всякий случай в шкафчике туалетном у них дома болтался. Выкинуть, не выкидывали, на случай не пойми какой берегли.
Поражалась тогда родителям, зачем всяким хламом дом заполнять. Уж сколько раз бралась выкинуть, а мать не давала — вдруг понадобится! За него, шланг этот, двадцать раз в мусорку ею относимый, дубинки свои телескопические в костре изничтожила, когда Аваз пламя через трубку продул. Расплавились дубинки в мелкое крошево от жара могучего, только тогда и удалось шланг из прошлого взять. Теперича — точно край. Захочешь чего срочно вытащить, жечь имеющееся придется, а дело сие не быстрое. Да и Аваз не во всяком разе поблизости сыщется.
С недоверчивостью тот шланг оглядывал, взамен оружия знатного взятого.
А пока смотрел, велела Катя лодку на берег обратно вытащить, да перевернуть днищем кверху. Ножик у Василия потребовала, тот и наиграться вдосталь им не успел. Но уговор денег дороже — отдал, слова не вымолвил. Расстелила Катя тент, на полосы широкие изрезала, степлером верным с краю бортов с днищем плоским пришпилила, а потом края свободные складками сложила, да ниткой суровой сшила. Крепка ткань оказалась, устали руки девичьи, но Василий на помощь пришел. Сам с этим делом управился. Не внове ему крючком пользоваться. Там где корма — выпуск Катя из ткани сделала — воздуха выход. Он и станет лодку толкать.
Последним — сквозь дырку в днище проделанную, Василий аж крякнул с досады, ножиком ее пробуравливая, шланг вставили на герметик. Чтобы направление выбирать, Катя руль сделала. Была в рюкзаке у нее пенка, что под себя подкладывают, на земле сидючи. Удобная вещь, и тепло и мягко. Сделал по ее размерам Василий рамку нехитрую из веточек с рукоятью из жердочки выструганной, укрепил напротив выпуска воздушного. А Катя в рамку пенку свою вставила, на скобки. Худо-бедно к вечеру дела закончили и сразу к испытаниям приступили.
Водяной едва жабры себе не пересушил, пока