Читать интересную книгу Самозванец. Кровавая месть - Станислав Росовецкий

На темной крепостной стене вдруг появился и вырос белый клубок, тотчас же разреженный и отнесенный ветром в сторону. Вскоре и гулкий хлопок донесся, однако юноша-полководец так и не услышал свиста летящего ядра и не рассмотрел, куда оно упало. Холостой выстрел, что ли? Он обернулся к знаменоносцу — и изумился: молодой ражий немец спал в седле. А что? Знамя в сторону отставил, древко уперев в пятку седла; левой рукой подбоченился, длинные ноги выпрямил, стремена натянув, поводья держит — все как надо, отчего и не подремать? Державный юноша тут же решил заменить всю свиту русскими. Объехал знаменосца и увидел гусар своей охраны: те собрались во впадинке за холмом и выглядели осоловелыми, даже крылья за их спинами казались обвисшими: сказывался, наверно, навязанный им второй завтрак с вином. Капитан ^шальший, впрочем, сразу увидел начальство, выхватил из ножен палаш и лихо отсалютовал.

— Отчего это они стреляют? — спросил некрасивый юноша, не удосужившись перейти с русского, на котором думал, на польский.

— Salutant[6], - по-военному кратко ответил капитан и снова приветствовал его своим палашом. Видно, для него если не по-польски, то на латыни.

— Позови-ка ко мне Молчанова, пане капитан.

— Molshanoff… e-e-e… est ante urbem[7].

Юноша-полководец разочарованно вздохнул и снова повернул коня, чтобы поглазеть на город. Ему-то спать совсем не хотелось, и было даже несколько жаль, что, скорее всего, не удастся увидеть настоящую осаду города-крепости. Умом понимал, какая это глупость, но, видно, осталось в душе что-то детское, не избытое в шумных играх со сверстниками: ведь провел свое детство или в скучной зубрежке, или в унизительном услужении. А Молчанов, что ж Михалка Молчанов? Один из немногих деловых людей в свите — так где же еще ему сейчас, спрашивается, быть? Разливается под стеной соловьем, обещает райские кущи для желающих перейти с оружием на нашу сторону. И сразу возникает вопрос, необходимо ли ему, царевичу Димитрию, после победы выполнять все такие, в горячке переговоров сделанные, обещания — или и так обойдется?

Державный юноша знал, точнее, догадывался, с кем мог бы обсудить этот вопрос философски, а то и богословски. Он давно приметил, что один из шляхтичей его охраны, принятый в Киеве пан Сорочинский из Сорочин, герба… да не имеет значения, какого он герба. А важно, что пан Сорочинский за все время похода ни разу не вынимал сабли из ножен и вообще, по наблюдениям некрасивого юноши, при малейшей опасности тотчас оказывался в хвосте свиты. Поведение для шляхтича весьма странное! Некрасивый юноша уже успел обсудить (на польском, разумеется) свои наблюдения с капитаном Сошальским, и тот пояснил, что пан Cорочинский и в походном воинском быту весьма смахивает на иезуита в миру, есть в их ордене такие, зовутся «короткополыми». Им дозволяется не носить рясы, чтобы удобнее было выполнять поручения ордена.

Капитан сам оказался протестантом, последователем Социна, и посему, понятно, иезуитов не жалует. «Видно, — предположил тогда усатый вольнодумец, — отцы-иезуиты решили не выпускать нас из виду и в далекой схизматской Московии, однако вполне может и так случиться, почему-то я это предчувствую, что о грехах наших и о прегрешениях некому будет донести». Державный юноша сочувственно с ним переглянулся, однако промолчал. Поход только начался, еще не вся польская помощь поступила, и превращать печальное предчувствие капитана в действительность сейчас было бы неосмотрительно. Да, чтобы добиться поддержки папы римского, он принял католичество сам и пообещал ввести католицизм в Московском государстве. Однако теперь, перейдя границу, от своего католичества он будет возмущенно и с клятвами открещиваться, а об обещании папе и не заикнется — ведь не самоубийца же он, в самом-то деле! Если пан Cорочинский поймет это вовремя и догадается сбежать — скатертью дорожка. А нет, так придется шепнуть о нем Михалке Молчанову.

Вот и вырисовалась еще одна тема для беседы с «короткополым» иезуитом: возможна ли добродетельная тайная служба? А в том, что и народному царю, чудесно спасшемуся от ножей убийц всеобщему любимцу, без опричников никак не обойтись, у некрасивого юноши давно нет сомнений. Поэтому именно так и надлежит спрашивать: «Возможен ли, святой отец, хотя бы in abstracto Малюта Муратов, исполняющий десять заповедей Христовых? Ибо батюшка мой, вечная ему память, царь и великий князь всея Руси Иоанн Васильевич, во иноцех Иона, сей грозный самодержец, сумевший навести ужас на своих неправедных подданных, он ведь тоже над этим задумывался. Ибо разве можно иначе объяснить, что устроил он в Александровской слободе опричный монастырь, где сам был игуменом, Малюта — звонарем, а опричники — монахами? Днем убивали, пытали, насиловали, пировали, а ночью — замаливали свои грехи».

Как ни удивительно, но и Борис Годунов, несомненно, крепко задумывался над тем, как построить свою тайную службу. Ведь сделал ее поистине тайной, незримой как бы: вроде и нет ее, а по действиям своим существует. К примеру, стоит кому-то начать обличать Борисовы порядки, хоть бы и юродивый был, для того же царя Иоанна Васильевича особа неприкосновенная, такой покричит-покричит, да и исчезнет неведомо куда. Впрочем, теперь, когда началась настоящая борьба, придется этим ребятам вынырнуть на поверхность, а тогда ужо посмотрим, чего она стоит, Борискина тайная служба.

И хоть до конца войны предстояло еще пуд соли съесть, загадочный юноша уже предвидел, как именно она закончится. Он подведет свое войско под стены царствующего града Москвы, вот как сегодня под маленький Путивль, москвичи взбунтуются и сбросят Бориску. Доносят ему, что Бориска пополняет запасами и грузит своим добром корабли флотилии, построенной покойным отцом, царем Иоанном Васильевичем, то ли в Вологде, то ли в Архангельске для бегства, в случае необходимости, в Аглицкое королевство. Будто бы такой договор был в прежние лета подписан: королева аглицкая девица Елизавета имеет право схорониться в Московском государстве, а русский царь — в ее королевстве. Бориска будто бы сей договор обновил, не пожалев на то московского золота. Что ж, успеет уплыть от бунтующего народа — скатертью дорожка! А если не успеет или будет за золотой трон цепляться, вот тут-то понадобится Михалка Молчанов с его заплечных дел мастерами, чтобы бунтующий народ тайно возглавить и к дворцу подвести, чтобы подсказать, как со злым цариком и его семейством поступить. Что?

— О! Государ! Государ! — залепетали под холмом. Рассудительный юноша встретился взглядом с капитаном, а тот радостно оскалил свои прекрасные белые зубы.

И в самом деле, есть ведь чему радоваться! На башне Киевских ворот появились люди, размахивающие своим оружием и какими-то стягами, а сами ворота распахнулись, и из них высыпала толпа. До ушей некрасивого юноши донесся ликующий рев. Теперь уже и его войско под городом принялось подбрасывать оружие в воздух и орать.

— Путивльский гарнизон не сдался, а присоединился к твоему величеству, с чем и позволь тебя поздравить! — заявил капитан на своем изысканном польском и снова отсалютовал ему палашом.

Державный юноша сухо кивнул в ответ (я, дескать, не слабоумный же и сам догадался), снова всмотрелся в происходящее под путивльскими стенами.

Там из ворот выехала телега, окруженная всадниками. Толпа то смыкалась, то размыкалась вокруг нее, потом в направлении холмика, где под знаменем маячил на своем Дьябле державный юноша, двинулась самочинно сложившаяся процессия. Он перестал беспокоиться, когда, прищурившись, рассмотрел во главе ее, рядом с московскими, невысоких воинских чинов людьми, своего клеврета Молчанова. Тут и его собственное войско снялось с места и, оставив пушки, а возле них жиденькую охрану, точно так же, нестройными толпами, устремилось к холму.

За спиной у некрасивого юноши лязгало железо и звонко ржали кони. Это усатый капитан Сошальский выстраивал красиво стражу. А юноша-полководец, выпрямив до невозможности спину и подбоченившись, всматривался в подъезжавших к нему московских воинских людей. Да, конечно, кто же спорит, одеты в нелепые с точки зрения европейского модника длинные шубы, все как на подбор заросли бородами, и не видно, чтобы и волосы у них принято было подстригать; лица скорее простоватые, чем умные; оружие имеют разномастное, подобранное как Бог на душу положит; конные на лошадках небольших, мохнатых, вроде татарских, да и сидят по-татарски: колени подняты чуть ли не к подбородку; многие с луками; у стрельцов в одинаковых лазоревых кафтанах и шапках того же сукна пищали на плечах устаревшие, дедовские. Ну и что? Когда сойдутся вместе в большое войско да еще получат доброго воеводу, расторопного и смелого, тех же поляков смогут если не шапками закидать, то потрепать весьма прилично, чему в истории бывали и примеры. И вообще, может быть, лично ему и хотелось бы править Французским королевством, однако если таких подданных изволил даровать ему Бог, то нижайший поклон Господу и за них.