захирело. По мнению Дахира, это объясняется двумя причинами: сначала земледельцы просто разбежались, спасаясь от карателей, а затем сократился рынок сбыта сельскохозяйственной продукции. Отсутствие дорог и устойчивых внутриэкономических связей исключало возможность вывоза зерна в другие районы.
Теперь встала проблема восстановления земледелия. Нам рассказали, что недалеко от Гароэ — в Салахле и Джибагане — есть хорошие поля дурры.
Беседа завершилась тем, что нам преподнесли в качестве сувениров ароматические смолы. Это те самые ладан и мирра, за которыми в глубокой древности египтяне приплывали в загадочную страну Пунт. В храмах и дворцах фараонов воскуривали ароматические смолы, без них не могли обойтись во время религиозных церемоний.
Нам показали майди — светло-желтые кусочки смолы, бейо, он же лубан, — более прозрачные смолы, но потемнее. Бейо ценится выше, нежели майди. Бейо жуют, пожевали и мы. Говорят, это помогает от всяких болезней. Третья разновидность смол — харон. Собирают их с деревьев, которые, как нам сказали, называются мирафур, харон, мукуло, хагар-мэдоу. Это все местные названия. Оказалось, что ароматические смолы собирают не только в Миджуртинии — северо-восточном районе Сомали, но и здесь, вокруг Гароэ.
Тем временем подготовка автомашины к поездке в Талех закончилась, и мы отправились в путь. В крепость мы приехали за полчаса до заката солнца, то есть до наступления полной темноты. Времени было, прямо скажем, в обрез. Вот когда мы еще раз помянули недобрым словом шофера, из-за которого потеряли два драгоценных часа перед вылетом из Харгейсы.
Крепости Талеха, освещенные лучами предзакатного солнца, показались нам необычайно красивыми. Кроваво-красные темноватые краски придавали этим громадинам таинственное очарование.
После вторичного беглого осмотра крепостей мы двинулись в обратный путь. Это был наш первый и единственный за пять месяцев пребывания в Сомали ночной автопробег. Машина неслась, почти нигде не сбавляя скорости, по еле заметной дороге, то через заросли буша, то по неоглядной каменистой пустыне. Дважды пересекали русла пересохших речушек с довольно крутыми склонами. Да, на такой дороге не задремлешь и не заскучаешь.
Но водителю нашего вездехода Юсуфу показалось и этого мало, и он решил как следует нас встряхнуть. Увидев в свете фар нескольких газелей, он свернул с дороги и прямо по бушу помчался за ними. Бескровная автоохота продолжалась около получаса. Машина на большой скорости петляла между кустов, удерживая в свете мощных фар мчавшиеся впереди фигуры животных, а мы хватались за ушибленные места. Наконец газели исчезли. Первой нашей мыслью было: заблудились! Но нет, минут через десять-пятнадцать шофер нашел дорогу.
Подъезжая к Гароэ, мы с удовлетворением отметили, что городок освещен электричеством.
— О, у нас своя электростанция, — с гордостью заявил Юсуф. И действительно, хотя движок оказался всего лишь электрогенератом, приводимым в действие ветряком, для освещения домов и улиц с семи до десяти часов вечера его энергии хватало.
Нас уже ждали. Майор Дахир пригласил стариков, помнивших что-либо о восстании дервишей. Пришел старик по прозвищу Сорэг, отец которого Джама Мохамуд Ширвах был кузнецом у сеида Мохаммеда, чинил оружие повстанцев, сбрую для лошадей, ковал ножи и мечи.
— Мне было двенадцать лет, когда англичане бомбили Мираши, — сказал он нам. — Я был там тогда с отцом.
Пришли и другие старики. Вокруг нас собралось человек сорок, главным образом молодых парней, которые внимательно и с большим интересом слушали рассказы старших. Иногда они даже что-то добавляли.
Электрический свет в этот вечер погас на два часа позже, но беседа продолжалась далеко за полночь, только уже при свете ярких газовых фонарей.
Утром во время взлета нашего самолета произошел забавный случай. Посреди посадочной площадки разгуливал… верблюд. Летчики нервничали, хозяин тянул «корабля пустыни» в сторону, а тот — ни с места. Видно, сомалийские верблюды всерьез оспаривали у авиаторов право на взлетно-посадочные полосы.
Уже в полете летчики пришли к нам с неприятной вестью: «Над Эйлем гроза, посадка невозможна». Пришлось изменить курс и вернуться обратно.
БЕРБЕРА — МОРСКИЕ ВОРОТА СОМАЛИ
В начале ноября нам представился случай посетить Берберу.
Бербера — один из старейших морских портов не только Сомали, но и всей Африки. Под названием Малао он был известен еще эллинистическому миру. В средние века здесь велась оживленная торговля со странами Ближнего и Среднего Востока, с Персией, сюда нередко заходили китайские корабли. В позднее средневековье Бербера попала под власть Оттоманской Турции, которая контролировала город вплоть до конца девятнадцатого века. От этого периода сохранилась турецкая мечеть, построенная в 1883 году.
Затем Берберу захватили англичане и сделали ее столицей Британского Сомалиленда. Здесь выгружались английские колониальные войска, чтобы потом идти в глубь страны на подавление восстания сеида Мохаммеда Абдуллы Хасана. Здесь, в Бербере, Хасан начал выступать с проповедями против английских завоевателей.
Во время второй мировой войны порт неоднократно становился объектом военных нападений, и тогда англичане перенесли столицу в более спокойное и отдаленное место — Харгейсу. На пути из Берберы в Харгейсу в горах до сих пор стоит памятник сомалийским солдатам, погибшим во время второй мировой войны.
Новая жизнь древнего города началась в 1969 году, когда при помощи Советского Союза был построен современный порт, о чем свидетельствует небольшой обелиск перед входом на его территорию.
Ныне Бербера — главный порт страны, на него приходится половина сомалийского грузооборота. С каждым годом растет чистая прибыль, получаемая Сомалийской Республикой от работы порта: в 1969 году она составила около двух миллионов шиллингов, в 1970 году — более трех и в 1971 году — около четырех миллионов шиллингов.
Главное назначение порта — экспорт живого скота. За три года после революции 1969 года через него было вывезено свыше трех с половиной миллионов голов скота. Недалеко от порта — карантинная станция. По международным правилам в течение четырнадцати дней скот проходит вакцинацию и карантин.
Закупкой и продажей скота занимаются частные предприниматели[9]. Загоны для овец и коз разделены на секции — в каждой содержится скот определенного торговца. С торговцев взимается налог — два шиллинга с каждой продаваемой овцы и козы и десять с каждого верблюда и с каждой головы крупного рогатого скота.
В порту работают более семисот постоянных грузчиков и столько же временных.
По традиции грузчики делятся на гелле, которые переносят грузы с берега на пирс, тааддия, грузящих мелкий рогатый скот, стивидоров, трюмных грузчиков, и шкинчит, занимающихся погрузкой крупного рогатого скота и верблюдов.
До недавнего времени бригады грузчиков формировались в зависимости от принадлежности к тому или иному племени, и на этой почве часто возникали не только трудовые конфликты, но