Читать интересную книгу Открытие удочки - Анна Козлова

— А у вас много книг? — перебила ее я.

— Книг? — Лола была в некотором замешательстве.

— Да, книг, за которые вы получили гонорар. — Я с наслаждением выпустила дым ей в лицо. — Я, разумеется, не имею в виду изданные за свой счет брошюры в белой мягкой обложке с изображением синих птиц на каждой десятой странице.

— А что вас не устраивает в таких брошюрах? — раздраженно поинтересовалась Лола.

— Уровень, — ответила я. — Знаете ли, чем бы мы с вами ни занимались в этой долбаной жизни, нам нужно стремиться к the best[49] в любом своем начинании, а не болтаться весь свой век с потрепанными брошюрами тиражом триста экземпляров и представляться громким именем «поэт» в узком кругу литературных алкоголиков.

Лев яростно сжал мою ладонь и потащил меня в направлении мужского туалета.

— Почему ты так себя ведешь? — зашептал он, прижав меня к кафельной стене с такой силой, как будто я намеревалась вырваться и бежать обратно к Лоле, чтобы продолжить разговор о брошюрах.

— Как? — спросила я.

— Тебе нужно что-то делать с собой, — гневно сказал он, — ты очень ревнива, ты ненавидишь каждую женщину, с которой я перебросился парой фраз. Так не пойдет! Пойми, это богемная среда, здесь принято легкое кокетство.

— Тогда иди, мать твою, и кокетничай с этой жирной Розенблюмкой, а меня оставь в покое! — рявкнула я.

Я вырвалась и направилась в банкетный зал, где уже собралось приличное число людей и все ожидали только самых стойких — тех, кто вознамерился дослушать выступление кошмарного певца до последнего вопля.

Я намеревалась напиться и уехать домой.

Лев нагнал меня у стола, где я наливала себе третью рюмку водки.

— Ты хочешь напиться? — спросил он и тоже плеснул себе водки.

Все остальные изумленно смотрели на нас (банкет еще не начался).

— Да, — ответила я. — Ты угадал.

— Лиза, — я почувствовала, как он положил руку мне на задницу, — не злись. Ты необыкновенная женщина, я никого так не любил, как тебя. Но пойми, — он наклонился и поцеловал меня в шею, — мне очень сложно, я разрываюсь между тобой и семьей, которой я дал определенные обязательства и не могу их нарушить. Лиза, — зачем-то повторил он, — если бы я был свободен, я бы никогда не позволил тебе уйти, я бы сторожил каждый твой шаг, я бы убил Дауда, но я скован своими собственными обещаниями, семьей, ребенком…

— У тебя и ребенок есть? — Эта новость меня удивила, но не слишком поразила.

— Да, — скорбно признался Лев. — Сын. Ему шесть лет.

— Давай выпьем. — Я примирительно протянула ему руку.

Когда мы вылезли из такси у моего дома, я заплакала. Лев неуклюже тискал меня и спрашивал, в чем дело.

— У меня будет ребенок, — прорыдала я.

Лев стоял посреди тротуара и оторопело смотрел на меня.

— И… И что ты собираешься делать? — наконец спросил он.

— Я не знаю, — честно ответила я.

— Рожать? — уточнил он.

— Сукин сын, — заорала я, и голуби вспорхнули на деревья, — мне не так мало лет, чтобы делать аборт!

— А почему ты, — Лев вдруг начал как-то неуместно улыбаться, — почему ты не принимала таблетки или… Ну, есть же определенные способы…

Не могла же я ему сказать, что почти двадцать лет ебалась без всяких таблеток, и ничего со мной не происходило, и только по этой причине я презрела таблетки и в его случае, так как почти не сомневалась в собственном бесплодии.

— Я была уверена, что у меня не может быть детей, — ответила я.

Лев понимающе кивнул.

— Ладно, дорогой, — сказала я, шатко направляясь к подъезду, — у тебя семья, сыночек, ты что-то такое там наобещал, а я, пожалуй, заведу свою семью… — Я запнулась. — Вообще-то я еще не знаю, стоит ли заниматься всем этим дерьмом? Думаю, что сейчас я просто пойду домой, включу телик, выпью и подумаю, как мне поступить с этим долбаным ребенком.

— Это и мой ребенок, — напомнил Лев.

— И что ты думаешь? — поинтересовалась я.

— Я не хочу, чтобы ты делала аборт, — заявил он с шизофренической твердостью.

— А чего ты хочешь? — спросила я.

— Тебе не повредит родить ребенка. — Лев улыбнулся. — От меня. — Помолчав, он добавил: — Надеюсь, что от меня.

Мы решили оставить ребенка, растить его, холить и лелеять. Теперь я, конечно, понимаю, что, несмотря на все то, что случилось с нами потом, это было правильным решением, — я вообще замечаю, что первоначально люди всегда склоняются к правильным решениям (возможно, это является подтверждением того, что мы произошли не от обезьяны, сшибавшей в свое время кокосы с пальм и осознавшей облагораживающую силу труда) и во зло их толкает лишь последующее неизбежное разочарование друг в друге, когда становится ясно, что вместе ни хера не получается. Папе я предпочла до поры до времени ничего не говорить и поделилась своей физиологической тайной только с мамой и с Любой. Мама дала дельный совет не пить и не курить (последнее было особенно мучительно), а Люба плакала в трубку от восторга и белой зависти, выражая сбивчивые пожелания, чтобы родилась девчонка.

— А когда же я? — шептала она, всхлипывая. — Неужели у меня никогда не будет ребенка?..

Тот факт, что я была беременна, внезапно и бесповоротно изменил мой статус в глазах Льва. Мы перестали куда-либо ходить (он мотивировал это тем, что я непременно напьюсь) и встречались у меня дома — Лев через каждые пять минут бегал курить на лестницу, а я уныло сидела перед теликом с пакетом чипсов.

Я, разумеется, продолжала ходить на работу, вызывая у коллег женского пола завистливое негодование. Один раз в туалете, куда я бегала с ужасающим постоянством, я услышала, как Валерия говорила верстальщице Лене:

— Она ходит по редакции с таким видом, как будто хочет сказать: «Смотрите все, я занималась сексом!»

Почему-то именно в период беременности, когда я блевала как проклятая, просыпалась каждое утро с гудящей башкой и сдавала в женской консультации бесчисленные и бесполезные анализы, мне удалось по-новому взглянуть на людей. И я ужаснулась. Все те, кого я знала, существовали в каком-то безысходном, тяжком бреду, даже не сознавая, сколь комично они выглядят.

Валерия забросила феминистские статьи и упоенно читала колонки светской хроники в бульварных газетах, из которых выносила ценные сведения о женитьбах, разводах и прибавлениях в семействах звезд отечественной эстрады, которые они с Леной потом увлеченно обсуждали. Им доставляло какое-то особое удовольствие то, что на последней фотографии всеми признанная красавица сильно растолстела, образцовая пара распалась из-за того, что жена была уличена в связи с негром-стриптизером, а сверхуспешная дама родила дебила. Они могли часами говорить об этих неизвестных им людях, отмечать какие-то их недостатки или достоинства, искренне досадовать или восхищаться, а в душе терзаться самой свинцовой завистью.

Юра хвалился передо мной тем, что его назначили главным редактором бесплатной газеты какого-то нового района за МКАД, Бамбаев продолжал писать провокаторские статьи о безвременной гибели «красной Атлантиды», а Лев каждый месяц мотался в какие-то бессмысленные командировки, о которых сообщал с налетом некой таинственности.

— Я исчезну на недельку, — говорил он, вращая глазами, как некогда Электрон перед Дорониной.

— И куда ты поедешь? — интересовалась я.

Обычно он ездил в какие-то беспросветные жопы, где, как я понимаю, пытался то ли выбить денег на загибающийся, как некогда «красная Атлантида», «День грядущий», то ли попытаться убедить местную власть оформить подписку.

Как-то раз — уже была зима, и я таскалась по сугробам с огромным животом, который начинал двигаться в самые неподходящие моменты, — Лев пришел ко мне абсолютно пьяный и заявил, что едет в Приднестровье. От негодования я даже закурила.

— И что, мать твою?! — рявкнула я. — Какого хуя ты сидишь здесь передо мной с таким видом, как будто твою жопу отправляют на священную войну, и сам себе уже кажешься героем, хотя в действительности ты едешь в гребаную Молдову и максимум опасности, которую таит это путешествие, заключается в том, что ты нажрешься и тебя обворуют в поезде!

— Ты не понимаешь! — заколотился он. — Мне придется везти оттуда большие деньги, ты очень мало знаешь о нашей деятельности…

— Какой, на хуй, деятельности? — Я понимала, что перехожу на свой обычный лексикон Лизки — подруги Любки, но меня это не беспокоило: я уже устала строить из себя богемную женщину типа Розенблюмки. — О чем ты говоришь, идиот? Вы сидите в своем гребаном подвале и пишете, что Россия в дерьме, хотя это ясно даже уличной собаке, и мните себя чуть ли не подрывниками режима, хотя на самом деле твой ебаный папаша зарабатывает неплохие деньги…

— Не смей так говорить о моем отце! — крикнул он, побледнев.