принадлежала, что она – его… Это заводило настолько, что дышать становилось тяжело.
И думать тяжело. И сдерживаться – тоже.
Хотелось поскорее взять то, что ему принадлежит, то, что, оказывается сука-судьба, которую он после сегодняшнего подарка никогда больше сукой не назовет, ему преподнесла.
Нежную, красивую, нетронутую девочку. Которая с самого начала, со школы, была предназначена для него.
Думать и сдерживаться… Ну вот как?
Но пришлось.
Хотя бы потому, что подарки, особенно такие, нужно открывать аккуратно. Слишком хрупкая вещь.
Можно сломать.
Черный, ощущая бешеное головокружение и ударившую в мозг теплую волну, смог все же пообещать:
- Я осторожно…
И на этом все.
Разговаривать больше было невозможно. Отжирались проценты от терпения.
Веснушка только взволнованно выдохнула ему в губы, когда Черный, не размениваясь на слова, просто наклонился поцеловать.
И обняла. Разрешая.
Отпуская себя и его.
Черный , жадно целуя, прикусывая негрубо, но очень напористо, продолжил играть пальцами в трусиках Лены , подбирая нужный темп.
Нет, он не был в курсе технологии лишения девственности, не только у Веснушки сегодня первый раз.
Просто ощущалось, что так надо. Что так правильно будет. Да и хотелось так сделать.
И Черный привычно отпустил свое тело, позволяя ему самому находить правильный вариант.
И судя по участившимся вздохам Веснушки, тело все делало правильно.
Так, как надо.
Черному только и оставалось , что кайфовать.
Целовать губы дрожащие, прикусывать за ушком, до стонов , тихих и мучительных, ловить слабые ладошки, пытающиеся, чисто на инстинктах, остановить его напористые ласки, притормозить. Одну ладонь он сжал, припечатывая к кровати, а вторую пристроил на своем выпирающем через белье члене.
Лена резко выдохнула от его маневра, пальчики поколебались, а потом мягко сжали.
И даааа… Черного едва не выгнуло судорогой кайфа, прострелившей по позвоночнику от макушки до пяток!
Неловкие, нерешительные действия Веснушки были гораздо круче опытных рук и ртов его прежних партнерш.
Лена, приободрённая его реакцией, а еще успевшая отдышаться немного и прийти в себя, потому что, ловя свой кайф, Черный сбился с темпа, провела опять вверх-вниз. И еще. И…
- Все, малыш, стоп. А то будет, сука, фальстарт… - Хрипло пробормотал Черный, затем резко перевернул Веснушку, приподнял за попку и прижался голодным ртом прямо к промежности.
Он сделал это настолько быстро и ловко, что Лена только пискнуть успела.
И ахнуть.
И задрожать, запричитать:
- Веня, ой-ой-ой… Ты чего… Нет-нет-нет… Ну что ты… Веняааааа… Ах…
А Черный, буквально одурев от густого кайфового аромата ее возбуждения, жадно целовал, вылизывал все, до чего дотягивался, и голову сносило, и в глазах все плыло от остроты ощущений. И Веснушка уже не рвалась, а только дрожала мелко бедрами, постанывая и шепча что-то бессвязное.
А потом как-то резко выгнулась, вскрикнув и мучительно застонав.
Черный не стал медлить больше. Не мог просто.
Опять перевернул ее, обмякшую и дрожащую, навалился, закрыл рот поцелуем, щедро делясь с Веснушкой ее же вкусом… И резко толкнулся в нее.
Сразу, быстро и жестко.
И ошалел от того, какая она мокрая была внутри! И как легко он вошел! И как плотно обхватила его! И, сука, как тут удержаться-то? Как???
Веснушка не кричала, ни в самом начале, ни потом, когда не сдерживаясь, не давая привыкнуть, начал двигаться. Только стонала жалобно ему в губы, царапала плечи, расписывая их узорами похлеще, чем татуировщик.
А Черному просто снесло крышу.
Такого он вообще никогда не испытывал.
Он не понимал, больно ей , или приятно, не мог вообще анализировать.
Его собственное желание кайфа гнало вперед , на полных парах, невероятные по своей остроте и удовольствию ощущения тесноты, влажности, какой-то пульсирующей сдавленности – обжигали, дарили нечто такое, о чем потом всю жизнь помниться будет.
- Малыш, такая классная, лучше всех, Веснушка моя, солнце мое, хочу-хочу-хочу…
Он что-то нес, совершенно дикое, бессвязное, и двигался, не в силах даже притормозить.
И целовал без конца, гладил, сжимал тонкие пальчики, переплетая их со своими, и скользил в обжигающей влажности, сходя с ума буквально.
И в этом блаженном сумасшествии ощущал, как Веснушка гладила его по исцарапанным плечам, как шептала в ответ какие-то тихие признания. Как целовала. Сладко-сладко. Шею, плечи, губы.
И умирал одновременно от нежности и желания взять еще больше, еще сильнее, еще, еще, еще…
Черный смог немного приподняться, чтоб закинуть белую ногу повыше на талию себе, обхватил гладкое бедро ладонью. И выдохнул:
- Ты теперь моя , Лен. Понимаешь? Моя. Совсем.
- Да… Да…
Из ее глаз бежали дорожки слез и терялись в волосах на висках. Но выражение боли уже давно сменилось на возбуждение, и это, а еще то, что она наконец-то сказала «да», вынесло Черного за грань.
И накрыло кайфом такой силы, что, если б знал раньше, что так может быть, не стал бы ждать столько лет, а рванул за Веснушкой в Германию еще пару лет назад.
С рычанием делая последние финальные рывки, прижимаясь к Лене всем телом так, что она и вздохнуть была не в состоянии, Черный зажмурился от яркой, охренительно теплой волны, прошившей все тело. И подарившей острое удовольствие.
И первой мыслью, после того, как сумел , наконец, полноценно вздохнуть и повалиться на спину, блаженно утягивая на себя тяжело дышащую Веснушку, было, что нормально у него так первый раз прошел. Если теперь постоянно так будет, есть дикая опасность привыкания.
Веснушка поерзала, умащиваясь на нем, доверчиво уткнулась ему в шею, поцеловала мягкими нежными губами…
И Черный понял, что никакой опасностью привыкания тут и не пахнет. Уже.
Потому что опасность – это когда еще не произошло.
А у него все.
Произошло.
Увеличение количества властных