Он уже знал, что я не алкоголичка, но остальное… Дек непредсказуем, и я без понятия, как он отреагирует на это. Меня ужасает даже сама мысль, что его не будет в моей жизни. Что этот момент погрязнет во лжи. Что он уйдет, но больше всего, что ему будет больно. И это я сделаю с ним. И это будет на моей совести.
Его рука сжалась вокруг моей талии.
— Если твое сердце будет биться еще быстрее, я отвезу тебя в больницу.
Ну, конечно.
Я могла притворяться с кем угодно, но не с Деком. Отсюда и мое прикрытие — идея с выпивкой. Если я пьяная или притворяюсь пьяной, тогда становится чуть легче от того, что Дек узнает, что я сделала.
Все изменилось. Мне не за что зацепиться, вытащить себя из неотвратимой безысходности, которая приближается и приближается.
— Мне нужны ответы, детка, — прошептал он, я почувствовала дыхание его хриплого утреннего голоса на своей шее.
Уверена в том, что все это какой-то вид тактики. В постели, в его объятиях, сонная и прильнувшая к нему. Дерьмо, это, чертовски хороший ход.
— Знаю. Я… я не хочу, чтобы ты пострадал.
В нескольких смыслах. Эмоционально из-за лжи и физически, потому что он чертовски четко определил правила.
— Я достаточно сильный.
У меня вырвался смешок, и он сжал меня сильнее. Кто бы мог подумать, что Дек может быть нежным: он целует мою макушку, мягко проводит рукой по животу, пока другой не торопясь гладит мои волосы. Успокаивающе. Безмятежно. Не то к чему я привыкла в своей жизни.
— Не достаточно сильный для этого.
По крайней мере, я так думаю.
— Джорджи, вот как это будет. Ты сама все понимаешь. Мы не можем больше ходить вокруг да около этого дерьма. Знаю, что это серьезно, и знаю, что мне это не понравится, но мы справимся и двинемся дальше.
— Я не вынесу, если что-то случится с тобой.
Если он умрет из-за меня, я не справлюсь с этим.
— Если ты мне не скажешь, я узнаю сам. И тогда будет еще хуже.
Он прав. Я понимала это, и все же даже не знала, откуда начать.
Что если я расскажу ему не все? Он будет удовлетворен и правда не раскроется, что в свою очередь защитит Дека от него.
— Что случилось после того, как Коннор погиб? После того как я уехал?
Я напряглась и слегка повернулась, чтобы посмотреть на него.
— Как ты узнал?
Он вздохнул и поцеловал меня в лоб.
— Я не знал. Но у меня есть ощущение, что, чтобы это ни было, началось именно тогда. Когда я вернулся, ты была другая. Равнодушная. Невинность исчезла. Упрямая и чертовски дерзкая. Слишком дерзкая. Я решил, что так ты пытаешь вырваться из оков безупречности, в которых ты раньше жила, но ты ушла на сто восемьдесят градусов в противоположном направлении.
Я кивнула.
Да, потому что я была сломана и должна была продолжать жить с разбитыми кусочками себя.
Его рука гладила мой живот медленно и спокойно, и я ощущала дыхание его шепота за ушком.
— Впусти меня, детка.
Я переплела свои пальцы с его.
Если я расскажу ему о Робби, возможно, он успокоится, и я все равно смогу уберечь его от опасности.
— Я была разбита после смерти Коннора. Думаю, ты об этом догадываешься. Меня просто никто и ничто больше не волновало. Мои родители хотели вернуться к обычной жизни, как можно быстрее, но реальность и близко не соответствовала этому. Мама все время плакала. Я едва разговаривала, а когда все же начинала, это было… саркастично и убого.
Я сглотнула и сделала глубокий вдох. Дек продолжал гладить мой живот, нежно и ритмично.
— Он был из старших классов в моей школе.
Его рука замерла, я почувствовала, как его сердце пропустило удар, а затем забилось сильнее.
— Не знаю, почему он меня выбрал… но так случилось. Возможно, я выглядела уязвимой. Легкая добыча.
Я остановилась на несколько секунд, ненавидя себя за то, что должна раскрыть Деку ту часть меня, которая была слабой и жалкой.
— Что он сделал с тобой, Джорджи?
Его слова прозвучали грубо, будто ему с трудом удалось их выговорить.
Я рассказала ему о Робби, слова лились, будто я читала их из книги. Это единственный способ рассказать об этом. Я чувствовала напряжение в его неподвижности. Он продолжал меня успокаивать, но это больше нужно было не мне. Я знала, даже не взглянув на него, что от каждого слова, которое я произношу, он становится таким злым, каким я еще никогда его не видела.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Когда это прекратилось?
Его голос едва контролировался, голосовые связки были так напряженны, что казалось лопнут в любую секунду.
— Он был арестован за продажу наркотиков в школе. Я никогда не видела его снова.
Когда полиция подъехала к школе с включенными мигалками, я знала. Знала, что Робби пришел конец, и десять минут спустя я увидела его в наручниках и как его вели к машине.
Я знала, кто позвонил в полицию насчет него, и знала, что у Робби нашли тяжелые наркотики в его шкафчике в качестве доказательств вины, потому что я положила их туда. Этого было достаточно, чтобы его рассматривали, как торговца наркотиками. Полицейская машина уехала, и будто дверь ловушки открылась, и я могла выйти на волю. Я опустила голову на школьную парту и зарыдала так сильно, что все закончилось тем, что учитель отвела меня в медпункт и вызвала родителей. Моя мама пришла и забрала меня, но я сказала ей, что все из-за критических дней. Он поверила мне, а почему бы и нет? Я всегда была ее маленькой принцессой. После того дня я снова могла дышать. Месяцами до этого я боялась. В ужасе от того, чтобы кому-то рассказать, сбежать. Сделать что угодно, только больше не страдать. Я никогда бы не стала рисковать теми, кого до глубины души люблю — никогда.
— Родители знают?
Я покачала головой.
— Нет. Я никогда не рассказывала им.
Он был тем, кто вызвал полицию. Он также был тем, кто дал мне наркотики, чтобы я подложила их в шкафчик Робби. Он объяснил мне, что, в случае если преследовать Робби по закону за то, что он сделал со мной и другими девочками, то мне нужно будет выступить в суде. Это будет долгая, продолжительная битва, и я должна буду рассказать всем, что случилось со мной. Вдобавок всегда есть вероятность, что у них не будет достаточно доказательств и его отпустят. Поэтому Робби посадили в тюрьму за наркотики, и я наконец-то освободилась от него. Это все что меня волновало на тот момент.
— Почему? Почему ты не сказала им? Иисусе, ты могла позвонить в мое подразделение. Кто-нибудь бы разыскал меня.
Он откинулся на спину вместе со мной, перевернув меня так, что наполовину я лежала на нем. Его рука все еще обернута вокруг меня, не позволяя отодвинуться от него, другой он прикрыл свои глаза.
— Он угрожал моей маме, сказал, что он перережет ей горло, если я кому-нибудь расскажу. Мне было шестнадцать, Дек… Я поверила ему. Это началось сразу, спустя неделю после смерти Коннора, я была уязвима, подавлена и чувствовала себя… одинокой, — моя щека покоилась на его покрытой татуировкой «трайбл» груди, — и испуганной.
Дек сжал меня.
— Я бы убил его.
В этом-то и проблема. Я знала это. Даже в шестнадцать лет я знала Дека и Коннора, и если Коннор был бы жив, они убили бы Робби и сами оказались в тюрьме. Я не готова была так рисковать, хотя и думала о том, чтобы разыскать Дека.
Я кивнула, и моя щека потерлась о его грудь.
— Где он сейчас?
— Не знаю.
Он искал Робби с тех пор, как его освободили из тюрьмы.
Тело Дека напряглось.
— Я его найду.
Я села, положив руки на его грудь.
— Дек, нет. Ты не понимаешь…
Он нахмурился, глаза потемнели.
— О, я отлично понимаю. Какой-то парень мучил тебя месяцами, когда тебе было шестнадцать. Конченый мерзавец, который не заслуживает жить.
Он сбросил ноги с кровати и дотянулся до мобильника.
— Черт побери, нет. — Я запрыгнула на него и выбила из его рук телефон так, что он заскользил по полу. — Ты не можешь.