Мое клубничное мороженое?
Дек не ест мороженое, но в его морозилке есть мое любимое. На ум сразу же приходят два варианта: либо Дек купил его, зная, что я люблю клубничное мороженое, либо он тайный сладкоежка.
Я открыла морозилку, и оно лежало там. Есть две причины, почему это словно подарок утром на Рождество. Первая — потому что оно мое любимое, и вторая — оно в холодильнике у Дека. Я нашла ложку для мороженого во втором ящике снизу, положила ее и контейнер с мороженым на стойку, когда на кухню вошел Дек. Он был в джинсах с низкой посадкой и простой черной футболке, которая демонстрировала каждый его мускул и подчеркивала татуировки. Он направился ко мне… подошел еще ближе и обошел меня, чтобы вытащить тарелку из шкафчика. Раздался звон посуды, затем хлопнул ящик.
Ложка звякнула на дне тарелки, когда он поставил ее на стол.
— У тебя есть мое любимое мороженое.
Это заявление было больше для меня, чем для него. Как открытие, что эту маленькую правду Дек знал обо мне.
Он взял контейнер, снял крышку, содрал сверху пластик, затем схватил ложку и начал накладывать мороженое. Три огромных шарика из ванили и клубники легли на дно тарелки. Он подвинул ее ко мне.
— Сделаю пасту. А ты ешь свое мороженое.
Я уставилась сначала на него, потом несколько секунд глазела на мороженое, он плавно скользнул на другую сторону кухонной стойки и сел на барный стул.
Я держала голову опущенной, пока ела, не знаю, почему меня так сильно это поразило.
Ну и что? Мы знакомы много лет, он должен знать. Это неважно.
Но правда в том, что это важно для меня. Не только потому, что он знал, а потому, что он заранее подготовился, чтобы оно было здесь для меня, после того как все успокоится. Он знал, что это моя любимая еда, и мне нужен комфорт, и то, что делает Дек… держит на краю… не нападает на меня… пытается выбить меня из колеи… у него получается.
Дек прошел голыми ступнями по керамической плитке на кухне, совершенно спокойный, пока я молча сходила с ума. Он говорил мне, я никогда не смогу быть Хаосом с Деком. Я была влюбленной в него девочкой. Сейчас я любящая его женщина, и в один прекрасный день это будет моей погибелью. Конечно, он говорил это. Он был осторожен, подозрителен, а его моральные устои сомнительны, но ни разу он не причинил мне вред. Даже порезы, которые он делал раз в год, были тем, от чего он сначала отказался. До тех пор, пока не узнал, что Таннер раньше делал это со мной, и оставленные порезы были очень глубокими. После этого каждый год мы встречались в определенный день.
Голос Дека прервал мои размышления.
— Однажды ты пришла домой из школы — платье испачкано чем-то похожим на кетчуп, и у тебя была картошка фри в волосах. — Моя ложка звякнула о тарелку, и я подняла глаза, но он не смотрел на меня. Он стоял спиной ко мне и резал грибы и перец на разделочной доске. — Заколки выпали из твоих волос, которые были спутаны и растрепаны.
Меня раньше дразнили за то, что я все время была идеальной. Одежда всегда чистая и аккуратная, волосы завязаны на затылке. Я была любимицей учителей, девочкой, тихой на уроках и всегда получавшей пятерки. Но часто я приходила домой заплаканной, потому что хулиганы не оставляли меня в покое.
Я помнила день, о котором говорит Дек. Группа мальчишек в моем классе поджидала меня, когда я выйду из боковой двери школы. Я всегда пользовалась не главным выходом, чтобы не столкнуться с ними, но они это поняли. Как только дверь открылась, я увидела их всех, уставившихся на меня с широкими ухмылками на лицах — я все поняла. Но было слишком поздно. Ушат помоев вылили на меня из окна сверху. Это был мусор из кафетерия, остатки обеда всей школы накрыли меня. У меня брызнули слезы, их смех звенел в моих ушах, пока они скандировали: «Дрянная Джорджи». Это стало моим прозвищем на весь оставшийся год. Еще хуже было то, что некоторые думали, что меня обзывали так по другой причине и смотрели на меня как на шлюху.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Добравшись до дома, я остановилась снаружи на несколько минут, вытирая глаза и очищая себя, насколько это возможно. По крайней мере, я рада, что в обед не было никаких соусов. Я вошла в дом и, увидев Дека, сидящего на диване — он играл в стрелялки с Коннором — я чуть не убежала обратно. Мне не хотелось, чтобы он видел мое покрытое пятнами лицо и покрасневшие глаза.
— Я понял, что ты плакала, сразу, как только ты вошла в дверь. Я также понял, что ты пыталась скрыть это.
Дек бросил овощи на сковороду, и они зашипели на огне.
Мне не хотелось говорить об этом.
— Коннор тоже увидел это.
Да, но именно Дек толкнул его локтем в плечо и отвлек от видеоигры, чтобы он взглянул на меня. Через две секунды Коннор был рядом со мной. Он обнял меня и тихо спросил, что случилось. Я сказала, что споткнулась и упала с подносом с едой.
Я знала, что он не поверил мне, но заглянув в мои умоляющие глаза, он не стал настаивать. Мой брат хорошо понимал меня и догадывался, что если надавить на меня, то я расплачусь, а я ненавидела это.
Другое дело — Дек. Он встал с дивана и направился ко мне, как лев, оценивающий свою добычу. Когда он остановился передо мной, то взглянул вниз на платье, вытащил картошку фри из моих волос и посмотрел мне в глаза.
Думаю, я влюбилась в него прямо тогда. Откровенно говоря, я знала, что так оно и есть. Нежность его взгляда проникла в меня, будто укутывая в защитный кокон, и ничто не могло навредить мне.
— Ты принес мне клубничное мороженое.
Он кивнул.
— И ты села по-турецки в кресло рядом с кухонным столом, пытаясь спрятаться за волосами. У тебя на лице было пятно от чего-то, прямо над скулой.
Когда я зашла в ванную комнату и увидела, в каком всё беспорядке, я ужаснулась… ладно, беспорядок по моим стандартам, но настоящий мусор нанес больше эмоциональный вред, чем физический. Хуже всего, что Дек видел меня такой.
— Ты заглатывала мороженое так чертовски быстро, и я готов был поклясться в том, что ты вмиг замерзнешь.
Это правда. Но я хотела съесть мороженое настолько быстро, насколько возможно и убежать от внимательного взгляда Дека. Даже из другой комнаты я видела, как он тихо разговаривает с Коннором, при этом его глаза ни на мгновение не покидали меня.
— Что ты сказал ему?
Всегда хотела знать.
— Что черта с два ты споткнулась, и если он не надерет зад тем, кто обижает тебя, то это сделаю я.
Но я так никогда и не рассказала Коннору о том, кто это сделал, несмотря на то что он настаивал. Неделю спустя их отправили за границу.
Больше я никогда не видела Коннора.
— Тебе было шестнадцать, — сказал Дек. — И я не должен был хотеть тебя, но, черт возьми… — Я посмотрела на него. Он хотел меня? Тихую худенькую девочку, которая боялась собственной тени. — Коннор тоже видел это. Просто было что-то такое в тебе… такая упрямая… твердо настроенная быть сильной. И все же ранимая и черт, детка… такая невероятно красивая.
Он считал меня красивой.
— Я не была упрямой и уверенной в себе.
— Да, детка. Была.
Я напряглась.
— Нет, не была.
Я была тряпкой.
Меня мучили месяцами, и я ничего с этим не сделала.
— Была.
— Нет, черт побери.
— Ты закончила спорить?
Он оглянулся на меня через плечо, его рука с татуировкой была согнута в локте и напряжена, так как он держал сковородку.
— Да.
Я чувствовала себя слабой и неуверенной… Нет, даже хуже. Я полностью облажалась, потому что Дек хотел меня в то время.
— Ты никогда не видел во мне младшую сестру?
Дек хмыкнул.
— Черт, нет. Иисусе, детка. Я только что, бл*дь, поцеловал тебя.
— Знаю, но тогда…
— Нет. Никогда. А сейчас накрой на стол.
Я уставилась на его спину, мышцы его плеч напрягаются, пока он помешивает овощи, лучи солнца проникают через большие окна над раковиной и играют с татуировкой на руке. Я знала каждую татуировку на нем. Годами он увеличивал татуировку «трайбл» от локтя вверх до шеи. Чувствую, как вспыхнули щеки, когда я подумала о моих пальцах, плавно двигающихся по контурам тату на его руках, сопровождая каждый из них поцелуем на его шее, где…