«В таком случае собирай вещи и подписывай этот документ». В нем я обязывался молчать обо всем, что со мной происходило с декабря до мая, пока находился у американцев. В случае нарушения этого условия меня могли оштрафовать на 25 000 марок или приговорить к тюрьме.
На следующий день я получил из рук Алекса голубой паспорт политического эмигранта. Этот паспорт предоставлял мне значительно больше прав, чем желтый паспорт беженца. Все складывалось как нельзя лучше.
Сотрудники РЛ тогда делись неофициально на три категории. Первые были «неграми», которые подписали договор по немецкому законодательству и им не полагалась бесплатная квартира, они платили налоги и заботились о собственной страховке на жизнь. Следующей, привилегированной категории «мулатов», обычно нанятых в Великобритании, Франции, Испании и других странах, компенсировали стоимость аренды квартиры, половину страховки и другие расходы. Но лучше всего было «белым». Их договор соответствовал американским стандартам. Речь шла об американцах, конечно, не за собственные деньги, разместившихся в элитных виллах и пользовавшихся шикарными авто.
В 1966-м в бюджете РЛ появилась особая статья расходов по программе продвижения молодых кадров с той стороны «железного занавеса» — это были перебежчики, невозвращенцы и эмигранты. Я был первым, кого наняли в соответствии с этой программой, которой руководил Вилли Клумп — американец немецкого происхождения. Он предложил мне сначала пожить у него. У «белого» Вилли была большая квартира на Кенигинштрассе. Этажом ниже пустовала крохотная комнатка консьержки, которая стала мне первым домом в Мюнхене. Постель, шкаф и стол — вот все, что туда вмещалось.
В первый месяц меня направили в бюро начальника Отдела мониторинга (прослушивания) Макса Ралиса. В 1971 году Макс Ралис и его сотрудники перебрались в Париж. Но тогда они пользовались резиденцией на Леопольдштрассе в трехэтажной вилле, усиленно охранявшейся морской пехотой. Этот отдел опрашивал мнение людей во всем мире о передачах «Радио Либерти». Отдел имел собственный бюджет и всегда находился в прямом подчинении сотрудника ЦРУ.
Но обо всем этом я узнал позже. Тогда мне выделили отдельный кабинет и предложили множество папок с текстами радиопередач и кассетные записи, которые мне предстояло анализировать по определенной схеме. После того, как я оценивал содержание, дикцию, интонацию и т. д. своим «свежим и непредвзятым взглядом», я составлял рекомендации по улучшению трансляций на СССР. Одна из рекомендаций, а именно — введение регулярной молодежной передачи сразу понравилась начальству. Позже мне передали руководить этой передачей.
Моим первым начальником был заместитель Макса Ралиса, англичанин по имени Дэвид. Он приносил мне материалы и на русском языке, практически без акцента, давал различные полезные советы и рекомендации. Но внезапно он куда-то исчез. Тогда я еще не освоился со своим окружением и не мог рассчитывать на непринужденный разговор и доверие среди сотрудников. Современно одетые, ухоженные и надменные американцы в нашем отделе в лучшем случае приветствовали меня мимолетным «халло». Да и то не всегда. Поэтому мне была непонятна причина, вызвавшая всеобщее волнение при внезапном исчезновении Дэвида. Только несколько месяцев спустя, когда я добился какого-то доверия, мне нехотя объяснили, что, по всей видимости, англичанин работал на советскую разведку, но по каким-то причинам его внезапно отозвали в Москву.
Это был первый, но не последний случай, когда на РЛ или РСЕ («Радио Свободная Европа») исчезали люди и позже внезапно появлялись в социалистическом лагере как сотрудники разведки. Это были поляки, чехи, болгары, литовцы, русские …
Через двадцать лет я таким же образом пропаду из Мюнхена. А кто будет после меня?
Мне неизвестно, как дела обстоят сегодня, но в то время все разведки стран коммунистического блока тянуло на обе радиостанции, будто пчел на сладкий мед. Причина всем была ясна. РЛ и РСЕ являлись важнейшими средствами политически-идеологической диверсии Запада. Москва также располагала мощными механизмами идеологической борьбы — радиоголосами, которые вещали на дюжине языков за рубеж, а также издательствами, газетами и журналами, пропагандировавшими коммунистические идеи во всем мире. На обозначенном фронте «Радио Свобода» и «Радио Свободная Европа» следовало противодействовать «красной пропаганде» и даже вести превентивные удары, объективно информируя слушателей о ситуации в социалистическом блоке. Без преувеличения можно утверждать, что члены Политбюро в Москве опасались «Радио Свобода» больше любого другого оружия США.
После завершения моей месячной практики у Ралиса я пошел прощаться с ним. Макс уже был седым и не самым юным человеком. С чувством собственного достоинства он шагал в своем кабинете во время нашей беседы, курил трубку и проецировал надежность и мощь, так как это умеют делать только американцы, знающие себе цену. Он немногословно поблагодарил меня за работу и сообщил, что отныне я перейду на работу в редакцию Русской службы. Затем он непринужденно встал и склонился надо мной.
«Знаете, — продолжил он спокойно, — я советую вам другой путь. Учитесь. Найдем вам стипендию. В Мюнхене хороший университет и комфортабельное студенческое общежитие. Выучите профессионально языки. Поверьте, вам это больше пригодиться в будущем, чем это змеиное гнездо, где вы сегодня работаете».
«Змеиное гнездо?».
«Да, господин Туманов, я знаю точно, о чем я говорю. Вам там будет непросто. Вспомните когда-нибудь мои слова».
Что я мог ответить мистеру Ралису, который желал мне доброго будущего. Американский агент давал этот совет русскому эмигранту и наносил ущерб своей «фирме». Но агенты тоже только люди. И почему бы им иногда не проявить свою слабость? … Когда Макс Ралис назвал радиостанцию (а фактически филиал разведки) гнездом, полным ядовитых змей, он играл «против правил». Его видимая открытость поразила меня, но я не имел права принять его совет. Конечно, было заманчиво учиться, получить полное образование, выучить языки и сделать карьеру… Но это не совпадало с моим заданием, подразумевавшим, что я останусь жить в этом «змеином гнезде».
«Благодарю вас, господин Ралис. Но я какое-то время поработаю с соотечественниками. Может, мы с ними еще сладим».
«Вы даже не представляете себе этих людей, — тряс головой неумолимый американец. — Работать с ними — не то же, что пить с ними водку. Они вас используют, оплюют и растопчут».
«И все же я попробую. Ведь никогда не поздно последовать вашему совету».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});