Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сначала Ника хотела промолчать, но потом решила, что это будет выглядеть глупо. Матрос знает, что она не спит.
— Три десятка сильных мужчин против двадцати женщин? — девушка села.
Силуэт рулевого чётко выделялся на фоне звёздного неба.
— Какая же это победа? Они были беззащитны против вас.
Понимая, что говорит лишнее, она, тем не менее, не могла остановиться.
— Я никогда не слышала, чтобы Дети Рыси насиловали женщин! Это… это отвратительно!
Жаку Фрес хмыкнул, а Ника испуганно прикусила язык.
— Мой отец прожил долгую жизнь, госпожа Юлиса, — с ленивым превосходством заговорил моряк. — Он учил, что боги не ошибаются. Бессмертные не зря отдали варваров нам в руки. Они сами виноваты.
— В чём? — слегка обалдев от подобного заявления, поинтересовалась пассажирка. — Это же просто несчастные, слабые женщины.
— Горцы-охотники говорят, что слабый зверь должен уметь хорошо прятаться, госпожа, — усмехнулся рулевой. — А не кричать на весь лес: "Вот я, ешьте меня, кто хочет".
— Я не понимаю, — растерянно пожала плечами девушка.
— Да, что же тут непонятного, госпожа? — хмыкнул собеседник. — Вы же их сами нашли. А сиди они тихо и незаметно, глядишь, мы бы и мимо прошли. Разве не так? Вот и выходит, что дикари плохо прятались.
Жаку Фрес пренебрежительно сплюнул.
— Трое взрослых мужчин, а караульного выставить не додумались. Чего же уж проще? Посади ганты парнишку или девчонку побойчее на дерево. Он бы нас увидел, своих предупредил, и нам одни телеги могли достаться. Лес большой, там город спрячешь, да не один.
"У него тут целая философия, — покачала головой пассажирка. — Что хочешь, можно оправдать".
Она молчала, поражённая странной логикой, не находя возражений. Вернее, Ника знала, что сказать. Вот только чувствовала, что её аргументы не произведут на собеседника никакого впечатления.
Какое-то время они молчали.
Но моряк, видимо, довольный тем, что заткнул за пояс знатную пассажирку, оставив последнее слово за собой, не смог сдержать ораторский зуд:
— Так ведь ничего страшного с ними не случилось, госпожа Юлиса. Ещё и удовольствие получили. Разве женщина создана не для того, чтобы служить мужчине? Разве у аратачей не так?
— Настоящий охотник племени Детей Рыси никогда не возьмёт женщину против её воли, — проворчала девушка, подумав с нарастающей злобой: "Тебя бы отымели десяток мужиков, вот, небось бы, кайф словил, сволочь". — А уж тем более, не станет делать это целой толпой и у всех на виду. Люди всё-таки не звери, чтобы выставлять такое напоказ!
— Вы говорите странные вещи, госпожа, — хмыкнул Жаку Фрес. — Нет ничего почётнее, чем разделить добычу с товарищем. А куда на корабле спрячешься? Вот и приходится пускать дикарок по кругу на палубе.
Понимая бесполезность спора и чувствуя нарастающую брезгливость, Ника отвернулась.
— Я однажды видел представление на ярмарке, — как ни в чём не бывало продолжал рулевой. — Там одна окранка такое вытворяла…
— Я не хочу это слушать! — не выдержав, вскричала девушка.
— Как пожелаете, госпожа Юлиса, — разочарованно хмыкнул собеседник. — Я только рассказать хотел…
— Хватит! — оборвала его Ника. — Я спать хочу!
Жаку Фрес небрежно пожал плечами.
Она долго ворочалась, стараясь устроиться поудобнее. Пришёл довольный Дрес и долго благодарил коллегу. Хорошо хоть, не пытался с ней заговорить. Зато стал насвистывать какую-то корявую мелодию, прямо-таки излучая самодовольство.
Едва перевалило за полночь, рабы Картена вывели из каюты плачущую женщину. Вслед за капитаном закончили развлекаться и матросы. Но только когда затихли последние разговоры, и над медленно дрейфовавшим судном повис многоголосый храп, пассажирка смогла забыться коротким, беспокойным сном. В котором она, словно лейтенант Рипли из старинного ужастика, металась по бесконечным коридорам со змеившимися по стенам трубами. Но только гнался за ней не инопланетный монстр, а толпа объятых похотью мореходов во главе с Картеном.
Пробуждение оказалось столь же неприятным. В горле першило, голова гудела, словно трансформаторная будка. А тут ещё какой-то бьющий по нервам звон. Оглядываясь, девушка с удивлением поняла, что матросы давно проснулись и сейчас ритмично работают вёслами. Картен сидел на раскладном стульчике у фальшборта, внимательно изучая потрёпанный свиток. Мельком взглянув на растрёпанную пассажирку, он насмешливо фыркнул:
— Где вы отыскали вино, госпожа Юлиса?
Та удивлённо вскинула брови.
— Что?
— Вид у вас очень… похмельный, — охотно пояснил капитан, кривя губы в ехидной ухмылке. — Или вас так опьянила вчерашняя ночь?
По рядам гребцов пробежали смешки.
— Голова болит, — буркнула девушка. — Сейчас умоюсь, и всё пройдёт.
Но забортная вода не принесла даже минутного облегчения. Более того, приложив ладонь ко лбу, Ника с испугом почувствовала жар.
— Вот батман! — тихо выругалась она. — Что же как не вовремя?
Кое-как уложив постель в корзину, пассажирка тяжело уселась сверху, чувствуя нарастающую слабость и тошноту. Её состояние не укрылось от глаз капитана.
— Кажется, у вас лихорадка, госпожа Юлиса?
— Наверное, — Ника беспомощно развела руками и громко чихнула.
— Я предупреждал, что речные духи этой земли опасны, — не утерпев, напомнил мореход. — Это слуги Такеры наслали на вас лихорадку.
Он осуждающе покачал головой.
— К словам старших следует прислушиваться.
"Да пошёл ты!" — скрипнула зубами девушка и, чтобы не упасть, схватилась за фальшборт.
— В следующий раз — обязательно. А сейчас прикажите кому-нибудь собрать мой навес.
— Увы, это невозможно, — вздохнув, развёл руками Картен. — Трюм занят, сейчас всем приходится спать на палубе.
Тихо застонав, Ника прикрыла глаза и, вдруг перегнувшись через борт, выблевала остатки ужина в море.
— В вашем состоянии надо лежать, госпожа Юлиса, — нахмурившись, строго сказал капитан. — Если хотите добраться до Империи и увидеть своих родственников.
Поднявшись, он позвал одного из рабов.
— Отправляйтесь в мою каюту. И не спорьте. Там вам будет лучше, чем на палубе.
Не имея ни сил, ни желания спорить, девушка устало махнула рукой. Выслушав приказ господина, Пуст помог ей встать и спуститься на палубу гребцов. Вдвоём с Милимом невольники уложили пассажирку на расстеленные шкуры. Поднесли воды. Но та тут же стала проситься наружу. Догадливый раб подал широкогорлый керамический сосуд. Когда вырвало — стало легче. Вот только суставы заболели.
— Грипп, — пробормотала она, облизав пересохшие губы. — Ну точно — грипп.
— Что-то ещё нужно, госпожа? — заботливо склонился над ней Милим.
— Ничего, — только и смогла ответить девушка, погружаясь в болезненный полусон.
Словно тупой пилой по мозгам прошёлся лёгкий скрип двери.
— Как она? — громом ударил в уши голос Картена.
— Ещё жива, — проворчала пассажирка, открыв глаза.
Купец довольно улыбнулся.
— Значит, лихорадка не такая сильная, как я вначале подумал.
Он присел на корточки.
— Вы останетесь здесь, госпожа Юлиса. Пока не поправитесь.
Вспомнив, чем закончилась последняя попытка переночевать в капитанской каюте, Ника мотнула головой и тут же скривилась от боли.
Очевидно, собеседник её понял.
— Не беспокойтесь. Я буду спать на палубе.
— Тогда возьмите моё одеяло? — решила проявить ответную любезность девушка. — Оно не очень красивое, но под ним вы точно не замёрзнете.
— Благодарю, — мягко улыбнулся купец и взглянул на застывших у стены рабов.
— У нас есть ещё мёд?
— Немного, господин, — потупил глаза Пуст.
— Сделай госпоже травяной отвар, — приказал капитан. — И оставайся с ней неотлучно.
— Слушаюсь, господин, — поклонился невольник.
— Если с госпожой что-нибудь случится, или она на тебя пожалуется — выпорю! — пригрозил на прощание Картен, хлопнув дверью.
А Ника вновь почувствовала подступающую тошноту и не только.
— Помоги мне встать, — приказала она рабу.
Тот испуганно замахал руками.
— Господин сказал, что вам надо лежать, госпожа. Если что-то нужно, я всё сделаю.
Он взглядом указал на знакомый сосуд.
— Вот ещё! — возмущённо фыркнула пассажирка.
— Вы очень ослабели, госпожа, — продолжал увещевать Пуст. — И можете упасть.
Она представила себя верхом на фальшборте и грустно вздохнула. Пожалуй, раб прав, ещё свалишься за борт, чего доброго.
Ника поморщилась, как от зубной боли.
— Тогда выйди.
Нисколько не стесняясь справлять естественные надобности на палубе, ей вдруг стало стыдно садиться на горшок, оставшись один на один с мужчиной.