помогали об этом уже не думать.
Верховный жрец неожиданно придвинулся ближе и тронул Люта за локоть.
— Сослужи-ка лучше добрую службу, чем на девок засматриваться, ― тихо сказал он, и глаза сурово блеснули из-под густых бровей.
Что за?.. Мысли он что ли читает, или заметил чего? У Люта отнялся язык.
— Попроси родственника своего, почтенного Распуту, ко мне подойти. Да только остерегись, чтобы не заметил кто, ― говорил между тем жрец. ― Скажи, дело весьма важное.
Лют часто и быстро закивал и поспешил убраться. И что же задумал мудрейший? При чем тут Распута? Какого лешего здесь вообще происходит? Лют решил взять себя в руки и пить поменьше.
В рукав ему неожиданно вцепилась Томила, вся разодетая и обвешанная драгоценностями. Вид ее не предвещал ничего хорошего.
— Ты чего перед верховным, как шут гороховый, приплясывал? ― зашипела Томила.
Лют грустно посмотрел на нее и вздохнул.
— Ну, что еще? ― допытывалась брательница.
— Ты так давно хотела, чтобы я нашел себе невесту, вот я и…
Томила вцепилась в него совсем уже мертвой хваткой и потащила в угол. Ее тяжелые височные кольца угрожающе звенели.
— Рассказывай, кто, ― потребовала она и отобрала у Люта кружку.
— Боярыня Ярослава, ― обреченно сказал он.
И буря не замедлила разразиться. Самое лестное, что Лют услышал о себе, было «тупой баран» и «матушка твоя в обители богов слезы горькие проливает».
— Более неподходящую партию я себе и представить не могла, ― закончила Томила, вытирая пот со лба белоснежным платочком. ― Не дури, Лют. Она беднее тебя в худшие дни запоя.
— Я так не пью, ― попытался возразить оскорбленный Лют.
— Высокомерия в ней много, а пользы никакой. Будешь до конца дней своих влачить жалкое существование. Да еще и верховный жрец Велеса у нее в покровителях. Думаешь, он ее тебе отдаст?
Услышав это, Люк повесил голову и горестно всхлипнул.
— Боги жестоки ко мне, Томила. Я не могу тягаться ни с Вороном, ни с Путятой, ни идти супротив мудрейшего. Я закончу свои дни в одиночестве и с растерзанным и разбитым сердцем.
Томила поставила кружку на пол, уперла руки в боки и подозрительно посмотрела на него.
— Ты когда успел так набраться? Праздник недавно начался, еще похлебки не выносили. Немедленно иди выпей квасу и сунь голову в ледник. Иначе закончишь ты дни в грязной канаве, и даже крысы будут обходить тебя стороной. Иди!
— Э-э-э… постой, Томила. ― После отповеди брательницы в голове Люта немного прояснилось. ― Верховный хотел видеть Распуту. И сказал, чтобы незаметно.
Томила прищурилась.
— Позови Распуту, а потом ступай в ледник, ― сказала она. ― Ох, чую, неспроста это все. Увижу тебя сегодня с пивом или бражкой, женю на самой страшной вдове в городе, так и знай.
Сопровождаемый ужасным родственным проклятием, Лют добрался до Распуты, передал ему слова жреца, и послушно пошел в ледник. По пути на глаза ему попалась Бажена, и Лют невольно вздрогнул, представив себя ее мужем.
Охладив голову, Лют почувствовал себя лучше. Ему теперь не так сильно хотелось впадать в ничтожество и заканчивать дни свои в печальном одиночестве. Спустившись в яму за очередной порцией кваса, Лют услышал голоса, и не успел вылезти. В леднике уже кто-то был. И не просто кто-то, а главный дознаватель Третьяк и этот вездесущий столичный гость. И почему так случается, что он, Лют, всегда на них попадает?
— Помните, вы разрешили мне вызвать великокняжескую дружину? ― говорил господарь Тур. ― Так вот, время, похоже, настало.
— У вас есть новые сведения? ― Третьяк говорил медленно и осторожно.
— Достаточные, чтобы схватить вашего Путяту.
— Он точно не мой, ― Лют почему-то подумал, что Третьяк поморщился. ― И извольте объясниться и не пороть горячку.
— Путята влюблен в боярыню Ярославу, ― отрывисто бросил Тур. ― И не просто ― а до того, что истоптал порог этого дома, стараясь уговорить купца Распуту помочь ему.
— Вот как? ― тускло спросил Третьяк.
— Мы только недавно говорили, что у Путяты нет мотива. Теперь он есть.
— Многие молодые и не очень люди влюблены в кого-то, но не убивают из-за этого, ― возразил Третьяк. ― К тому же, согласно вашей версии, убивать должен был Ворон.
— Путята придумал сложный план, по которому Ворон бы выходил убийцей собственной жены. И Ярослава перестала бы думать о нем.
— Опять эти ваши душевные мысли, ― вздохнул Третьяк. ― За ними вы не видите, что убийцей с равным успехом могла быть и боярыня Ярослава. Она имела возможность взять кистень у Путяты, прийти к Чернаве и ударить ее. Таким образом, она приобретала богатого жениха и избавлялась от назойливого и опасного поклонника.
Ох, ты, а ведь Третьяк не промах, вон как загнул, подумал Лют. Сквозь очарование прекрасной боярыней, он понимал, что тот мог быть прав. И когда же наконец эти двое уйдут хлебать супы, у него уже зуб на зуб не попадает?
— Вы действительно из двух подозреваемых выбрали бы Ярославу, а не Путяту? ― спросил Тур.
— В начале работы меня много раз предупреждали об одной опасности, ― сказал Третьяк. ― О предвзятости. И сейчас вы предвзяты, господарь Тур Светозарович. Я не выгораживаю Путяту и не делаю из него честного и благородного человека. Но и Ворон, и боярыня Ярослава так же, как и он, могли совершить это преступление. В нашей работе необходимо иметь холодную голову, иначе может беда случиться. Лучше встретимся завтра в отделении и спокойно обсудим все версии с учетом новых сведений. А сейчас будем продолжать веселиться. Еда тут выше всяких похвал, да и хозяева хорошие.
Когда нежданные гости ушли, Лют выбрался из ямы, допил квас и призадумался. У дознавателей нашла коса на камень. Каждый стоял на своем и, похоже, не собирался уступать. Лют чувствовал, что необходимо что-то делать, с кем-то посоветоваться. С мудрейшим жрецом? Он покровитель Ярославы и не позволит ее взять за убийство. Или пойти сразу к столичному дознавателю? А если Ярослава, не дай-то боги, виновна? Или столичный господарь догадается о его, Люта, «предвзятом отношении» к красивой боярыне? Позору не оберешься, да еще и прибить могут.
В зале веселье шло полным ходом, плескаясь во множестве видов горячей ухи. Лют прокрался на свое место и смиренно стал есть суп, запивая его водой и искоса поглядывая на Томилу. Рядом разговаривал Третьяк с каким-то тощим человеком, и Лют решил закончить с ухой и присоединиться к ним. Так было безопаснее, свой дознаватель все-таки не столичный. И в Ярославу он не влюблен.
— Это главный по нашему театру, господарь Всеволод Младович, ―