быть с нападением на наше кафе? Ведь его нельзя оставить без внимания!
— Увы, мы можем только попытаться выказать наше недовольство действиями молодого клана, — проговорил сайко-комон. — Вряд ли мы начнем войну с правительством из-за кафешки хинина. Даже если этот хинин и сделал раньше для нашего клана немало.
Всё понятно. Только зря время потеряли. Казено-тсубаса не будут впрягаться и не собираются защищать своё имя. Они отвернулись от нас. Печально видеть такое. Я слишком был уверен в поддержке якудза, а оно вон как вышло…
— Господин Сато, а может ли хинин сам разобраться с возникшей проблемой? — спросил я. — Разобраться, не упоминая Казено-тсубаса-кай.
Легкая улыбка возникла на губах оябуна. Он благосклонно кивнул:
— Одним молодым кланом больше, одним меньше. После войны кто о них вспомнит?
— Вы думаете, что всё-таки дойдет до войны? — спросил сэнсэй.
— Судя по настроению наших западных союзников — она неминуема, — со вздохом сказал Сато. — Грядут большие перемены, сэнсэй. Знаете, у китайцев есть присказка: «Меняющийся мир рождает героев». И что-то подсказывает мне, что эта присказка как нельзя лучше подходит к нашему молодому другу-хинину.
Все взгляды устремились ко мне. Я же в ответ криво усмехнулся. Ну какой из меня герой?
Глава 11
Через два дня я заметил изменение в поведении Минори и его друзей. Они стали... какими-то спокойными. Вроде бы всё как обычно, но в то же время не было той незримой ауры агрессии, которая окружала четверку, когда они двигались по коридору. Той самой ауры, которая неосознанно заставляла ребят из кланов победнее невольно делать шаг в сторону, чтобы не попасться на пути.
И вот это не могло не настораживать. Любое изменение в характере противника является сигналом к тому, что против нас что-то готовится. И вряд ли это паранойя. Скорее, это повышение бдительности. Как говорил майор Слава Соколов: "Лучше быть живым параноиком, чем мертвым оптимистом".
Причем это изменение заметил не только я. Во время обеденного перерыва Кацуми заявила:
— Что-то творится с нашими "друзьями". Тетсуи даже поздоровался со мной.
Малыш и Шакко усвистали обедать на стадион, вроде как там тенек и больше места. На самом деле я понимал, что это Шакко хотела нас с Кацуми оставить. Чтобы мы смогли нормально поговорить, а то со всем происшедшим и времени не было на разговоры.
— Скорее всего, какие-нибудь вспышки на солнце, — отмахнулся я. — Вспышки закончатся и к ним вернется былая ненависть и злоба.
— Думаешь? — покачала головой Кацуми. — А между тем я в своей сумке нашла вот что...
Она извлекла на свет цветок хризантемы. Здоровый такой, красноватый, с белыми корнями. На ладони Кацуми он смотрелся клубком из фантастических осьминогов, которых неожиданно шарахнуло током.
— Тебе снова подарили цветок? — поднял я бровь. — Неужели загадочный поклонник?
— Возможно, — пожала плечами Кацуми. — А может быть и не загадочный, а вполне себе известный.
— Хидики?
— А кто же ещё. Вдруг он в меня влюбился?
— Тогда я ему любилку вырву, — мрачно буркнул я.
— Да? А может быть просто не оставишь ему шанса? — Кацуми склонила голову на плечо. — А то что это в самом деле происходит? Какой-то посторонний человек дарит девушке цветы, а от её молодого человека и ласкового слова не дождешься?
— Дурочка ты моя, ненаглядная, — прыснул я, обнимая её за плечи. — Как же не дождешься? Я ведь все ласковые слова стараюсь уместить во взгляде.
— Изаму-кун, вот только чаще всего твои взгляды направлены в другую сторону, — со вздохом проговорила Кацуми.
Она поднесла хризантему к носу и вдохнула аромат. Легкая улыбка разлилась по её лицу:
— Хочешь понюхать? Чудесный аромат, непередаваемый...
— Давай, — пожал я плечами. — Понюхаем, чем пытаются сманить мою девушку...
Кацуми поднесла хризантему:
— Попробуй, это непередаваемо.
Я невольно вдохнул. В ноздри ударил запах школьной встречи первого сентября — слегка горьковатый, с оттенком полыни и календулы, при этом свежий, волнующий кровь. И мне показалось, что при этом всём присутствует какой-то посторонний оттенок запаха. Небольшой запах гари, как будто цветок опыляли дымом от насекомых. Или же он рос возле костра...
И вместе с тем пришло какое-то спокойствие. Такое бывает после завершения трудного дня, когда все дела сделаны и можно сесть возле телека, чтобы дать уставшим мозгам информационную жвачку. А то и вовсе уснуть под бормотание диктора, который вещает о чем-то отстраненном и далеком.
— Знаешь легенду, откуда появилась хризантема? — спросила Кацуми. — Тогда я расскажу. На заре времен, жил Дракон — страшный, коварный и очень жадный. Задумал однажды монстр растерзать солнце и лишить людей радости. Погрузить в вечную тьму и безнадежность. Поднялся он высоко в небо, схватил огненный шар. Но солнце опалило монстра до того, как коварный змей успел разорвать его на мелкие частички. Однако несколько кусочков солнца все же упали на Землю, из них и выросли прекрасные хризантемы. И многие хризантемы что-то, да символизируют.
— И что же символизирует этот цветок?
— Ну, если судить по красному цвету, то страстную любовь, — Кацуми провела по лепесткам, — а если смотреть на белый цвет, то невинность и правду.
— Получается, что невинность и правда перетекает в страстную любовь?
— Надеюсь, что этот цветок не будет спален, как предыдущий? — вопросом на вопрос ответила Кацуми.
Я в ответ только пожал плечами, после чего отодвинул хризантему от своего лица. Запах начинал уже раздражать. Почти также, как даритель цветов.
— В таком случае, унесу-ка я его подальше, — хмыкнула Кацуми. — Чтобы лишний раз не смущать моего молодого человека...
И ведь как выделила последние три слова... Вроде бы чуточку поменяла интонацию, но стало понятно, что я снова неправ. Это уже как-то стало поднадоедать. Неужели женщинам нужны ежесекундные уверения в преданности и привязанности?
— Можешь не уносить, — помотал я головой. — Просто спрячь подальше, чтобы не рисовался тут.
— Это почему это? Ты ревнуешь? — Кацуми шаловливо подняла бровь.
Да, я ревную! Мне не нравится, когда другой человек делает знаки внимания моей девушке!
Но на деле я сказал:
— Да что ты. Просто рядом с твоей красотой этот цветок кажется страшным и ущербным.
— Мда, и лесть у тебя грубоватая, — покачала головой Кацуми.
Вот