А продать исторический роман на итальянском, или скажем — невесть что на невесть каком языке — это совершенно разные деньги! Здесь и настоящих коллекционеров можно заманивать, и любителей «на грош пятаков», и «собирающих библиотеку» купчиков, многие из которых падки на всё иностранное.
Правда, и расплатиться со мной букинисты норовят всё больше бумажным хламом, но в последнее время значительно реже и с некоторым разбором. Среди моих сверстников наибольшим успехом пользуются «путешествия» и «приключения», а меня от этого чтива тоска берёт…
Ну а как иначе?! Бытие в мелких городках и провинциальных гарнизонах предполагает весьма ограниченный набор развлечений, и библиотека уверенно занимает большую часть пьедестала. Да собственно, и интернет не везде был…
К окончанию школы перечитал почти всю отечественную классику, большую часть переведённой у нас «Библиотеки Приключений» и значительную зарубежной классики и фантастики. Позже, уже в Европе, читал местных Грандов, дабы лучше выучить язык, понять культуру и вообще — вжиться. А уж когда начал изучать лингвистику…
Привычка к хорошей литературе стала неотъемлемой частью меня. У нас переводили только лучшее, а тот же Жюль Верн или Луи Буссенар… большую часть их произведений можно читать только когда тебе тринадцать, и притом на лютом безрыбье! Когда сравнивать не с чем. Остальные авторы, давно и прочно забытые в нашем времени, забыты не зря!
Но ничего, беру и «приключения» с «путешествиями» в качестве гонорара, но по большей части на подарки. Пусть друзей у меня и нет, но с полдюжины приятелей имеется, а книга, пусть даже и «б/у» в этом времени чуть ли не единственный приличный подарок в нашем возрасте.
Ещё беру учебники гимназические и университетские, разного рода справочники, словари и брошюрки типа «Железные мускулы за три месяца». Разносортица жуткая, но для Нины на следующий год уже подобрал комплект, чем сильно порадовал… отца.
Брошюрки и справочники беру фактически на вес, в основном для легендирования моих знаний и умений. Дескать, у букинистов… да вот же, вот! Ещё куча всего было, но раздал, раздарил, сдал обратно… Любите книгу, источник знаний!
Пролистываю подсовываемые книжонки и рукописные дневники.
— Хлам, хлам… — потрёпанные книжонки с отсыревшими листами летят в кучу макулатуры, — а это отложи! Сейчас наскоро просмотрю и ещё раз проверю.
— Ага, ага… — кивает букинист, уважительно глядя на мою работу. Уважение это, впрочем, ничуть не помешает ему пытаться сбивать цену до позорнейших значений и расплачиваться своей же продукцией.
Выглядит он как типичный кулак из советских агиток, такой же толстомордый, с носищем картофелиной и соответствующе одетый. Бог весть, какими путями он стал букинистом, но вернее всего, это просто дело случая…
А впрочем, и обретается он далеко не среди элиты букинистов, пробавляясь скорее как «купи-продай» всяческой макулатуры. Объёмом берёт!
Просмотрев за пять минут всю кипу, ещё минут десять трачу на проверку отложенных книг. Пролистываю по диагонали, ровно настолько, чтобы ухватить суть, не более.
— Вот это… — передаю рукописный дневник, — на португальском.
— Иди ты!? — удивляется тот, обдавая меня запахом перегара, — Ты и на етом могёшь!?
— Разобрать могу, чего сложного-то? Португальский с итальянским и испанским в родстве, а все они от латыни произошли, — пожимаю плечами, — Интимный дневник куртизанки…
Вздёргиваю брови и добавляю негромко.
— … со всеми подробностями!
— Ага… — озадачивается букинист, пряча дневник за пазуху и видимо, мысленно прикидывая портрет будущего покупателя, — Так значит, если кто итальянский с испанским понимают…
— Могут прочесть, — усмехаюсь я, — Ну и кто латынь по-настоящему хорошо знает — тоже.
Закончив, некоторое время торгуемся. С деньгами он расстаётся неохотно, предпочитая расплачиваться печатной продукцией. К аргументации вроде «Да за что здесь платить, ты всего-то пять минуток бумажками пошелестел», со мной больше не прибегают — чревато.
В самом начале своей букинистической карьеры я просто разворачивался и уходил, а на следующий день и далее просто игнорировал таких хитрожопых. Были попытки скооперироваться и подсунуть мне свои книжонки через коллег, но и сливки в таких случаях снимали другие.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Не скажу, что со мной работают вовсе уж честно… возраст! Будь я хоть семи пядей во лбу, я мальчишка! А в здешнем патриархальном обществе так всё устроено, что пока до седых мудей не дорос, твоё слово десятое!
Дворянство несколько нивелирует эту хтонь, но… возраст! Иному и вовсе копейки платили бы, а так…
… пару часов спустя, подхватив поудобнее перевязанный бечевой свёрток с книгами, я отправился домой, позвякивая серебром и медью в кошельке. Не Бог весть что, бывают дни и получше.
Но… восемьдесят семь копеек деньгами, учебник по словесности для Любы и парочка небезынтересных для понимающего букиниста книг за пару часов работы? Х-ха!
Я уже примерно понимаю, кому и за сколько сдам книги. Ну или выменяю на нужные мне учебники, не суть…
А пока… я на ходу вытащил купленные в ломбарде часы-луковицу и глянул на время.
— Нужно ускорить шаг! — озабоченно говорю я и перехожу едва ли не на трусцу.
Время ещё терпит, но нужно успеть закинуть книги домой и спешить на уроки к племяннику Тартаринова!
— Па-анесла! — ввинтился в уши отчаянный надрывный крик, едва я подошёл к Сретенскому бульвару. Почти тут же воцарился сущий хаос, с человеческой паникой, отчаянным лошадиным ржанием и трамвайным трезвоном.
Вагоноважатый с бледным лицом всё дёргает за верёвку колокола, не в силах сообразить, что авария уже случилась, и действовать нужно иначе! На трамвайных путях лежит опрокинутая, раздавленная пролётка, и плача, бьётся в упряжи покалеченная лошадь, снова и снова подминая под собой уже мёртвого кучера. Уже взвилось над толпой многоголосое…
… — Уби-или!
Слышны свистки дворников и городовых, начинает расходиться кругами обывательская паника, когда одни бегут прочь с белыми от страха глазами, а другие, движимые болезненным дурным любопытством, зачем-то собираются в толпу и жадно глазеют на происходящее.
Чёрт бы с ними, с идиотами, но…
— Дедушка-а! — услышал я детский крик, страшный и безнадёжный…
— Да твою дивизию! — и я со всех ног припустил вперёд, расталкивая людей, — С дороги!
— С дороги, мать твою! — отвешиваю пинок в увесистую корму какой-то бабёхе средних лет, растопырившейся посреди толпы со своими корзинам.
— Ах ты…
— … щенок…
— … уши надрать…
… слышу вслед запоздалое, но я уже внутри толпы, стою у пролётки и оцениваю ситуацию как человек, знающий об оказании первой помощи не понаслышке. А она… хреновая, и действовать надо быстро.
— Ты!
… в голосе уверенность и ни толики сомнений. Сейчас меня НЕЛЬЗЯ ослушаться, и дюжий молодец, по виду приказчик в бакалейной лавке, разом оказывается отделён от толпы.
— Берись! — ни тени сомнений в голосе, и молодец послушно сдвигает пролётку, освобождая зажатые ноги старика и стараясь не попасться под копыта лошади. Удачно.
— Прекратить! — срывая голос, рявкаю вагоновожатому, всё ещё дёргающему верёвку, и снова приказчику:
— Осторожно бери… под коленки и спину.
— Дедушка-а… — не унимается девочка, её как пластинку — заело…
Она цела или почти цела физически, о травмах душевных судить не берусь. Возможно, есть какие-то ушибы и сотрясения, но открытых кровотечений нет, так что…
Срываю с себя куртку и сую ей в руки.
— Сверни!
— Дедушка… — девочка норовит вцепиться в стонущего старика, всё время проваливающегося в полузабытье.
— Ну! Сверни, кому говорят!
Она начинает машинально сворачивать одежду, и приказчик, повинуясь мне, укладывает старика на бок.
— Если рвать начнёт, чтобы не захлебнулся, — коротко объясняю свои действия парню, — Ну, клади…
— А ты молодец! — хвалю приказчика, разрезая перочинным ножом окровавленную брючину на старике и наскоро проверяя повреждения. Не специалист, но похоже на перелом и рвано-резаную рану на бедре. Вроде неглубокая, но довольно-таки обширная…