Подделка очевидна любому, хоть сколько-нибудь думающему человеку, но… не моё дело. Ссориться вот так вот на ровном месте с сообществом букинистов из-за чужого человека не стану.
— … Толстой, — солидно кивал немолодой упитанный торговец, сняв с плеч мешок с книгами и показывая убедительно выглядящую обложку потенциальному покупателю.
Хмыкнув, я зарылся в развал ветхих книжонок на языках, не имеющих особого хождения в Российской Империи.
— Хлам… — тихо бормочу, аккуратно откладывая в сторону невесть как попавшую в Россию повестушку на итальянском о трепетной любви герцога к гувернантке, — Снова хлам.
— … да какой же это Толстой!? — взревел кто-то в нескольких метрах от меня! — Это вовсе даже справочник какой-то!
— Держите! — надрывая горло, орёт незадачливый покупатель, обнаруживший вместо ожидаемого классика только обложку с бумажным хламом внутри, — Да где же он!?
— Пачечник! — хихикнув, бросил один из букинистов соседу, и оба заухмылялись в бороды. Из разразившегося скандала стало понятно, что такие вот кунштюки один из нечистоплотных торговцев проделывает постоянно.
Покупая у старьевщиков разную бумажную ерунду, он засовывает её в качественные обложки и подсовывает покупателям «пачку», быстро растворяясь в толкучке. Доказать что-либо уже несколько минут спустя проблематично, и Пачечник промышляет таким образом десятилетиями.
Перебираясь от одного торговца к другому, роюсь в развалах. На меня, очевидно безденежного, косятся, но не гонят. Хоть и видно, что я не покупатель, но копаюсь в сторонке, в кучках неликвида.
В основном хлам, но встречаются и забавные вещицы. Не настолько, чтобы возжелать приобрести их для библиотеки, но…
— Забавное что-то попалось? — полюбопытствовал прилично одетый мужчина лет сорока, одетый очень просто, но с тем вкусом, который выдаёт хорошее воспитание и немалые финансовые возможности.
— Простите? — не сразу понял я, — А… да, забавно.
Прочитав вслух несколько строк, хихикаю.
— Простите? — отзеркалил мужчина, — Это случаем не итальянский? Слышатся знакомые корни, но признаться, я изрядно подзабыл латынь со времён гимназии.
— Итальянский, — зажав страницы пальцами, подтверждаю, не переставая улыбаться, и пересказываю ещё раз, уже на русском.
— Действительно забавно, — улыбается он очень искренне и симпатично, — А вы, молодой человек…
— Алексей, — представляюсь я, — Алексей Юрьевич Пыжов, потомственный дворянин.
Сословную принадлежность упоминать при всяком знакомстве не принято, но в такой вот ситуации, когда тебя, мальчишку, спрашивает очевидно не самый простой человек, очень желательно. В сословном обществе такие вещи важны, а то бывают… коллизии.
С дворянином, пусть даже и сто раз мальчишкой, должно разговаривать на «Вы» и держать в уме, что меня нельзя, к примеру, ухватить за ухо или послать с гривенником купить газету у мальчишки-разносчика. Не думаю, что этот смешливый господин взялся бы сходу хамить мне, но… папенька по части этикета выдрессировал нас жёстко. Само порой вылезает.
— Тартаринов Евгений Ильич, — представился он, шутливо прикладывая два пальца к полам летней шляпы, — также потомственный дворянин, литератор и драматург.
— Рад знакомству, Евгений Ильич, — важно киваю я, приятно польщённый знакомством. Писатель и драматург он не из последних, хотя и не звезда первой величины. Да и в газетах нередко выходят недурственные статьи, подписанные как «Тартаринов Е. И.»
— Так что, Алексей Юрьевич, вы настолько хорошо владеете итальянским? — осведомился он.
— Итальянским, — киваю уверенно, — а также испанским и английским, ну и разумеется — весь языковой набор, полагающийся ученику гимназии, только что многим лучше.
Вообще-то больше… но как залегендировать знание эускара[21] или датского, я пока не знаю.
— Однако… — озадачился он, приподняв лёгкой тросточкой полу шляпы и глядя меня совершенно иначе, — а следовать правилам, нося гимназическую форму…
— Простите, Алексей Юрьевич, — спохватился он, — это не моё дело.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ничего страшного, — улыбаюсь я, — и да, просто Алексей!
— Договорились, — он очень серьёзно протянул мне руку и мы обменялись торжественным, каким-то очень посольским рукопожатием.
— А насчёт формы… — я снова улыбаюсь, — несколько дней, как я числюсь экстерном!
— Ах вот оно что! — засмеялся Тартаринов, — Мне стоит вас поздравить?
— Пожалуй, — засмеялся я, и мы замечательно разговорились. Роясь вместе в отвалах с иностранными книжками, я нашёл несколько интересных изданий, и Тартаринов, как бы от скуки, купил их замечательно задёшево.
— Приятелям подарю, — сказал он мне приязненно, помещая перевязанный бечевой пакет подмышку, — есть среди них коллекционеры, им подобные вещички должны понравится. Благодарю, Алексей!
— Не стоит благодарности, Евгений Ильич, — вежливо расшаркался я, и уже собрался уходить.
— Постойте, Алексей! — остановил меня новый знакомый, — Я так понимаю, вам и другие предметы даются столь же легко?
— Точные науки не хуже, — отвечаю весьма уверенно, — По остальным в табеле не ниже четвёрки.
— Однако! — восхитился тот и внезапно засиял стоваттной лампочкой и сдвинул шляпу на затылок с таким видом, будто только что решил сложную задачу.
— Алексей… — вкрадчиво поинтересовался Тартаринов, — я надеюсь, вы даёте уроки частным образом?
Глава 7
Житиё моё
Проснулся я минут за двадцать до звонка будильника и некоторое время лежал в полудремоте, отходя ото сна и сонно моргая. От окна тянет утренним холодком, портьеры ощутимо колыхает ветер, и от того в комнате очень свежо.
— Потягушечки, — сладко простонал я, выгибаясь самым причудливым образом и чувствуя приятную истому, — э-эх…
Полежав ещё с минутку, сажусь на кровати и выключаю будильник, на котором нет ещё и пяти часов, одновременно нашаривая ногами тапки. Раздёрнув портьеры, немножечко поглазел на просыпающийся двор, где уже возятся в пыли куры, а кто-то из стариков, согнувшись в три погибели и чертыхаясь, мастерит что-то подле дровяного сарайчика.
Небо сегодня облачное, сырое, беременное дождём, и ещё непонятно — развиднеется потом, или будет лить весь день с небольшими перерывами. Но впрочем, настроения мне это ничуть не портит. Не ливануло бы с самого утра, а потом — пусть!
— Ах да… — едва ли не в последний момент накинул на себя верх пижамы, и только затем вышел из комнаты. Сплю я в пижамных штанах, и спал бы вовсе без них, но спросонья, когда встаю ночью в туалет, просто забываю их одеть. Привычка из той ещё жизни, накрепко въевшаяся в подсознание и перенёсшаяся со мной в это время.
Ну некого было стесняться! А теперь увы… не один живу, и если наткнусь в таком виде посреди ночи на девочек, скандал в нашем благородном семействе может выйти знатным!
— Доброго утречка, Алексей Юрьевич, — поприветствовала меня высунувшаяся из кухни заспанная Глафира, — рано вы севодни.
— Утро доброе, Глафира, — отвечаю ей приветливо, — Выспался!
— Вам чичас што сготовить, али опосля? — осведомляется служанка, прикрывая крепкой ладошкой зевающий рот.
— Хм… — я задумываюсь, — давай часикам к шести. Омлет с ветчиной из двух яиц и пару гренок.
— С зеленью омлет-то? — интересуется женщина.
— На твоё усмотрение, — улыбаюсь ей, — у тебя невкусно не бывает.
Засияв рябым солнышком, Глафира скрылась на кухне, а я наконец получил возможность умыться.
Вернувшись в комнату, запер за собой дверь, скинул пижамную куртку и принялся за упражнения. Я не то чтобы ярко выраженный жаворонок, вот уж нет!
Знаю… знал людей, которые могли, едва проснувшись, упасть с кровати и начать отжиматься. После — лёгкий завтрак, пробежка и спортзал, причём для них это как само собой разумеющееся, без ломки организма через колено.
Я же, хотя и просыпаюсь достаточно рано, на пик физической и интеллектуальной активности взбираюсь не ранее, чем через полтора-два часа. Но раз уж проснулся… чем сидеть в своей комнате и читать по десятому разу беллетристику, лучше уж разомнусь как следует!