Марфа пожала плечами, но вынырнувший откуда-то Цыганюк быстро ответил:
- Нет, это лейтенант Красной Армии, сейчас партизан.
На рукаве теплого пиджака у Цыганюка красовалась новенькая желтая повязка полицая.
- Лейтенант? Партизан?! - удивленно произнес молодой белокурый офицер и перевел взгляд на Любу, которая стояла в сторонке рядом с Коленькой. Он смотрел на нее, то ли подозревая ее в чем-то, то ли что-то припоминая.
Потом, встретившись с Любиным взглядом, немецкий лейтенант, казалось, чем-то был поражен: "Что это такое! Где же я видел это лицо? Оно чертовски красиво! Клянусь богом, оно бесподобно!" Лейтенант сощурил глаза и, словно перелистывая страницы знакомой ему книги, принялся рыться в своей памяти. "Марта, дочь лавочника! - мелькнуло в его сознании. - Нет, что я, чепуха! Никакого сходства, только, пожалуй, губы... Но у Марты бесстыдно-ненасытные глаза. А эта вот, - бросив вновь взгляд на Любу, настоящий ангел. Да, вспомнил, у нее есть в чем-то сходство с Кларой. Но и та, кажется, не могла бы тягаться с красотой этой девушки. Как жаль, что я встретил ее не там, а здесь, в этой неприятной глуши".
Люба не выдержала развязного взгляда офицера и опустила глаза. Она крепко обхватила прижавшегося к ней Коленьку и отвернулась в сторону. Лейтенант еле заметно улыбнулся и, словно любуясь, сказал:
- Вы есть настоящая красавица.
Староста Яков и полицай Цыганюк недоуменно смотрели на все, что происходило в доме Марфы. Лишь два фашистских солдата, не обращая ни на что внимания, продолжали еще рыться среди домашней утвари и скрупулезно листали школьные учебники. Лейтенант заговорил снова:
- Меня зовут Франц, фамилия Штимм, - отрекомендовался Любе офицер, а как вас зовут?
Люба промолчала, на лице ее блуждали испуг и растерянность. Лейтенант подозвал к себе унтера и что-то сказал ему по-немецки, тот буркнул "яволь", вынул из своего ранца маленький фотоаппарат и, наставив на Любу, дважды щелкнул затвором. Затем он подошел к Любе и спросил:
- Дивчинка ест тако же партизанка?
- Что вы, господин начальник, какая она партизанка, - поспешила Марфа, - она совсем еще дитя, ей всего шестнадцать лет.
- Али то не ест мало лет, фрау! - не спуская липкого взгляда с Любы, продолжал унтер. - Така симпатична дивчинка и млодый лейтенант-партизан... колосаль роман! Потребно немножко говорить с дивчинкой, где может быть тот лейтенант.
Староста Яков и новоиспеченный полицай Цыганюк со скрытой усмешкой переглядывались.
Унтер-офицер достал из кармана записную книжку с заложенным в ее корешок тонким карандашом.
- Дивчинка ест цурка фрау? Проше...
Марфа уловила смысл вопроса.
- Дочка, - ответила она поспешно. - Моя дочка, она не партизанка. А постоялец наш немолодой, он ей в отцы годится. Она не знает, куда он ушел. И я не знаю.
- Так, дочка, - повторил унтер и что-то записал в книжечку. Лейтенант приблизился к Любе и спросил: - Вы не ответили мне, как вас зовут?
Люба опустила глаза и снова промолчала. Староста Яков Буробин, согнувшись перед офицером, угодливо произнес:
- Любка. Зернова Любка, так ее зовут... Дура! - возвысил он голос. Что ж ты молчишь? К тебе же обращается господин офицер!
- Прекрасное имя, хорошая фамилия - Зернова! - восхищенно произнес Штимм, а унтер по слогам записал: Зер-но-ва Люпка.
- Люба, дочка моя, - растерянно твердила Марфа, смотря то на унтера, то на лейтенанта, и не могла себе взять в толк, чего ради пристали они к ее дочери.
- Я приду к вам, я буду вас навещать, - уже на пороге проговорил Штимм и, приложив руку к сердцу, вместе с другими скрылся за дверью.
Когда немцы вместе с Яковом и Цыганюком покинули дом, Марфа тяжело вздохнула.
- Господи, что же это такое? Что же мы будем делать-то? - обратилась она к дочери.
- Раньше надо было думать, - ответила Люба и вдруг вспылила: - Все, все ушли, - Витя, Борька, Валя тоже ушла! Только ты меня не пустила. А теперь спрашиваешь, что делать? Не знаю я!
Минуло несколько дней, а оккупанты все не унимались. Они продолжали отбирать у крестьян скот, птицу, хлеб. Не обошли они и Марфу. Как-то к ней во двор ввалились три дородных румяных солдата. Они увидели кур, весело затараторили, стали ловить их. Поднялся неистовый переполох. И все-таки половина из них оказалась в руках развеселившихся вояк.
Встревоженная этим шумом, замычала в хлеву корова. Солдаты радостно захлопали себя по бедрам.
- Му-му! - произнес один из них и подмигнул Марфе.
- Му-у! - отозвался второй. Потом он передал бившуюся курицу своему напарнику, достал из деревянных ножен тесак и направился в хлев.
Марфа кинулась ему наперерез. Она встала спиной к дверце хлева и закричала:
- Не пущу, не подходите!
Солдат остановился, улыбка его сошла с лица. Он схватил Марфу за рукав, отшвырнул ее в сторону и, накинув на рога корове ремень, потянул ее со двора. Марфа, опомнясь, нагнала солдат уже далеко за домом.
- Отдайте скотину, куда вы ее ведете? Чем я буду кормить детей? кричала она на всю улицу.
Солдаты шли, ухмыляясь, не обращая на Марфу внимания. Уже рядом со школой ее вдруг окликнули:
- Фрау Зернова, момент!..
Марфа оглянулась и увидела возле школьного крыльца пожилого желтолицего унтера. Рядом с ним стоял тот же белокурый молоденький офицер, который был в ее доме во время обыска и назвался Францем Штиммом.
- День добрый, фрау Зернова. Наш лейтенант имеет интерес до фрау...
- Моя корова, корова!.. - простонала Марфа, указывая рукой на солдат.
- Хальт! - скомандовал внезапно офицер и что-то быстро и резко сказал по-своему солдатам. Те остановились, недоуменно переглянулись, потом щелкнули каблуками и повели корову обратно к Марфиному дому.
Так вроде и откупилась Марфа курами. Ей было приятно, что она смогла постоять за себя, и в то же время она продолжала со страхом думать о подозрительном любопытстве немцев к ее дочери.
Шли дни, а Франц в доме все не появлялся. "Может быть, по молодости просто пошутил над девочкой", - мысленно успокаивала себя Марфа. И все же она не переставала ломать голову. "Как поступить с дочерью? Куда ее укрыть? Свезти в Мироново, к тетке? Глядишь, может быть, этот щеголь и быстро уедет. Нет, нет, - возразила она сама себе, - не пущу ее никуда".
Но однажды к вечеру Марфа разговорилась с соседкой возле колодца. Дома оставалась одна Люба. И вот, распахнув дверь избы, она обомлела: за столом, под самыми угодниками, словно под их охраной, сидел молоденький белокурый офицер Штимм. Напротив него на скамье сидела смущенная, с опущенными глазами Люба. На столе стояла бутылка вина с золотистой этикеткой, распечатанная коробка дорогих конфет, плюшевый медвежонок, валялось несколько каких-то фотографических карточек. Завидев мать, Люба вскочила со скамьи и уткнулась ей в плечо, а офицер вышел из-за стола, поклонился и сказал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});