Читать интересную книгу Тайны русской водки. Эпоха Иосифа Сталина - Александр Никишин

Улавливал ли настроения людей Берия? Характер начальника Лубянки, по воспоминаниям его современников, проявлялся в роли тамады во всей его многогранности. В телепередаче Даниила Гранина Берию назвали «виночерпием Сталина», подчеркнув, что за столом в роли тамады он был развязным и грубым. «Засунул вареную морковку за ленточку шляпы Молотова» – это самый меньший из его проступков. Берия мучил Молотова, заставляя его пить наравне со всеми, и только если Сталин за того заступался, оставлял наркома в покое.

Многие пали его жертвами за сталинским столом. Тот же Я. Чадаев, управляющий делами Совнаркома. Он не придумал ничего лучшего, как явиться на обед к Сталину с бумагами на подпись. Вот что из этого, по его воспоминаниям, вышло.

Пока Сталин листал бумаги, рассказывал Я. Чадаев, «поднялся со стула Берия, взял большой фужер, до краев наполнил его отборным, самым крепким коньяком и поставил передо мною.

– За здоровье товарища Сталина выпить до дна, – заявил он.

– Что вы! Я не смогу столько и вообще крепкие напитки не пью, – тихо проговорил я. Все переглянулись…

– За здоровье товарища Сталина, – еще раз предложил Берия. В этот момент я очень надеялся, что «хозяин» придет ко мне на помощь и положит конец «инициативе» Берии. Но Сталин продолжал свое чтение.

Прошло 2–3 секунды, и вот он приподнял голову и одним, чуть прищуренным глазом пристально посмотрел на меня.

Самопроизвольно мои руки протянулись к бокалу. Я взял его, повернул голову в сторону Сталина.

– За ваше здоровье, товарищ Сталин!

Он чуть мотнул головой. Все внимательно наблюдали, как медленно исчезала из бокала «живительная влага». Я выпил до дна фужер, поставил его на стол и сразу сделался красным и потным. Ощутил и боль в голове.

Сталин поднял на меня глаза. Мурашки пробежали по моим рукам и ногам…»

Надо сказать, Берия не терпел непьющих и делал все, чтобы их опоить. Непьющий А. Ильичев испытал бериевские методы на себе.

«Времени второй час ночи, я поднимаю тост за Сталина, – вспоминал он. – Пьют все до дна. А я отпил половину и чувствую – задыхаюсь. Ставлю фужер, а Берия говорит:

– За товарища Сталина надо до дна пить.

Я что-то говорю про усталость, а Берия трагическим голосом произносит:

– Товарищ Сталин, разрешите, я допью его бокал за ваше здоровье.

Я, конечно, понял, что к чему. Схватился за фужер и говорю:

– За товарища Сталина я сам допью. – Предлагаю новую здравицу за товарища Сталина и допиваю содержимое. Сажусь за стол и вижу – мне снова до краев наполняют фужер. И кто-то из лизоблюдов, не помню кто, предлагает тост за Берия. Сталин спрашивает:

– А почему товарищ Ильичев за Берия не пьет? Обиделся или не в ладах с органами государственной безопасности? Нэ может он, – обращаясь к соратникам, говорит Сталин. – Дайте, товарищ Ильичев, я допью ваш бокал за Лаврентия Павловича.

Я пью уже без здравицы, а тело становится тяжелым-претяжелым. Пили еще за кого-то, но я уже припоминаю с трудом…»

Это на первый взгляд сталинские застолья были похожи на дружеские. На самом деле тут плелись серьезные интриги. Ни о какой сплоченности перепившихся не могло быть и речи. Так Микоян, Берия и Маленков, устав от возлияний, пошли на хитрость – подговорили официанток, и те в винные бутылки налили им подкрашенную «под вино» воду. Об этом в своих мемуарах написал Хрущев.

Ничего хорошего, по его словам, из этой затеи не вышло.

«Щербаков разоблачил их: он налил себе «вина» из какой-то такой бутылки, попробовал и заорал: «Да они же пьют не вино!» Сталин взбесился, что его обманывают, и устроил большой скандал Берии, Маленкову и Микояну. Мы все возмущались Щербаковым, потому что не хотели пить вино, а если уж пить, то минимально, чтобы отделаться от Сталина, но не спаивать, не убивать себя. Щербаков тоже страдал от этого.

Однако этот злостный подхалим не только сам подхалимничал, а и других толкал к тому же. Кончил он печально. Берия тогда правильно говорил, что Щербаков умер потому, что страшно много пил. Опился и помер…

Умер он оттого, что чрезмерно пил в угоду Сталину, а не из-за своей жадности к вину… Совести он не имел ни малейшей капли.

Все мог сделать, для того чтобы поднять собственную персону, и кого угодно готов был утопить в ложке. А Сталину это нравилось…»

Кстати, Хрущев настолько невзлюбил Щербакова, что, придя к власти, переименовал все, что носило имя ненавистного ему «соратника». Берию же он ненавидел. За то, что тот пришпилил ему на спину лист бумаги с надписью «Хрен!», и Хрущев всю пирушку протанцевал, не понимая, что же так веселит Сталина.

Нарочно не подавал виду и пил за здоровье Берии. Тот, в знак благодарности, частенько увозил пьяного Хрущева к себе домой, укладывал в постель. Правда, Хрущев хорошо высыпался по дороге в Москву на заднем сиденье. Историки пишут, что Берия в душе ненавидел сталинские застолья. Он даже жаловался Хрущеву и Молотову. Его жена Нина задала вопрос – зачем же он пьет? «Нельзя выделяться из окружающих тебя людей», – ответил он.

На самом деле Берия просто упивался властью над соратниками, собиравшимися за сталинским столом. «Я не мог сопротивляться желанию унизить их», – признавался он.

«Перестаньте! – строго говорил он тем, кто отказывался пить. – Пейте, как все остальные!»

А вот Светлана Сталина считала Берию «великолепным примером ловкого современного царедворца». Кстати, Берия незадолго до смерти

Сталина высказал несколько идей, которые я потом нашел у Горбачева. Одна из них – объединение двух Германий, а вторая – введение частной собственности…

Но это – к слову.

Последствия сухого закона в США

В мае 1922 года в США приехали с гастролями Сергей Есенин и его жена Айседора Дункан.

Америку Есенин невзлюбил. Окрестил «отколовшейся половиной Земли», а в письме другу приписал: «Что сказать мне вам об этом ужаснейшем царстве мещанства, которое граничит с идиотизмом? Кроме фокстрота здесь почти ничего нет, здесь жрут и пьют – и опять фокстрот. Человека я пока еще не встречал, и не знаю, где им пахнет… В страшной моде господин Доллар, а на искусство начихать – самое высшее – мюзик-холл…» После США он твердо решил стать «певцом и гражданином в великих Штатах СССР». Выходит, зря нервничал Троцкий, отпуская поэта за океан? «Пусть мы нищие, пусть у нас холод, голод, зато у нас есть Душа, которую здесь сдали в аренду…», – его же, Есенина, постамериканские откровения.

В чем причина такой нелюбви Есенина к США? В провале его гастролей? Злой и раздраженный возвращался он в Европу, и «на пароходе Сергей не был трезвым ни минуты…» Или в том, что американцы просто не заметили пришествия «второго после Пушкина русского поэта»? Пресса писала: «Несравненная Айседора привезла с собой голубоглазого русского медведя. Ходят слухи, что он ее муж…»

Наверное, все сразу. Увидев статую Свободы, он спросил: «Что это за баба с факелом?» – «Свобода», – ответили ему. «А чего с факелом? – засмеялся он. – Раз свобода, то надо с рюмкой!»

А с «рюмкой» в Америке было непросто. «В гримерной, достав початую бутылку виски, он стал жадно, большими глотками пить. Он уже допивал, когда в гримерную с охапкой цветов вошла Дункан. Увидев бутылку в руках мужа, она ахнула:

– Oh, my god! Что это? Виски! Где взял?

Бросив на пол цветы, она кинулась к нему, выхватила бутылку и разбила ее об стену:

– Ти! Don’t drink! Дал слово! Ты знайт: Америка – сухой закон!

– Плевал я на ваш сухой закон! Тьфу! – плюнул он в сторону окна. – Плевал я на твою Америку! Я – русский, я – Есенин! Забыла? Я – рашен поэт! – кричал Есенин.

– Ти! Russian hog! Russian хрю-хрю! – и Дункан с размаху ударила Есенина по щеке…» (В. Безруков. Есенин).

Сухой закон преследует поэта по пятам. Из той же книги:

«– Выпить хочу! Плеснуть в душу! Найди водки! – остановился Есенин, оглядываясь по сторонам.

– Откуда? Здесь сухой закон! – пытался урезонить его Ветлугин.

– Тогда пошел на хер! Сам найду! Были бы деньги! – Есенин похлопал себя по карману. – А свинья грязи сыщет!..»

И – «сыскивал», если верить его биографам. Книга Безрукова – хороший путеводитель по запрещенной в США теме. «В ресторане водки не оказалось, но, пошептавшись с официантом, Ветлугин повел Есенина в небольшое уютное кафе…» Там дали виски. Есенин огорошил официанта: «Еще четыре порции. Че-ты-ре!..» «Ну, давай за Россию! – предложил Есенин, когда подали еще четыре бокала. Он выпил одним махом и, выплюнув лед обратно в бокал, прохрипел: – Ух! Черт! Сивуха! С нашей самогонкой не сравнить!»

«Все собрались поглядеть на знаменитую танцовщицу Дункан и ее молодого мужа – поэта из советской России. Как только они вошли, вечер начался. Сразу же пошли по рукам стаканы с вином…»

Британский литературовед Гордон Маквей в своей книге «Изадора и Есенин» писал: «На встрече у Мани Лейба в Бронксе как Есенин, так и Изадора выпили приличное количество запрещенного спиртного…»