Читать интересную книгу Бесполезен как роза - Арнхильд Лаувенг

Не всегда бывает легко решить, кто обладает истиной, кто больше всех заслуживает доверия или кто самый разумный. Возможно, это не так уж и важно. Мне часто кажется, что важнее всего не понять, кто прав, а понять, что будет правильнее всего. Все ситуации отличны одна от другой, все люди не похожи друг на друга, всегда найдется кто-нибудь, кто скажет: «а вот если бы он сделал то-то и то-то» или «если бы она поступила так», то все вышло бы неправильно. Разумеется, все могло выйти неправильно, и зачастую так оно и случается, но я все равно не считаю, будто нет ничего глупее, как прислушиваться к мнению наших потребителей. Можно, конечно, выстраивать сложные этические дилеммы и выискивать примеры, которые доказывали бы, что привлечение потребителей не приводит к добру, но, как мне кажется, на практике самыми важными и самыми сложными являются не великие жизненно важные решения. Мы ведь знаем, что нужно делать, когда в опасности оказывается человеческая жизнь. Сложность представляет все остальное. То, над чем мы не задумываемся, те автоматические действия, которых мы даже не замечаем.

Есть одна вещь, которая мне кажется, представляет особую трудность. Это — соблюдение баланса между пониманием того, что человек находится в трудной ситуации, и естественным чувством уважения, которое выражается в том, что мы предъявляем к другим людям определенные требования. Я искренне считаю, что мнение потребителя имеет важное и существенное значение, и что вклад самого пациента во многом определяет результат процесса. Из этого следует, что те или иные действия или бездействие пациента оказывают реальное влияние на результаты процесса. Ответственность и возможность влиять на что-то всегда неразрывно связаны друг с другом, и чем больше степень влияния, тем больше и ответственность. Дрожжи являются очень важным компонентом для выпечки хлеба. Из этого следует, что если дрожжи окажутся некачественными или будут испорчены в процессе приготовления хлеба, например под воздействием слишком высокой температуры, хлеб получится не очень качественный. То же самое и с процессом лечения. Если мы серьезно относимся к положению о том, что участие потребителя является важным элементом психиатрического лечения, из этого также следует, что его результат зависит и от качества этого участия. На мой взгляд, это вносит известную сложность, поскольку этим положением так легко можно воспользоваться для того, чтобы в случае неудачи лечения свалить вину на пациента. Как лечащий врач я всегда несу главную ответственность за лечение. На моей ответственности лежит надзор за темпом и прогрессом лечения, за профессиональный выбор правильных решений и за создание такой ситуации, в которой пациент чувствовал бы себя достаточно уверенно для того, чтобы он мог работать над собой. Иногда мне это удается, иногда нет, и в некоторых случаях так происходит несомненно потому, что я неправильно оценила или не сумела хорошо выстроить ситуацию. Но иногда неуспех сотрудничества объясняется, как мне кажется тем, что реальное сотрудничество как таковое изначально отсутствовало, и тем, что не было достигнуто функционирование столь необходимого участия потребителя. Научными исследованиями доказано, что решающим фактором для достижения лечебного эффекта является мотивация пациента. Этот вывод представляется очень убедительным. Терапия — это тяжелая работа, и порой оказывается, что человек в данный момент был не готов выполнять такую работу. В этом нет ничего необычного, большинство людей когда-нибудь в своей жизни принимались за такие проекты, на осуществление которых у них не было ни времени, ни желания, ни мотивации или подходящего повода. Бывает, нам приходит желание привести себя в порядок, чтобы быть в форме, повысить свое образование, похудеть, избавиться от страхов или что-нибудь еще подобное. Эта цель для нас желанна, но на пути к ней мы обнаруживаем, что для этого надо приложить больше труда, чем мы в данный момент готовы на это потратить. Возможно, мы потом предпримем новую попытку, возможно, выберем в следующий раз какой-то другой вариант, но в любом случае мы вынуждены признаться себе, что вряд ли спортивный центр виноват в том, что свою годичную карточку мы использовали всего два раза. Это было делом наших рук. Ибо ничто ценное не дается даром, и зачастую цена, выраженная в затрате усилий и труда, оказывается для нас слишком высокой, чтобы мы согласились ее заплатить.

Сложность лечения состоит в том, что если люди оказываются неспособны осуществить начатое, это может повлечь за собой серьезные последствия. Я знаю, что мои пациенты имеют право делать выбор по своему желанию, и уважаю их право. Однако это не мешает тому, что иногда мне бы хотелось, чтобы они сделали другой выбор. Я понимаю, что некоторые вещи могут быть очень болезненными: например, работа над тем, чтобы освободиться от злоупотребления алкоголем, трудно заставить себя регулярно ходить на занятия, если ты вообще людям не доверяешь, приучать себя к тому, чтобы находиться в местах, где присутствует много людей, когда тебя терзают приступы страха. Я готова предложить в этой ситуации всяческую помощь, какая только, на мой взгляд, может быть полезна в такой ситуации, но при этом я понимаю, что моя роль — это быть провожатой. Всю главную работу должен выполнить сам человек, когда он почувствует, что готов пройти этот путь.

Мне нравится представлять себя в роли мастера, знающего ремесло, я, как плотник, предлагаю свои услуги. Я могу воспользоваться своими профессиональными знаниями, чтобы оценить состояние дома и посоветовать, что и как тут лучше всего можно сделать. Но хозяин дома знает здание лучше, чем я, он сам должен мне показать, в каких местах могут быть поврежденные балки, и, в конечном счете, ему принимать решение, какие ремонтные работы будут производиться и когда это будет сделано. Я могу отказаться нарушать сантехнические правила или совершать какие-то незаконные действия и могу при этом объяснить, почему я так поступаю, но не могу запретить хозяину сделать это самостоятельно или обратиться к другим людям, которые это сделают вместо него. И если уж хозяин действительно хочет, чтобы у него был лиловый дом, ну что ж, в этом нет ничего непозволительного.

Делать глупости не запрещается. Мы все их делаем. А иногда это бывает даже полезно. На своих глупостях мы чему-то учимся, а иногда то, что казалось глупостью, на самом деле оказывается самым правильным. Рукопись «Унесенных ветром» была отвергнута издательством, потому что «людям надоело читать про гражданскую войну». Телевидению предрекали недолговечный успех, поскольку оно «скоро утратит интерес новизны». Не всегда бывает так просто понять, что по прошествии времени окажется правильным. Сестры, сопровождавшие нас на лыжный фестиваль, наверное, считали меня глупой и капризной. Они наверняка не считали, что этот доклад так важен, и в каком-то смысле оно так и было. Никто не дал бы мне формальной рекомендации для посещения лекций, это не входило в план моей реабилитации, да и сама я тогда знала, что никакой конкретной пользы это не может мне принести. Да и не для этого я так хотела туда пойти. Я хотела присутствовать на лекции, потому что у меня была любимая мечта, которая, как я чувствовала, вот-вот могла умереть. Поход на лекцию был для меня символическим жестом, которым я хотела выразить свое уважение к этой мечте.

Третий выход

Она мала.А мир велик.Всему надо учиться.Впереди столько дела.

Ей дано тело,Но нет инструкций для пользования.До всего надо дойти самой.

Она встала, пошла, упала.Упала — вставай! — говорят взрослые.Она встает. Постояла и снова упала.Упала — вставай! — говорят взрослые.Она встает, шатается и смеется. Упала и встала!

Ей дано пять чувств,Но нет инструкций для пользования.До всего надо дойти самой.Пошлепала кошку ладошкой.Кошка мягкая!Надо ласково! — говорят взрослые.Она радуется: надо ласково!Потянула кошку за хвост.И вдруг — острые когти. Больно!Она плачет: вот кровь!Нет! — говорят взрослые. — Надо ласково!Ласково! — повторяет она, гладит легонько.И кошка снова становится шелковой.

Ей даны слова.Но нет инструкций для пользования,До всего надо дойти самой.

Она надевает бусы: Глядите, как я нарядна!И говорит: «Касиво!»Взрослые хвалят: «Какая красота!»Но говорить надо «красиво», а не «касиво».А ну-ка, скажи! Скажи: «Красиво»!«Касиво», — повторяет она.Еще раз попробуй, говорят взрослые.

А она устала.Над нею стоят милый, добрые,Самые любимые и ждут.Она хочет, так хочет сказать, как надо.А слова не слушаются.Она хочет справиться.Раз упала — надо вставать!Чтобы ей улыбнулись,Чтобы вновь пережить эту радость — я справилась!

Слова не слушаются, губы не слушаются, но она старается.Ей хочется кричать от злости, но она не кричит.Ей даны мысли,Но нет инструкции для пользования.До всего надо дойти самой.

Она посмотрела вверх, улыбнулась.«Бусики!» — произносит она.Вот и встала!

Я находилась в изоляторе. Уже давно, несколько недель, и мне не хотелось оставаться там еще дольше. Больше года я уже не выходила на улицу, а постоянное наблюдение под присмотром сопровождающего продолжалось и того дольше. Я была измотана до крайности принуждением и насилием со стороны Капитана и персонала, которые, каждый на свой лад, показывали мне свою власть, добиваясь от меня послушания силой и угрозами. Я была измотана, истощена недоеданием, покрыта ссадинами и шрамами от ран, которые сама себе нанесла, всего боялась, и в голове у меня царил хаос. Каждый день я часами заходилась в крике и билась о стенки, когда накатывал хаос. Я знала, что все функции у меня пришли в беспорядок, и знала, что у тех, кто хотел меня держать в изоляторе, были на то веские причины. И в то же время, где-то в глубине души я также знала, что это неправильно. Насилие не могло меня вылечить. Не помню, я ли попросила, чтобы меня навестила контрольная комиссия, которая осуществляла надзор за принудительно госпитализированными пациентами, или они сами захотели со мной встретиться. Во всяком случае, одна из представительниц этой комиссии пришла ко мне в изолятор. Я уже видела ее раньше, несколько раз я видела всю комиссию во время плановых посещений больницы, но до сих пор мне ни разу не доводилось беседовать с этой дамой. Комиссия всегда появлялась в полном составе, сейчас же эта женщина пришла ко мне одна. Возможно, они сочли, что на меня произведет слишком сильное впечатление, если они явятся ко мне целой толпой, возможно, хотели сделать так, как будет легче для меня, и потому прислали только одну женщину. Не знаю. Знаю только, что она пришла, и мне было сказано, что я могу поговорить с ней наедине, без персонала. Что закон дает мне такое право. Они выполнили то, что предписывал закон.