Мы любовались ими до тех пор, пока они не скрылись из виду, и были уже готовы завести мотор, когда из чащи темных деревьев степенно вышел громадный старый бизон и направился в белое, словно праздничная скатерть, поле. Борода его раскачивалась в такт шагам, острые рога походили на изогнутые луки, необъятный лоб и мощный загривок были покрыты тугими завитками темной шерсти, а вырывавшееся из ноздрей дыхание образовывало два густых облака пара. Медленно, словно солидный человек, с достоинством несущий дородное тело, он грузно шествовал по белой пустыне.
Снег в этом месте был не очень глубок и доходил ему только до колен. Приблизительно в двухстах ярдах от опушки леса он становился и задумался; образовавшееся от дыхания облако пара окутывало его лоб и загривок. Вдруг, словно в замедленной съемке, он подогнул ноги и лег на снег. Полежав так минуту-другую, он брыкнул ногами и перекатился на спину, затем еще несколько рывков — и он опять на животе. В течение следующих десяти минут мы были удостоены чести присутствовать при церемонии принятия бизоном снежных ванн, состоявших из перекатываний со спины на живот и обратно, хрюканья и сопения, выбрасывания в воздух серебряных клубов пара и летевших во все стороны ошметков снега. Наконец, утомленный процедурой омовения, он завалился на одну сторону; при этом он часто дышал и бока его резко вздымались. Отлежавшись, он тяжело поднялся и встряхнулся изо всех сил так, что с его густого меха тучей посыпались снежинки, а затем гордо и уверенно проследовал за своим стадом, в котором, вне всякого сомнения, был вожаком. Медленно, весь погруженный в самосозерцание, похожий на большущее темное облако, он пересек долину и исчез в лесу.
Вернувшись, мы застали Аластера порозовевшим от трудов праведных, самодовольно расхаживающим вокруг островерхого сугроба пяти футов высотой.
— Куинзи, — с гордостью пояснил он, держа голову набок и любовно оглядывая кучу снега. — Дальше… сами знаете… снегоступы и копать.
Надев снегоступы, мы утрамбовали снежный холм, а затем с одной стороны сделали углубление, похожее на церковный портал. Через это углубление, вгрызаясь все дальше в холм, мы выгребали снег, пока внутри не образовалось большое пространство. Причем сразу же стала видна разница между снегом, покрывавшим холм, и теми его слоями, что находились внутри. Сверху снег был как снег, в то время как изнутри он стал постепенно превращаться в лед, образуя изоляционный слой. Снаружи температура воздуха была —17 o C, но забравшись в куинзи на четвереньках, Ли обнаружила, что внутри снежного домика она была нулевой; конечно, не бог весть какая жара, но и этого достаточно, чтобы не замерзнуть, если вас зимой в открытом поле застала ночь.
Стоило нам закончить постройку куинзи, как начали слетаться любопытные птички, чтобы посмотреть, чем мы занимаемся. Первыми прилетела стайка гаичек
— таких нежных и хрупких, что было непонятно, как им удается пережить столь суровую зиму. Они порхали меж ветвей, повисали вниз головой и весело чирикали, но вскоре мы им наскучили и они улетели прочь. Следом за ними появилась группа американских вечерниц, красивых с крупными клювами птиц в сияющем золотом и черно-зеленом оперении, похожих на вспыхивающие среди темных сосновых ветвей золотистые огоньки. Они оказались пугливее, чем гаички, и поспешили укрыться в более глухих уголках леса. Наша следующая гостья оказалась, напротив, довольно нахальной. Это была канадская кукша, средних размеров птица в прелестном светло-серо-черном оперении. Стремительно вылетев из леса, она уселась на ближайшем к нам дереве. Кукша скакала с ветки на ветку, время от времени останавливаясь и посматривая на нас, склонив голову набок, чем страшно походила на Аластера. Беспримерная храбрость этих птиц объясняется тем, что в их сознании появление людей неразрывно связано с кормежкой. Пошарив в карманах, мы обнаружили несколько печений и горсть арахисовых орехов. Мы любезно предложили наши припасы кукше, и, к нашему восторгу, она доверчиво слетела вниз и, усевшись прямо на ладонь, стала старательно запихивать в клюв столько лакомых кусочков, сколько туда могло войти. Набив полный клюв, она улетела и проделывала совершенно необыкновенные вещи: найдя подходящую ветку, птица с помощью своей клейкой слюны прикрепляла к ней пищу. Таким образом она собрала все, что мы могли ей предложить, сделав на различных деревьях семь или восемь тайных продовольственных складов на будущее. Мне кажется, она даже слегка рассердилась, когда у нас иссяк запас съестного, но к этому времени, по нашим подсчетам, она накопила его столько, сколько хватило бы десяти кукшам на неделю.
Когда мы вернулись, день клонился к вечеру и Аластер торопил всех, чтобы успеть снять сцену ловли сов на удочку. Боб снабдил нас спиннингом и двумя чучелами мышек в качестве приманки. Торжественная процессия направилась к озеру и спустилась на лед. Здесь Боб торопливо преподал мне урок по забрасыванию спиннинга. Он несколько раз показал, в каком положении должно находиться запястье, причем мышка легко, словно перышко, каждый раз приземлялась в одно и то же место футах в тридцати от него. Со стороны вся процедура казалась мне проще простого, и было непонятно, почему рыбаки, пользующиеся спиннингом, так много об этом говорят. Я уверенно схватил удилище, одним концом смотревшее в небо, и сделал, как мне казалось, мастерский заброс.
К сожалению, проклятая леска повела себя не так, как следовало. Вместо того чтобы развернуться и перенести мышку в положенное место, она превратилась в розгу; в результате мышка разделилась на две половинки, одна из которых перелетела через озеро и упала в сугроб, а вторая, с головой и передними лапками, осталась болтаться на удилище.
— Милый, — сказала Паула, вдоволь насмеявшись, — боюсь, как бы мыши не пробили брешь в нашем бюджете.
— К счастью, у нас есть запасная, — включился Аластер.
— Пожалуй, я потренируюсь сначала с оставшейся половинкой, — сказал я.
— Было бы жаль испортить еще одну мышку.
— Если бы зрители могли увидеть этот эпизод, они сказали бы, что роль оказалась мышке не по силам, — пошутил Аластер и залился хохотом по поводу собственного остроумия.
Посчитав ниже своего достоинства отвечать на столь грубый выпад в мой адрес, я отправился в дальний конец озера поупражняться с полумышкой. Когда я приобрел достаточный навык, мы насадили в качестве приманки целую мышку и сняли весь эпизод. Бессмысленно добавлять, что ни одна сова и не подумала появиться.
В эту ночь, нашу последнюю в Райдинг-Маунтин, северное сияние преподнесло нам прощальный подарок: в течение двух или трех часов, лежа в кровати, мы наблюдали за тем, как в небе разворачивались ленты, свитки, гофрированные занавеси, переливавшиеся всеми оттенками пастельных цветов — создавалось впечатление, что внутри них бушевал огонь; языки пламени сливались, расходились, пропадали и вновь возникали в нескончаемом и неповторимом красочном карнавале. Это было так удивительно и прекрасно, что хотелось немедленно все зарисовать, хотя мы понимали, что ни одно полотно не в состоянии передать волшебного изящества выгравированных на небе узоров. Не говоря ни о чем другом, одно только северное сияние стоило того, чтобы ради него мерзнуть суровой канадской зимой.