знакомый Богатырёв Фёдор Иванович. Центр не совсем обычный, с жёсткими порядками, но те, кто искренне желают избавиться от наркотической зависимости, покидают его новыми людьми. Некоторые, разумеется, не выдерживают, уходят — насильно там удерживают только в первый период реабилитации. А те, кто проходит весь путь до конца, начинают новую жизнь.
— Всё в твоих руках, Кирилл, — строго сказала тётя Ира. — На одной чаше весов кладбище, на другой жизнь. Что выберешь? Если примешь правильное решение, я завтра же отвезу тебя в центр и договорюсь с Фёдором Ивановичем.
Кирилл выбрал жизнь, и тётя Ира сдержала слово. Уже на следующий день он был принят в центр.
Поначалу туго пришлось. Его держали пристёгнутым наручниками к койке. Он орал, умолял отпустить, уверял, что не желает излечиваться и что всем глотки перегрызёт, если не отпустят. Проклинал всех и вся, включая тётю Иру, которая его сюда привезла. Это был период настоящего ада. Он то впадал в беспамятство, то погружался в океан боли. Ему кололи какие-то препараты, поили горькой гадостью. Иногда приходил Богатырёв, но он всегда молчал, лишь глядел оценивающе.
Через какое-то время, показавшееся Кириллу вечностью, ему полегчало. Ад закончился. Богатырёв поинтересовался:
— Всё ещё желаешь продолжать реабилитацию?
Кирилл, не раздумывая, ответил утвердительно. Богатырёв кивнул.
— Похоже, Ирина в тебе не ошиблась. Но поглядим. Ты сделал только первый шаг, парень.
Кирилла освободили.
Реабилитационный центр находился на территории бывшего пионерского лагеря. Тут же были небольшие предприятия: пошивочный цех, фабрика по производству детской мебели — стульчики, кроватки. Владельцем всего этого являлся Богатырёв Фёдор Иванович — крупный шестидесятилетний мужчина похожий на Валентина Дикуля. Когда-то Богатырёв был профессиональным боксёром, но получил серьёзную травму во время тренировки и ушёл из большого спорта. Подался в бизнес, разбогател. Его сын погиб от руки наркомана, но вот же какой парадокс: сумев побороть в себе жгучую ненависть, Фёдор Иванович счёл своим долгом помогать именно зависимым от наркотиков, чтобы в будущем они не убили ещё чего-нибудь сына или чью-нибудь дочь.
Кириллу предоставили выбор, где работать. Он предпочёл изготовление мебели, хотя даже понятия не имел с какой стороны к деревообрабатывающему станку подходить. Ничего, быстро научился, освоился и начал получать удовольствие от работы.
Два раза в неделю все пациенты центра собирались вечером в поле возле большого костра. Бывшие наркоманы рассказывали о своей прошлой жизни, о тех злодеяниях, что они совершили, о той боли, что причинили родным и близким. После таких собраний Кирилл чувствовал себя каким-то обновлённым, будто искупался в озере с волшебной водой.
Иногда он поднимался на крышу одного из зданий лагеря, закрывал глаза и рассказывал Эльзе о том, как прошёл день, о том, какие мысли его посетили. Рассказывал, представляя, что она стоит рядом и одобрительно улыбается. Он тосковал по ней. Сильно тосковал.
Порядки в центре были строгие. За проступки, такие как драка, воровство, самоволка — Богатырёв выгонял безжалостно. Если кто-то ругнулся матом или был замечен с сигаретой — наказание в виде лишения ужина. Зато Фёдор Иванович не скупился на лечение больных — в лагере работали отличные врачи. Даже зубы новые вставляли.
Через семь месяцев Богатырёв вызвал Кирилла к себе в кабинет и сказал, что его реабилитация закончена, и он должен покинуть центр. Кирилл предпочёл бы остаться, но таков уж был порядок — нужно уступать место другому зависимому. Ему выплатили деньги, которые он заработал за всё время пребывания в лагере, и с добрым напутствием отправили восвояси.
Кирилл вернулся в Белую Даль. Устроился на работу в Шатуре на фабрику по производству мебели. Купил мотоцикл, как они с Эльзой и мечтали — не такой, правда, крутой, как у ребят из «Сынов анархии», но тоже ничего: отечественный 250-кубовый «Irbis Garpia».
Через год узнал, что центр Богатырёва Фёдора Ивановича закрыли — правозащитники постарались. Его методы признали антигуманными. Кириллу оставалось лишь благодарить судьбу и тётю Иру, за то, что он успел стать другим.
Да, он стал другим. Но одно осталось неизменным — его любовь к Эльзе, девушке с серыми глазами.
Кирилл закончил. Три обработанных морилкой креста стояли возле верстака. Хорошая работа. Он положил инструменты на свои места, смахнул щёткой опилки в совок, затем взял два креста и отправился в дом Виталия.
* * *
Похоронили мужа Анфисы, установили крест. После похорон Виталий предложил Кириллу присоединиться к их компании, но тот отказался, не объяснив причины.
— Ну, как знаешь, — пожал плечами Виталий. — Но если что, мы будем тебе рады.
— Лады, — ответил Кирилл.
Борис пожал ему руку в знак благодарности за проделанную работу.
Спустя час после похорон по деревне принялись ходить две женщины. Они заглядывали во все дворы и выкрикивали:
— Все собираемся возле железной дороги! Все собираемся на крестный ход! Берите с собой иконки и приходите!
— Крестный ход? — удивилась Марина, выглядывая в окно.
Виталий хмыкнул.
— Нужно пойти посмотреть.
Все, вшестером, они отправились к остаткам железнодорожных путей. Люди понемногу собирались, многие держали в руках иконы. Борис услышал, как один мужик поведал другому мужику:
— Это баба Шура придумала. Обойдём три раза деревню. Всё ж лучше, чем просто сидеть и ждать непонятно чего.
Те, кто стояли рядом, поддержали его:
— Конечно, лучше. А может, это поможет нам.
— Три раза вокруг деревни педалировать? — удивилась Капелька. — Ноги отвалятся.
Она произнесла эти слова совсем тихо, но Борис услышал и не сдержал усмешки. Услышала и Марина, которая поглядела на дочку с укоризной.
Явились Прапор с галкой на руках, Маргарита с подругой Валентиной, Кирилл, Кеша, даже Гена, хотя по его лицу было понятно, что он считает идею с крестным ходом не более, чем глупым балаганом.
Четверо мужиков приволокли массивный стол, установили его возле перевёрнутого вагона. Женщины расстелили на столе белую скатерть, поставили несколько икон, зажгли свечи. Получилось что-то вроде алтаря.
Виталий покачал головой.
— Уверен, половина из них ещё вчера в Бога не верили, а стоило беде случиться… — он вздохнул, решив недоговаривать фразу.
— Светило солнышко и ночью и днём, — пробормотал Борис, — не бывает атеистов в окопах под огнём.
— Хорошо сказал.
— Это Егор Летов. «Гражданская оборона».
— А, ясно, — кивнул Виталий. Немного помолчав, он всплеснул руками. — А знаете, почему бы и нет? По мне так идея с крестным ходом вовсе и не плохая, учитывая, что других идей вообще нет. Эти люди хоть что-то пытаются делать.
Борис посмотрел на него удивлённо.
— Ты же не веришь, что это поможет?
— Нет, конечно, — признался Виталий. — Но они-то все верят. Пока будут обходить деревню, у них будет надежда. Я