перерезать им горло; кровь ручьём стекала в воду. Я наблюдала, как чернильная жидкость растекалась по поверхности заводи и разносилась по водам фьорда, меняя цвет в свете пламени и луны.
После этого жрецы подошли к мужчинам, подвешенным на ветвях тиса. Один из раскрашенных готи сделал знак дедушке присоединиться.
Я обернулась и обвела глазами толпу, вглядываясь в лица стоявших рядом со мной. Семья Горма была мертва. Но что насчёт остальных? Что будет с теми, кто станет наблюдать, как их любимых приносят в жертву богам? Обрадуются ли они, узнав, что кровь тех, кого они любили, будет пролита в честь Одина, Бальдера и Тора, или они будут кипеть от ярости?
Я знала, что чувствовала бы я. Я бы почтила память тех, кого потеряла, но после этого все мои мысли занимала бы лишь месть тем, кто отнял у меня близких.
Мой взгляд остановился, когда я заметила в толпе лицо Хамнера Одноухого. Он наблюдал за происходящим с выражением подавленной ярости на лице. Если бы я была одним из тех, кто наблюдал, как приносят в жертву дорогого мне человека, я бы выглядела точно так же.
Все взгляды были прикованы к висящим мужчинам, и все ждали, затаив дыхание.
Я посмотрела на Хофунда, на лице которого смешались разные эмоции. В его взгляде я увидела и жалость, и уважение. Его лицо, словно зеркало, отражало волнения моего сердца.
— Один Всеотец, эти люди выступили против своего ярла, попытались свергнуть лидера, который любил их как отец — как я люблю всех в Далре. Как отец, я обязан защищать всех вас. Когда растут сорняки, их нужно выкорчевывать. Там, где появляется болезнь, она должна быть уничтожена. Сегодня вечером мы освободим этих людей от позора, который они навлекли на свои семьи, на своего ярла и на богов. Этой ночью эти люди принесут свои жизни в жертву богам. И благодаря их жертве пусть Один смилостивиться и примет их в Вальхалле. А если нет, то пусть они обретут покой. Всё в руках Всеотца. Но, как милосердный отец, я предлагаю этим людям шанс на загробную жизнь, наполненную славой, тогда как по праву я мог бы скормить этих вероломных перебежчиков своим собакам. Пусть Один примет их жертву! — воззвал дедушка.
Дедушка взял Горма за волосы. Мужчина открыл глаза, но не произнёс ни звука. Дедушка что-то тихо сказал ему, а мгновение спустя провел лезвием по горлу мужчины.
— Пусть его кровь напитает Око Гримнира, семя Иггдрасиля, и пусть боги примут эту жертву. Ликуйте, ибо обрели они загробную жизнь! — призвал дедушка.
И толпа возликовала.
Я огляделась вокруг. На краю поляны, прислонившись к высокому дубу, стояла Ирса. Ее руки были скрещены на груди, и она наблюдала за происходящим со смешанным выражением презрения и почтения на лице.
Одному за другим дедушка перерезал горло повешенным. Всего их было девять, и кровь их пропитала землю, когда они покидали этот мир в качестве жертвы богам.
Когда всё закончилось, дедушка громко провозгласил:
— Люди Далра, приносите богам жертвы, какие пожелаете. Пируйте и пейте. Ваш ярл и боги позаботились обо всех.
Люди зааплодировали. Теперь, после завершения обряда, начинался настоящий праздник. На кострах в поле уже жарилось мясо. Легкий ветерок доносил запах дыма. По приказу ярла на вертелах томились олени, коровы и свиньи — достаточно, чтобы накормить целое поселение.
Это был грандиозный пир. Но от запаха готовящегося мяса, смешанного с запахом мокрой земли, трав, сожженных жрецами, снега и крови, у меня скрутило живот и закружилась голова.
— Хервёр, — прошептал Хофунд. — Идём со мной.
Взяв меня за руку, сын конунга повел меня к заводи, где остальные уже бросали в воду подношения богам. Я видела, как люди опускали в воду ценные безделушки из слоновой кости и серебра, монеты и многое другое.
Хофунд снял амулет Мьёльнир со своей шеи, прошептал что-то себе под нос и, поцеловав молот, бросил его в заводь, не спуская с меня глаз.
Рядом с нами к пруду подошли Кальдер с Астой, дедушка и семья ярла Туве.
Я глубоко вдохнула, затем медленно выдохнула и покачнулась, глядя в воду, но Хофунд меня поддержал.
Я вытащила маленький нож, который прятала в ботинке и, схватив косу, переброшенную через левое плечо, отрезала прядь волос. Я подняла ее перед лицом и посмотрела на фигуру Одина, стоящую возле бассейна.
Всеотец. Направь меня к участи, которую ты мне обещал. Направь меня к моей судьбе.
Перед глазами всё поплыло.
На мгновение деревянный идол сменился человеком. Он держал высокий посох, на каждом плече у него было по ворону, а на голове — кривая остроконечная шляпа.
Хервёр.
Дочь моя.
Правда сама тебя найдёт.
Я моргнула.
Человек превратился обратно в кусок дерева.
Я бросила косу в воду и повернулась к Хофунду, протянувшему мне руку. Я вложила свою ладонь в его, и он повел меня прочь от пруда обратно к полям, где собирались остальные.
Оглянувшись, я увидела, как мать опустилась на колени и бросила в воду камень, на котором до этого начертила несколько рун. Она коснулась рукой поверхности окрашенной кровью воды, затем приложила кончики пальцев ко лбу. Позади нее терпеливо ждали Лейф и Эйдис. Эйдис встретилась со мной взглядом и кивнула, словно говоря, что я могу идти, и она сама присмотрит за мамой. Я еще раз оглядела толпу в поисках Ирсы, но её уже нигде не было.
Когда мы повернулись, чтобы уйти, по лесу пронесся холодный ветер. И в этом дуновении я услышала знакомый шепот:
Хервёр.
Дочь моя.
Правда сама тебя найдёт.
Глава 18
На выходе из леса я споткнулась и чуть не упала.
— Хервёр! — Хофунд аккуратно придержал меня за талию.
— Прости. Это всё…
— Блот. И отвар, который дали тебе жрецы. Я всё понимаю. Идём, тебе надо поесть, станет легче.
Мы двинулись в сторону долины. Куда бы я ни посмотрела, повсюду горели костры. Воздух был наполнен барабанным боем и песнопениями. Люди ели, пили и возносили молитвы. А немного дальше, в тенях деревьев, я заметила пару, которая по-своему дарила подношение Фрейе, богине любви и плодородия. Женщина громко кричала от удовольствия, и стоны её эхом возносились к небесам.
— Боги играют с нами, словно мы деревянные фигурки на шахматной доске. Но через нас исполняют они свою волю, — сказал Хофунд.
— Ты возносил молитву Тору?
Он кивнул.
— И о чём же ты просил бога грома?
— Это касается лишь меня и