Читать интересную книгу Между Сциллой и Харибдой. Последний выбор Цивилизации - Александр Никонов

Америка — страна очень конкурентная, что и превратило США в супердержаву. Эта конкурентность вовсю работает и на религиозном рынке. В США одних только баптистских церквей как самостоятельных организаций более 15 штук, православных церквей — 14, а вообще всяких религиозных контор — тысячи. И все они конкурируют за клиентуру. Американские священники гастролируют, выступают, смешат публику, ведут радио- и телепередачи, заманивают в свою лавку. И потому, при всей серьезности отношения к религиозному товару, где-то в глубине американской души сидит идущее от товарного рынка понимание, что продавцов на рынке много и клиент — король, а потому может выбирать, куда нести свои деньги и свое внимание. Поэтому американцы довольно часто меняют веру, переходя в другую церковь. Треть американцев исповедуют не ту религию, которую исповедовали их родители. И чаще всего склонны менять веру именно те американцы, которые и составляют «американский дух» — белые (40 %), в то время как более бедные и «более цветные» (негры, латиносы) делают это реже.

А что вы хотели? Американцы очень уважают свободный выбор! Выбор для янки — второй бог. Отсутствие выбора — почти ад, социалистический кошмар. Выбор всегда должен быть! При этом со времен основания США в стране декларирована и строго соблюдается свобода совести, которую американцы чтут не меньше свободы выбора, тем более, что в данном случае это одно и то же.

Свобода совести есть нормальная установка демократического государства. И наряду с ней американцы не мыслят себе нормальной жизни без прочих демократических установок и демократии вообще. Исследования, проведенные институтом Гэллапа, показали, что отношение американцев к демократии тесно связано в их душе с верой в бога. Они идут рука об руку, и более 60 % американцев считают, что демократия без веры в бога невозможна. Вероятно, это идет от мысли, что раз господь создал людей равными, над ними не может быть никакого монарха, а значит, выборность (тот же почитаемый выбор, только в политике) является единственно приемлемой формой правления.

При этом, исходя из свободы выбора религии как внешней формы богопочитания, американцы в массе своей полагают, что избранный политик не должен в своей политической деятельности руководствоваться принципами своей личной веры — например, библейскими установками. Так считает почти половина верующих. Больше того! В условиях, когда быть атеистом в Америке вызывающе неприлично (во сто крат хуже, чем гомосексуалистом), 33 % американцев заявили, что проголосовали бы за кандидата, который не верит в бога. Поэтому в условиях современной религиозной Америки запросто можно встретить политика, который будет поддерживать аборты или однополые браки из политических соображений, будучи при этом, как ревностный христианин, их убежденным противником. Вера отдельно, реальный мир отдельно.

О том, насколько отличается американская религиозность от нашей, лучше всего расскажут наблюдения пожившего в Америке русского верующего блоггера, как-то попавшиеся мне в Интернете:

«Из личного опыта знаю, что протестант западный и протестант из наших людей, это два разных протестанта. Я часто и много общался с так называемыми „сектантами“. Некоторые наши протестанты в разговоре со мной часто нервничали и вели себя не свойственно протестантской культуре, то есть агрессивно. Общаясь как-то с американцами-протестантами в разговоре про историю Библии — откуда она появилась и почему протестанты принимают „Канон священных книг“, который, собственно, и есть Библия, а остальные каноны не принимают и почему решения соборов не признают, — в общем, рассказывая все то, отчего многие протестанты из наших теряют контроль и начинают заметно нервничать, я не раз наблюдал, что американцы даже бровью не ведут. Они совершенно спокойно и невозмутимо мне отвечают: мы вам, православным, очень благодарны за Библию и помолимся о вас Богу, но мы…

И дальше начинают рассказывать то, что хотят рассказать. Такое я видел только в американцах, больше нигде, даже верующие европейцы и те выходят часто из себя.

Честно говоря, я порой не берусь начинать дискуссию со своими братьями и сестрами во Христе, православными христианами, так как побаиваюсь. Даже какое-то небольшое несогласие по какому-то мелкому вопросу может привести к страшной ссоре, обидам на долгое время. Все дело в том, что нет у нас культуры спора, нет дискуссии и никогда не было. Никогда не было возможности, не опасаясь за личную безопасность, поспорить о важных вопросах».

Поняли?

Нерв из этого зуба удален. Не болит! Не живой. Но и не протез. Хотя постепенно в него превращается. Убили нерв, прочистили каналы, обточили, ввернули штифт, сверху короночку накинули — блестящую и красивую, в цвет. Не отличишь!..

Вот это равнодушное спокойствие и позволило американской вере выжить в условиях современного мира. Эта вера холостая. Мы же помним, что вера — оружие. Так вот, американская вера — это выхолощенное оружие, которое не стреляет. Змея с вырванным жалом. Очень поверхностная вера. Легкая, как попкорн. Их вера не затрагивает эмоциональных глубин души и является просто рудиментарной мировоззренческой картиной. Вас эмоционально затрагивает количество планет в солнечной системе или порядковый номер кислорода в таблице Менделеева? Вот и американцев не очень затрагивает тот «факт», что Землю создал бог. Ну, создал и создал. Они верят в это так же, как вы в то, что Останкинская башня высотой в полкилометра. Вы это прочли, поверили, а сами не мерили.

Почему так случилось?

Из-за истории США. Наш Менделеев, таблицу коего я абзацем выше всуе помянул, как-то заметил, что история США повторяет историю Древнего Рима. После него это отмечалось разными наблюдателями очень часто — и в самих США, и вне их. Действительно, обе республики — штатовская и древнеримская — похожи. Они пассионарны, многонациональны, лезут со своими войсками в разные страны, чтобы учить дикарей жить… А еще американцы, точно так же, как и римляне, удивительно прагматичны. Они очень сильны в делах практических, включая массовые зрелища, и не очень сильны в делах «духовно-поэтических», в делах высокой философии и искусства. В античном мире функцию производства философии и прекрасного взяла на себя Греция, которую римляне за это и любили и презирали одновременно. Сегодня же за искусство «отвечает» мягкотелая полусоциалистическая Европа, а Америка — за технологии.

Американский историк Даниэль Бурстин, написавший несколько книг о становлении Америки и американского характера, по этому поводу отмечает:

«Условия пустыни, дикой, оторванной от центров науки Старого Света, удаленной от богатейших университетских библиотек, отнюдь не благоприятствовали тому, чтобы пуритане, каждодневно подвергавшиеся тысячам тягот и опасностей во враждебной, нецивилизованной Америке, с жаром предались богословским спорам по теоретическим вопросам.

…Пуритане Нового Света сделали кальвинизм точкой отсчета в своих исканиях, но этим и ограничились. Они немедленно перевели это учение в плоскость практической жизни. Вплоть до середины XVIII века в Новой Англии не было создано ни одного сколь-нибудь значительного произведения в области теоретического богословия.

И вовсе не оттого, что в Новом Свете невозможно было писать книги. Скорее потому, что богословская теория не входила в круг интересов новоявленных американцев. Место богословских трудов заняли… проповеди, комментарии к библейским текстам, собрания знамений…

Период пуританского расцвета не отмечен ни одним важным диспутом, который можно было бы определить как богословский по сути. Разгорались, разумеется, жаркие споры о том, кому надлежит управлять Новой Англией, быть ли губернатором Джону Уинтропу… Есть ли надобность в изменении полномочий или принципа представительства различных классов в руководстве общиной, следует ли принимать петицию Чайлда, обозначать ли в статьях закона наказание за те или иные преступления, принадлежит ли ассистентам право вето, стоит ли усиливать представительство в Генеральной ассамблее…»

Как видите, весьма набожным пуританам, которые взялись отстраивать на пустом месте государственность, причем не просто государственность, а республику, приходилось спешно решать огромную массу практических и не требующих отлагательства вопросов, которые полностью вытеснили на периферию сознания вещи второстепенные, типа определения количества чертей, которые могут поместиться на кончике иглы, — длинный спор, на который массу времени убили средневековые европейские схоласты.

И мне представляется, что по той же самой причине стали прагматиками и древние римляне, которым после свержения Цезаря на освободившемся ровном месте заново и спешно пришлось отстраивать невиданную ими ранее республиканскую государственность, уравновешивая многочисленные интересы сложными политическими механизмами.