одиннадцатая
11.1
Когда пробило десять, из-за тускло-красного бархатного занавеса в правой части зала № 1 Высокого суда Брахмпурского судебного округа вышли пять лакеев в белых тюрбанах и красных ливреях с золотыми галунами. Все присутствующие встали. Лакеи заняли свои места за высокими спинками стульев, предназначавшихся для судей, и – по кивку лакея главного судьи, которому вышитые на груди молотки придавали еще более значительный и величавый вид, – одновременно отодвинули их от стола.
Никто в забитом людьми зале суда не сводил глаз с шествия лакеев к судейскому столу. Обычные дела рассматривались либо одним судьей, либо двумя, а самые сложные и важные – от силы тремя судьями. Здесь же за одним столом должны были собраться сразу пять судей, что говорило об исключительной важности слушаемого дела, и их лакеи в блистательных церемониальных одеяниях, безусловно, притягивали взор.
Наконец в зал вошли сами судьи в унылых черных мантиях, и публика заметно скисла. Париков на них не было, а один или двое неприятно шаркали. Судьи шли в порядке старшинства: сперва главный судья, а затем рядовые, которых он назначил слушать это дело. Главный – невысокий, сухонький, почти лысый старичок – встал за центральным стулом, справа от него замер следующий по старшинству (высокий сутулый здоровяк, без конца теребивший свою правую руку). Слева от главного занял место судья-англичанин, работавший в судебной ветви ИГС[39] и оставшийся в Индии после провозглашения независимости. Он был единственным англичанином из девяти судей Брахмпурского Высокого суда. По бокам от вышеупомянутых достопочтенных господ стояли двое младших судей.
Главный судья даже не взглянул на многочисленных собравшихся: на именитых истца и ответчика, на прославленных адвокатов, галдящую публику и скептично настроенных, но взбудораженных журналистов. Он осмотрел стол и своих коллег (стопки бумаги, накрытые ажурными салфетками стаканы с водой на зеленом сукне), затем осторожно бросил взгляд влево и вправо, как будто намеревался перейти оживленное шоссе, и наконец начал осмотрительно продвигаться к своему месту. Остальные последовали его примеру, сели, и лакеи придвинули к столу потяжелевшие от судейских седалищ стулья.
Наваб-сахиб из Байтара был приятно удивлен великолепием сего действа. В Высоком суде он бывал лишь дважды: один раз в качестве истца присутствовал на слушании по имущественному спору (его присутствие оказалось необходимо, и дело тогда слушал один-единственный судья), а второй раз в качестве зрителя, когда захотел увидеть своего сына за работой. Однажды ему стало известно, что Фирозу предстоит защищать интересы клиента перед двумя судьями. За несколько минут до начала прений он вошел в пустой зал и устроился прямо за спиной Фироза; чтобы заметить отца, Фирозу пришлось бы развернуться на сто восемьдесят градусов. Наваб-сахиб не хотел смущать сына своим присутствием, и Фироз так и не узнал, что отец побывал на том слушании. Он прекрасно выступил, и наваб-сахиб остался очень доволен тем, как он построил защиту.
На сей раз Фироз, конечно же, знал о присутствии отца, ведь сегодня слушалось дело о легитимности Закона об отмене системы заминдари. Если суд признает закон конституционным, он вступит в силу. Если же нет, о законе можно забыть – как будто его и вовсе не было.
Судьям предстояло рассмотреть около двух дюжин заявлений и одно основное; все они сводились к одному и тому же, но имели некоторые отличия. Одни заявления были поданы религиозными благотворительными фондами, другие – заминдарами, земли которым были пожалованы Короной, а третьи – бывшими правителями вроде раджи Марха, считавшими, что уж их-то владения защищены условиями договора о присоединении княжеств к Индийскому Союзу (на судьбу мелких помещиков им было глубоко плевать). Фироз выступал в качестве адвоката по двум таким дополнительным искам.
– С позволения уважаемого суда…
Мысли наваба-сахиба – которые слегка поплыли, пока зачитывали номер дела, номера основного и дополнительных заявлений, имена заявителей и адвокатов, представляющих их интересы, – моментально вернулись в зал суда. Из-за стола в первом ряду, рядом с проходом, поднялся великий Г. Н. Баннерджи. Привалившись всем своим долговязым, иссохшим телом к кафедре (на которой лежал его портфель и маленький красный блокнот с тканевой обложкой), он повторил вступительные слова, после чего с расстановкой продолжал, время от времени взглядывая на судей и особенно на главного судью:
– С позволения уважаемого суда я буду представлять на этом слушании интересы всех заявителей. Достопочтенные судьи, безусловно, понимают всю важность рассматриваемого сегодня дела. Вероятно, в этом суде никогда прежде – ни под гербом со Львиной капителью Ашоки, ни под гербом со львом и единорогом…[40] – тут он едва заметно скосил глаза влево, – не слушалось дела, имевшего такое же огромное значение для народа этой страны. Господа, исполнительная власть вознамерилась изменить весь уклад жизни нашего государства путем принятия законодательного акта, открыто или неявно противоречащего Конституции страны. Акт, который столь поразительным и кардинальным образом перевернет жизнь граждан штата Пурва-Прадеш, называется Закон тысяча девятьсот пятьдесят первого года о земельной реформе и отмене системы заминдари в штате Пурва-Прадеш. Я – и другие адвокаты, представляющие интересы многочисленных заявителей по этому делу, – требуем, чтобы вышеупомянутый законодательный акт, заведомо несущий вред населению страны, был признан неконституционным и, следовательно, не имеющим законной силы. Не имеющим законной силы.
Генеральный адвокат штата Пурва-Прадеш, маленький пухлый господин Шастри, невозмутимо улыбнулся. Он уже не раз имел дело с Г. Н. Баннерджи и знал его ухватки в суде: тот любил повторять ключевые фразы в начале и конце каждого абзаца. Несмотря на его весьма повелительный вид, голос у него был высокий – впрочем, довольно приятный, скорее серебристый, нежели металлический и дребезжащий, – и эти его повторы напоминали маленькие блестящие гвоздики, которые он забивал по два раза, чтобы они как следует врезались в память. Возможно, это был своего рода неосознанный вербальный тик. Однако Г. Н. Баннерджи вполне осознанно верил в силу повтора. Особенно много внимания он уделял тому, чтобы сформулировать главную мысль тремя или четырьмя разными способами, а затем вставлять эти предложения в разные места своей речи, дабы, не оскорбляя достоинства судей, убедиться, что семена его аргументов пустили корни, пусть несколько штук и упало на каменистую почву.
– Конечно, было бы вполне достаточно, – говорил он своим подчиненным (в данном случае – очкастым сыну и внуку), – было бы вполне достаточно привести тот или иной довод один раз. Мы варимся в этом котле уже несколько недель. И меня, и Шастри, несомненно, полностью ввели в курс дела. Однако в общении с судейской коллегией мы должны придерживаться главного правила адвоката: повторять, повторять и повторять.