привела к тому, что у Киева стало два владельца: Всеволод примирился с Изяславом, уступив ему титул великого князя.
В дальнейшем в Киеве фиксируются то два, то три совладельца. Не вдаваясь в подробности, отметим любопытный факт, приведенный украинским историком А.П. Толочко. В 1150 г. князь Изяслав Мстиславич (праправнук Ярослава Мудрого) занял Киев и сел на столе: «Изяславъ же въ КыевЪ сЪд'Ь на столЪ дЪда своего и отца своего с честью великою», совершив обряд интронизации в Софийском соборе[181]. В том же году он послал к своему дяде Вячеславу Владимировичу со словами: «нынѣ же, отче, осе даю ти Киевъ, поѣди сяди на столѣ дѣда своего и отца своего»[182]. Под следующим годом летописец записал: «Оуведе Изяславъ стрыя [дядю] своего и отца своего Вячьслава оу Киевъ. Вячьславъ же оуѣха в Киевъ, и ѣха къ святѣѣ Софьи и сѣде на столѣ дѣда своего и отца своего»[183]. Данная ситуация оказалась непонятной для украинского историка: при одном венчанном князе в Киеве венчался еще один, и при этом оба одновременно находились в городе[184].
Но все разъясняет Лаврентьевская летопись: «Изяслав же сѣде с Вячеславом в Кыевѣ, Вячеслав на Великом дворѣ, а Изяславъ под Оугрьскимь»[185]. С учетом вышесказанного о двух «половинах» Киева, видим, что Вячеслав стал великим князем, а его племянник — его совладельцем.
К моменту событий на Калке в Киеве оказались три «старейших князя» — Мстислав Киевский, Мстислав Галицкий и Мстислав Черниговский. Под этим определением следует понимать князей — совладельцев Киева.
Но с Киевом были связаны и представители боковых ветвей Рюриковичей. По условиям службы они должны были иметь владения неподалеку от столицы. Очевидно, им выделялись отдельные города Киевской земли, где летописцы отмечают княжеские столы. Их летопись именует «младшими князьями». Таковым, к примеру, являлся погибший в ходе боевых действий 1223 г. князь Святослав Каневский. По осторожному предположению О.М. Рапова, он мог быть сыном Ростислава Рюриковича и племянником Мстислава Киевского[186].
Переход киевских половин от одного князя к другому, а особенно их раздел, несомненно, вызывал конфликты между князьями. В этой связи следует по-иному взглянуть на сюжет об Александре Поповиче из Троицкого летописца XVI в., обнаруженного Б.М. Клоссом. Напомним, что в нем шла речь о столкновении Мстислава Галицкого и Мстислава Киевского в 1209 г., которую исследователь счел легендарной[187]. Но если учесть, что оба Мстислава (Киевский и Галицкий) были внуками Ростислава Мстиславича, являвшегося, в свою очередь, внуком Всеволода (сына Ярослава Мудрого), вполне можно допустить между ними конфликт по поводу раздела одной из киевских «половин».
Для нас сюжет о совместном владении князей в Киеве важен тем, что позволяет сделать вывод о расщепленном характере княжеской власти в Древней Руси. Для наглядности ее можно представить в виде матрешки. Скажем, удельный князь Смоленского княжества, обладая своим уделом в его пределах, также распоряжался частью совместного владения в Смоленске и его ближайших окрестностях и одновременно, как представитель смоленской ветви Рюриковичей, мог претендовать на долю в Киевской земле, являвшейся общим владением всех потомков Владимира Святого[188]. Таким образом, даже в период удельной раздробленности древнерусские княжества по-прежнему оставались связанными друг с другом.
Именно это обстоятельство послужило основой того, почему в Киеве в 1223 г. собрался княжеский съезд, на повестке которого встал вопрос: помогать ли половцам против мон-голо-татар. На съезде Мстислав Галицкий просил русских князей внять мольбам половцев, но (как подметила Е.Л. Конявская) не из человеколюбия, а лишь с прагматической аргументацией: если мы, братья, половцам не поможем, то они сдадутся татарам и оттого тех сила увеличится («оже мы, братье, симъ не поможемъ, тъ си имуть придатися к нимъ, тъ онѣмъ больши будеть сила»)[189].
Откликаясь на просьбу половцев, русские князья приняли решение о совместном выступлении с половцами. О дате княжеского съезда историки спорят. По мнению В.К. Романова, съезд имел место в конце февраля — первой половине марта 1223 г. Примерно полтора-два месяца от обращения половцев за помощью и до съезда русских князей ушли на его дипломатическую подготовку. А. Астайкин говорит о начале марта 1223 г. А.Б. Головко отнес съезд к марту — началу апреля 1223 г.[190]
Во время обсуждения сложившейся ситуации на съезде, несомненно, должен был встать вопрос — почему русские князья должны помогать язычникам, регулярно приносившим на Русь беды и разорения? Историками было подсчитано, что с момента своего появления в 1061 г. в южнорусских степях половцы совершили не менее 46 отмеченных летописцами походов на Русь, не считая мелких набегов.
Исправить ситуацию могло только их крещение в православие. По сообщению Ипатьевской летописи, «тогда же великыи князь Половецкыи крестися Басты». Очевидно, это произошло во время съезда, чтобы добиться большего расположения со стороны князей. Сложно сказать, в какой системе подчинения находились Котян и Басты. Возможно, последний возглавлял другое половецкое объединение. Исходя из того, что на тот момент существовало четыре половецких объединения, речь должна идти о заднепровских половцах[191].
Принятие крещения для половцев в это время не выглядело чем-то непривычным. Рапространению христианства среди кочевников способствовали брачные связи. Женами многих русских князей были половчанки. Считается, что впервые такой союз был заключен в 1068 г., когда переяславский князь Всеволод Ярославич женился на половецкой княжне. После этого подобные случаи были довольно частыми. Обязательным условием подобных браков было крещение невесты[192].
Показателем распространения христианства у половцев может быть наличие у некоторых из них христианских имен. Летописи при описании событий первых десятилетий XIII в. несколько раз упоминают половецкого хана Юрия Кончаковича, который накануне битвы на Калке, по свидетельству Лаврентьевской летописи, был «болиише всихъ Половець» и погиб во время наступления монголо-татар. На рубеже 1205–1206 гг. он сделался сватом великого князя Всеволода Большое Гнездо, отдав свою дочь замуж за его сына Ярослава[193]. Редкость его отчества позволяет не сомневаться, что его отцом являлся могущественный половецкий князь Кончак, который в «Слове о полку Игореве» охарактеризован как воплощение безбожия, язычества и окаянства[194].
На взгляд А.Ф. Литвиной и Ф.Б. Успенского, Юрий Кончакович появился на свет не позже конца 70-х — начала 80-х гг. XII в., а вероятнее всего, несколько ранее. Трудно представить, чтобы сын язычника Кончака был крещен при жизни отца. По их мнению, это не позволяет сомневаться, что Юрий Кончакович родился язычником, был воспитан язычником и как язычник погиб. Тем не менее подобному допущению противоречит тот факт, что имя Юрий («Юрка») применительно к этому половецкому вождю зафиксировано не только в русских летописях, но и в памятнике,