я могу творить. Да, завтрак сам появляется на моей тарелке. Могу призывать и прогонять туман. Я собираю души тех, кто умирает в зоне моей досягаемости. У меня ограниченные возможности. Тем не менее, я изучил ее жизнь, используя записи.
Накрыв ее руку, я произношу:
— Давай договоримся всегда говорить друг другу правду.
— Что? — нахмурившись сказала она.
— Что не так?
Я иду впереди нее и останавливаюсь на опушке леса. Здесь нет лунного света, который освещал бы меня. Я призрачен и реален настолько, насколько она этого желает.
— Я не буду тебе лгать. Клянусь, буду говорить только правду.
Возможно, слишком пылкое обещание. Она делает осторожный шаг назад. Я должен что-то сделать, чтобы удержать ее. Соблазнить ее. Она не так проста, как я — хочет большего. Ей не нужны клятвы в любви от сирены с утеса.
— Я знаю, что ты страдаешь, — говорю я.
Честно, я просто догадываюсь об этом. Так должно быть — я изучил газеты, где фигурировала она. До этого лета Уилла была совершенно обычной. Но этот год, это лето — гобелен, и только я вижу нити в переплетении. Я знаю о ней больше, чем она может себе представить.
— Мне жаль твоего брата.
Она напрягается, ее тени становятся белыми.
— Я не хочу говорить о Леви.
— Действительно ли это так?
Туман окутывает нас, скрывая в своей глубине. Светясь, он захватывает лес своей эфемерной формой. Уилла поворачивается, смотря на тропинку позади себя — ее все еще видно. Если она снова захочет сесть в лодку и отправиться домой, я не стану ее останавливать. Думаю, теперь все ясно. Если она и романтична, то не показывает этого. Я не стану завоевывать ее силой или настойчивостью. Поэтому я задаю очередной вопрос тихим, интимным шепотом, предназначенным только для нее:
— Ну так что, Уилла?
— Я убила его.
Протянув руку, я касаюсь пальцами ее света там, где должны быть плечи. Я тщательно подбираю слова — то, что она хочет услышать, а не правду. Для этого существуют друзья и семья. И я не виноват в том, что они не сделали этого. Я подхожу ближе и произношу:
— Я знаю.
Лед тронулся.
Глава 12
Уилла
Грей слушал. Просто молчал и не спорил со мной. Вслед за ним я зашла в маяк — мы сели на стулья, как и в прошлый раз. Музыкальные шкатулки завибрировали. Я опасалась, что они могут заиграть без чьей-либо помощи.
Словно на исповеди, я рассказывала ему все, о чем думала — о том, что той ночью я могла остановиться, изменить свое решение. Каждое неверное действие привело к тому, что Леви издал свой последний вздох на пристани. В этот момент уже ничего не имело значения — ни то, что произошло до, ни то, что случилось после.
Я высказала все мысли вслух. Даже то, что отец не бросил курить. Я не догадывалась, как сильно меня это беспокоит, до тех пор, пока не озвучила. Губы щипало, я посмотрела на Грея.
— Думаешь, я могла сказать что-то полезное. — произнесла я. — Я словно застыла. Во всех смыслах Леви был одинок. И умер один.
— Думаю, ты права, — ответил Грей.
Он сидел тихо, наблюдая за мной. Ждал.
Меня нервировало, что он больше ничего не делал — Грей не пытался меня утешить. Слова иссякли. Внутри меня наступила тишина. Я устала от себя. Встав, я огляделась в поисках лестницы — помню, что видела ее. К тому же это ведь маяк, она должна быть.
— Так значит ты здесь живешь?
Поднявшись, Грей коснулся моего плеча, поворачивая меня так, словно знал, что я хочу увидеть. Видимо так и есть, потому что, когда я прошла комнату, обнаружила лестницу, которая спирально поднималась вверх.
У меня перехватило дыхание — невозможно. Но на галлюцинацию или сон это тоже больше не похоже. Конечно, это было другое место, но не выдуманное.
— Давай я тебе все покажу.
Грей ухватился за перила и пошел наверх. Его удалось рассмотреть и со спины, и спереди — я видела его гладкую шею. Белая шея, серебристые волосы, стянутые лентой чуть темнее. Его одежда была накрахмалена, а воротник выглядел церемониальным.
Я прикоснулась к Грею, — несмотря на то, что я ощущала его тело и тяжесть руки, — не почувствовала тепла. Но он выглядел вполне реальным. Просто словно сотканный из полупрозрачного шелка.
— Моя библиотека, — сказал он.
Комната была меньше той, что внизу, но богатой. Лампы с цветными абажурами горели, отбрасывая свет. Кожаное кресло поблескивало — им пользовались — обивка местами посветлела, прикрытая скомканным одеялом.
Книги заполняли стены точно так же, как музыкальные шкатулки в комнате внизу. Некоторые из них кожаные и старомодные. Те, что с острыми краями и золотой кромкой. Под лестницей располагалась целая секция с книгами в мягких обложках — дешевые и потрепанные. Когда я дотрагивалась до них, исходил резкий запах.
Грей небрежно провел пальцами по твердой обложке.
— Я обожаю бульварные романы.
Я бегло осмотрела названия: «Принцесса Марса», «Тарзан — приемыш обезьян», «Заводные девушки на побережье».
Когда дедушка Уошберн умер, я отнесла четыре или пять коробок с такими же книгами для пожертвования. Странная связь. Я остановилась, убирая назад на полку «Либерти Бойз 76».
— Сколько тебе лет?
Открыв толстый черный том, Грей улыбнулся.
— Если я отвечу, что «семнадцать», ты спросишь меня «Давно тебе семнадцать?»
Его призрачные брови приподнялись, он показал мне книгу, которую держал в руках, и я разглядела обложку. Белые руки сжимали красное яблоко.
Я посмотрела на него.
— Ты это серьезно?
Казалось его забавляла моя реакция. Скривив губы, он подошел ко мне, закрывая пальцем середину книги.
— Где-то сто семнадцать лет. Последние сто лет я мертв, поэтому точно назвать цифру не могу.
Я взяла из его рук «Сумерки» и перевернула ее. Книга настоящая — она подписана. Не понимаю.
Помахав ей перед носом, я спросила:
— Ты ходишь в книжный магазин?
— Нет. Я не могу покинуть остров.
— Тогда откуда у тебя книга?
Было каким-то неправильным, что что-то современное и настоящее находится здесь. Я окинула взглядом полки — бульварные романы и шикарные обтянутые кожей книги классиков. Но другие секции пестрели актуальными книгами: «Голодные игры», «Свобода», «Дьявол в белом городе» и «Бессмертная жизнь Генриетты Лакс».
Засунув руки в карманы, Грей встал рядом со мной. Доставая с полки «Мидлсекс», он коснулся меня плечом. Его бледные, призрачные пальцы скользили по ней.
— Я могу получить все, что пожелаю, Уилла.
Он произнес эту фразу так, словно это проклятие. Будто