Читать интересную книгу Право палача (СИ) - Эстас Мачеха

Романтика дальних берегов стремительно стала расходиться по швам, как старый подгнивший половик, и Клавдия нахмурилась.

— Ты уверен, что это правда? Слабо верится. Звучит как страшная сказка для капризных детей.

— Мы с тобой и есть негодные дети в страшной сказке. Я побывал в подвале, куда сгоняют лишние рты и нищету, а потом продают за море, либо тем, кто может себе позволить купить ребёнка для любых целей, словно животное или предмет. Один из столпов, на которых опирается роскошь — бесправие, мадмуазель.

— Расскажи! — потребовала потрясённая Клавдия.

— Был один эпизод, который в семье не вспоминали. Я даже решил, что всё выдумал, пока не встретил снова ту женщину…

***

— Ой, какой малютка! Ты чего тут делаешь?

Незнакомка была пьяна и ужасающе красива. Она наклонилась и Каспар невольно перевёл взгляд на то, как выкатились из лифа белые яблоки её полной груди. Их вид почему-то успокаивал. То ли он был так мал, что ещё связывал их с едой, то ли уже был разбужен скороспелой чувственностью. Женское чрево отторгло его в несчастливый год, пуповину рано перетянули волосами и обрезали, от груди отлучили, так как он мог не стремиться всем существом назад, туда, где он недобрал собственной крови и материнского тепла?

— Чего ты тут делаешь? — повторила она звенящим сладким голоском. — Все уже разошлись с рынка.

— Я боюсь идти домой, — Каспар еле разомкнул посиневшие от холода губы.

Из-за угла крикнули:

— Франческа! Где ты там застряла?

— Я догоню, — отозвалась она, но не поспешила за своей хмельной компанией, а сосредоточилась на живой находке. — Боишься? Тебя дома бьют?

— Нет, но в этот раз я заслужил. Наверное. — Каспар потёр ладони о дерюжные штаны.

— Не будешь же ты всю ночь тут сидеть! Помнишь, где живёшь? Я тебя отведу. Ты что, сбежал? Мама, наверное, очень волнуется. Это нехорошее место. Здесь ходят такие как мы. Хм-хм.

— Сбежал, но не из дома. Меня хотели отдать в услужение странному господину, я его испугался. А живём мы в деревне Мулин.

— В услужение? Так рано? Ты же ещё ничего не можешь толком делать.

Незнакомка что-то поняла и её глаза потемнели под опущенными ресницами.

— Нужно работать. У нас ведь родился младший брат.

— А отец?

— Он много трудится. Даже приходит после обеда поспать до ужина.

Одутловатая и мягкая рука легла на макушку. Каспару показалось, его по голове гладит фея, до того лёгким было прикосновение.

— Идём со мной.

Она выглядела добрым и безопасным человеком, хоть и слегка не в себе. Пахло от женщины розовой водой и кислым виноградом, но что в нём плохого? Просто ягоды. Мальчик решил довериться и зашагал по мостовой, когда его осторожно потянули за локоть. Аломьон не сумел сцапать ребёнка и теперь неохотно расступался, пропуская того к дому.

— Расскажи, как ты попал на рынок.

— Мама привела меня к мадам Пфайль.

— Что?! Сама привела?

— Да.

Незнакомка закашлялась. Её юбки приятно шуршали от ходьбы, каблуки, похожие на рюмочки, гулко постукивали по камню.

— Мадам Пфайль — плохая женщина. Если я отведу тебя домой, то тебя снова продадут. Как же быть? Ребёнка к нам не притащишь, хотя ты такой миленький!

— Я попросился в нужник и увидел дырку в заборе, так и убежал. А как здесь оказался — не знаю.

Чем ближе они подходили к дому, тем медленнее и неувереннее шёл Каспар. Франческа не торопила, а ему ужасно не хотелось выпускать её ласковую, тёплую руку. Когда она постучала в дверь, открыли не сразу. Мальчика силой втянули в дом и велели идти в кровать. Сидя на одеяле, он долго слушал, как бранилась с родителями фея:

— Я пожалуюсь страже! — звенел её голос.

— Ты?! Да я сделаю так, что тебя высекут посреди Сен-Жак! — кричала мать, не заботясь о соседях.

— Меня-то высекут и отпустят, а ты сгниёшь в тюрьме, жаба бессердечная!

Дверь хлопнула, с потолка посыпалась извёстка.

— Я донесу! Донесу, слышите? — не унималась снаружи Франческа.

Новорождённый Жюстен проснулся и начал плакать, пришлось взять его на руки и качать. Каспар зарылся носом в одеяльце. Вина обрушилась на него, искалечив под своим весом хрупкую ещё личность, изломав его дух, прочертив глубокую борозду в памяти.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Прости, маленький, я тебя подвёл, — проговорил он, давясь слезами.

***

— Скажи, что ты всё придумал, — слабым голосом попросила Клавдия. — Просто скажи, что всё это ложь. Что ребёнка нельзя продать посторонним людям как какую-то вещь. Ну почему всегда страдают беззащитные?

— Надо же! Тебя трогает беззащитность.

— Если ты о том случае, то это был мужчина, старше и сильнее меня.

— Но ему было некуда деться.

— С тобой успели что-то сделать?

— Нет, но дали понять, чего хотят. Я хорошо запомнил рожу, которая уже не знала, как извратиться. Он сдурел от скуки и его хрен, словно сломанный компас, указал в сторону притона той дамочки. Правда, потом, будучи малолетним идиотом, я поступил немногим лучше.

— Ну? — Клавдия выжидающе подпёрла щёку. — Валяй, продолжай. Все твои истории… за них люди деньги платить должны. На них можно билеты продавать по неслыханным ценам. Давай, может, бросим эту медицинскую ерунду и свой цирк заведём?

— Эта история куда проще. Спустя чуть меньше десятка лет я увидел Франческу на рынке и каким-то образом узнал. День был солнечный, но холодный и ветреный. Такие любит лаванда, которую ты на дух не переносишь. Так вот, она придерживала шляпу и, повесив на локоть корзину, копалась в сливах. Тот же рынок, те же дома, то же лицо, только днём. Зачем-то я подошёл и поздоровался. Поблагодарил за заботу. В ответ она стала рассказывать, какая замечательная у неё дочка: моя ровесница, красотка, наделена всяческими добродетелями. Я, конечно, вежливо кивал. Потом мне ненавязчиво предложили отдать десять су за часок с прекрасной юной Розалиндой.

— Розалинда, — усмехнулась Клавдия, чей ошпаренный портвейном язык всё пуще развязывался. — Ясно. Ничего не имею против Розалинд в целом, но есть имена, к которым так и липнут профессии. Если тебя зовут так, и ты не древняя королева, то ты — шлюха с наибольшей вероятностью. Чем эта Франческа только думала? Сначала защищать тебя, а потом предлагать свою дочь тебе же за деньги!

Каспар развёл руками.

— Так я обзавёлся Розалиндой, с которой ты немного знакома. Она всё пытается вернуть тебе платок.

— О, нет! Пусть оставит себе! — воспоминание не понравилось Клавдии. — Между прочим, тогда ты не ответил на мой вопрос. За каким дьяволом ты испачкал в саже проститутку и вырядил ещё хуже, чем они сами одеваются?

— Зачем только ты это увидела?.. — стыд пробился сквозь хмель и Каспар закрыл лицо ладонями, немало удивив свою позднюю гостью. — Ха-ха! Есть вещи, влекущие и досаждающие одновременно. Например, ты, но и не только. Помнишь, у древних была легенда о духах знатных дев, спускающихся за павшими воинами? Смерть часто пытались приукрасить. Будто там, за чертой, сплошные наслаждения, не то что здесь, на земле. Так вот, в провинции южнее Хелонии почитают её до сих пор, словно богиню. Она разъезжает на чёрном скакуне в великолепном наряде, в её волосах цветут розы. Праведников она убивает из ружья, и они не испытывают мучений. Разум отвергает это суеверие, но всё остальное, что во мне есть, стремится в нём погрязнуть.

Удивительно было наблюдать за тем, как Каспар посреди своей речи снова становится тем страшным монахом с отвлечённым и вязким взглядом. Он сдерживал смерть, боролся с ней, но одолеть не мог и решил овладеть хотя бы символически, как на подмостках древнего театра, создавая собственную правду. Живя ею, он со смирением чернеца или жадностью влюблённого снова вставал раньше всех, снова шёл на кухню, снова надевал маску. У всех прочих переживания таились внутри, у бывшего мортуса — снаружи.

— Из Розалинды я даже тень твою сделать не смог, — продолжал он. — Из-за тебя я потерял голову ещё тогда, на крыше лекарни. Ты будто и есть воплощение морового поветрия, которое топит в крови всё, кроме того, что уже мертво. Призрак целого мира, почти уже растерзанного и сожжённого. Даже Лейта тебе удалось сгубить! Я рассчитывал только успеть разок поцеловать тебя перед знакомством с Гартунгом. Куда мне до него? Видно, в расчётах я ошибся, раз ты здесь.