от шеи.
Воспоминание вторглось с такой силой, что Элиас едва успел склониться над ближайшей мусорной корзиной, прежде чем его скудный завтрак поспешно вырвался на волю. Желчь обожгла рот, он повернулся обратно к тазу, сплевывая её в окровавленную воду.
Резкий стук в дверь ванной комнаты заставил его вздрогнуть, и он сжал руками края раковины.
— Минутку! — отозвался он, стиснув зубы, чтобы унять дрожь в горле.
Не было ни единого шанса, что он поставит в неловкое положение себя или Сорен, выглядя истеричным месивом перед королевской семьёй и их двором.
Сейчас они встречались, чтобы обсудить, как провести операцию по спасению. Элиаса впустили всего на несколько минут, прежде чем отослали приводить себя в порядок, и, честно говоря, он был рад этому. Прямо сейчас он не смог бы вспомнить правила приличия, даже если бы от этого зависела его жизнь.
Сорен всегда была самой сильной из них двоих. Она встречала трагедию с непочтительной колкостью и ухмылкой «только-осмелься-попробовать», а слёзы приходили через несколько дней, недель или месяцев. Она держала себя в руках, пока все остальные снова не приходили в себя. Она была той опорой, которая поддерживала остальных.
Но сейчас она не могла быть его опорой. Настала его очередь встать. Его очередь держать.
Она нуждалась в нём. Он не подведет её.
Поэтому он выпрямился, оторвал руки от дерева и сделал столько глубоких вдохов, сколько было необходимо, чтобы его грудь перестала вздыматься. Затем он вытер лицо, накинул полотенце на шею и толкнул дверь, приняв позу, которая говорила о том, что он готов принять приказ.
— Да?
В дверях стоял мрачного вида паж.
— Вас вызвали обратно, офицер Лоч.
Надежда, головокружительная и горячая, чуть не поставила его на колени.
— Решение уже принято?
Паж кивнул, но, увидев выражение его лица, надежда Элиаса улетучилась так же быстро, как и появилась. Он сделал один шаг назад, как будто мог избежать того, что надвигалось, как будто это могло измениться, пока он этого не услышал.
Но отказываться услышать это было бы трусостью, а он не был трусом. Поэтому он прохрипел:
— Скажи мне.
* * *
— Что значит «нет»?
Дрожащие руки сжались в кулаки, недоверие болезненно разрасталось в груди, Элиас стоял в конце длинного стола, глядя прямо перед собой на свою королеву, уверенный, что он неправильно её расслышал.
— Офицер Лоч, — произнесла Энна слишком мягко, таким тоном, который обещал плохие новости. — Мы не можем позволить себе послать больше солдат в Атлас…
— Как, преисподняя, мы не можем!
— Офицер Лоч.
— Энна, Ваше Величество, — быстро поправился он, заметив, как предупреждающе вспыхнули её глаза.
Это был не арсенал и не обеденный стол. Здесь он был никсианским солдатом, а не боевым товарищем Сорен, и, назвав Королеву по имени, он не получит ничего, кроме путёвки в подземелье на ночь или две.
— Они украли моего боевого товарища. Нашу принцессу. Мы не можем этого допустить!
— Элиас, — сказала Энна напряжённым голосом, — могу я поговорить с тобой снаружи, пожалуйста? Ивонн, Эмберлин… вы остаётесь здесь.
Старшие сёстры Сорен выглядели не намного лучше, чем чувствовал себя Элиас. Лицо Ивонн было каменным и бледным, челюсти стиснуты, пальцы постукивали по кинжалу, постоянно висевшему у неё на бедре, даже в её прекрасном шелковом платье. Эмберлин, казалось, была в нескольких шагах от откровенной ярости, её тёмные глаза копировали татуировки пламени, поднимающиеся по её рукам, когда она откинулась на спинку стула, так крепко вцепившись пальцами в красные шелковые рукава, что он подумал, что она может разорвать их.
Королева вывела Элиаса и остановилась в холле спиной к нему, только напряжённость в плечах выдавала её истинный страх. Она медленно опустила голову на руки.
— Я не могу отправить наших людей на самоубийственную миссию, — наконец сказала она, хотя её голос дрожал, как будто она могла разрыдаться от любого лёгкого толчка.
Она повернулась к нему лицом, в её глазах читалось разочарование.
— Я не могу. Ни ради неё, ни ради кого-либо ещё. Боги, мы даже не знаем, жива ли она всё ещё…
Жива. Слово пульсировало ярко и ужасно в тишине между ними.
— Тогда не отправляйте наших людей, — сказал он. — Пошлите меня.
Её взгляд переместился на его руку. Эта проклятая рука.
— Элиас, — начала она голосом, который он узнал, как голос, которым люди разговаривали с умирающими.
Он прервал её раньше, чем она смогла закончить, дико указывая на своё плечо, желая, чтобы он мог отрезать эту чёртову штуку и покончить с этим.
— Это только означает, что я буду определённо правильным выбором. У меня остались месяцы, если не недели. И я не хочу, чтобы они прошли без неё.
Глаза Энны мерцали тайнами, её губы были плотно сжаты, скрывая то, что она хотела сказать.
— Я не могу одобрить спасательную миссию. Мне очень жаль.
Вспыхнул гнев, тёмный и опасный.
— Как вы можете так поступать? Она же ваша дочь.
Любая мягкость, которая ещё оставалась в глазах Энны, превратилась в камень.
— Даже не думай, что я иду на это легкомысленно, Элиас. Не смей предлагать…
— Я ничего не предлагаю, Ваше Величество, — ответил он, пропитывая каждое слово ядом, вдвое более сильным, чем тот, что тёк в его венах. — Я говорю вам, что вы бросаете её умирать. И если они убьют её или, не дай бог, найдут способ сломать её, её кровь на ваших руках!
Он повернулся спиной к своей королеве и покинул холл, его ладони горели от гнева, подошвы ног болели от желания бежать с каждым шагом. Но даже когда огонь его ярости раскалил его горло, как кузницу, чувство вины притаилось, ожидая, чтобы подняться, когда гнев иссякнет. Потому что, чтобы он ни сказал Энне…
На её руках. Её руках.
Не её. Моих.
Он был тем, кто бросил Сорен. И хотя её кровь, возможно, была на руках Энны, она также была под его ногтями, высохла на его форме, покрыла коркой его ботинки.
Он был прав, будь он проклят богами.
— Элиас!
Он не обернулся, даже когда Аурели подошла к нему сзади.
— Что они решили? — спросила она, задыхаясь, её плечо коснулось его локтя — Аурели едва доросла до пяти футов, даже на первый взгляд. — Когда они уезжают?
— Они не едут.
Шаги Аурели замедлились, затем она снова ускорила шаг, каштановые локоны выбились из её пучка и мягко обвились вокруг лба.
— О чём ты говоришь?
— Я говорю, что Энна отказалась одобрить миссию. Никто не поедет. Они оставляют её там.
Оставляют её в руках Атласа на пытки,