Мои щеки розовеют, когда я отрываю бумагу и просматриваю ее. Письмо нацарапано так быстро, что выглядит наполовину курсивом. Мои глаза расширяются от ужаса.
— Что за черт?
Родители здесь. Подними свою жопу.
Что здесь делают мои родители? Знают ли они, что мы с Ло на самом деле не вместе? Думают ли они, что Ло алкоголик? Они собираются отправить его на реабилитацию?
Я встаю на две дрожащие ноги и нахожу на столе стакан воды и четыре таблетки аспирина. С благодарностью я выпиваю их и начинаю искать одежду, которую я могла бы надеть. В его шкафу не большой выбор, но я храню несколько аварийных нарядов на случай худшего.
Я запрыгиваю в лавандовое дневное платье, которое произведет впечатление на мою маму, учитывая, что мои жирные волосы добавят мне пару очков. Почистив зубы четыре раза, намазавшись дезодорантом и пощипав щеки для естественного румянца, я набираюсь смелости покинуть святилище спальни Ло.
Я делаю резкий вдох, голоса эхом отражаются от стен коридора из гостиной.
— Где она, Лорен? Утро почти прошло, — жалуется моя мама. Я хотела бы, чтобы он мог использовать оправдание «она больна», но для Кэллоуэев болезнь требует посещения больницы и длительного пребывания. В противном случае вы готовы находиться в мире живых.
— Я пойду проверю ее, — говорит Ло напряженным голосом.
Я вхожу в гостиную, когда он поднимается с серого дивана.
— А, вот и она, — восклицает мой отец с яркой улыбкой. Моя мама и Дэйзи сидят на диване с серой обивкой, обе в красивых платьях в цветочек. Все встают, когда я вхожу, как будто я королева или что-то в этом роде. Но потом я замечаю чемоданы и сумки Hermes, прислоненные к стене. У них одинаковый набор. Чемодан Ло и мой.
Что, черт возьми, происходит? Они знают, не так ли? Они отсылают нас прочь! Может быть, в далекий реабилитационный центр. Мы будем порознь. Одни. По-настоящему.
Как только я подношу дрожащую руку ко рту, за несколько секунд до того, как меня снова стошнит, Ло бросается ко мне и говорит.
— Это выходные по случаю дня рождения твоего отца.
Я пытаюсь дышать. Мои брови удивленно взлетают вверх.
Моя мать перебирает пальцами свои жемчужины, которые украшают ее костлявую шею.
— Ради всего святого, Лили, я напоминаю тебе об этом уже несколько месяцев. Мы отправляемся на яхте на Багамы, чтобы отпраздновать это событие.
Я никогда не разбиралась в датах или расписаниях других людей. Я поворачиваюсь к Дэйзи, которая, кажется, смотрит куда угодно, только не на меня.
— Почему ты мне не сказала?
Скулы Ло заостряются, его челюсть сжимается, и я понимаю, что что-то упустила. Дэйзи прочищает горло, но ее взгляд прикован к ковру.
— Я знала, что ты бы придумала какое-нибудь оправдание... И мы все согласились... — отрезала она.
И тут я понимаю. Она солгала. Она не хотела быть здесь прошлой ночью. На самом деле я не была в ее списке сестер, к которым можно было обратиться за помощью. Это была подстава.
— Мы знали, что ты забудешь, — поясняет моя мама. — Это важная поездка для твоего отца. Он усердно работал, и мы хотим, чтобы вся наша семья присутствовала. Если это означало, что Дэйзи останется на ночь, чтобы ты не могла сбежать утром, то так тому и быть. Но теперь ты проснулась, и нам пора идти. Роуз и Поппи уже ждут у самолета, — я предполагаю, что нам придется лететь во Флориду, чтобы отправиться на яхте на Багамы.
У меня кружится голова, оправдания вертятся на кончике языка, все, что угодно, лишь бы избежать семейного события. Даже если сегодня день рождения моего отца, они все равно не должны были обманом заставлять меня идти.
Ло проводит рукой по моей руке.
— Ты в порядке? — он шепчет так, чтобы только я могла услышать. Может быть, он думает,что меня сейчас снова вырвет.
Я киваю, хотя эта новость как будто ударила меня по лицу.
Он говорит: — Натяни улыбку. Ты выглядишь испуганной, Лил.
Я делаю, как он просит, предлагая маме маленькую улыбку. Ее плечи остаются напряженными, но губы подергиваются в знак согласия. Достаточно хорошо.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Только когда мы выходим из квартиры, до меня доходит. У меня не было секса больше двадцати четырех часов, и Ло не употреблял свое обычное количество алкоголя с тех пор, как наблюдал за мной всю ночь. И нас собираются изолировать на яхте. С моей семьей.
Все стало намного хуже, твою мать.
Глава тринадцатая
.
Я перепробовала тысячи оправданий, прежде чем подняться на борт яхты. Мы с Ло запланировали двойное свидание с Чарли и Стейси. Я проваливаю экономику (правда), и мне нужно подготовиться к предстоящему экзамену (правда). Ни одно из них не работает.
После того, как меня вырвало за борт яхты, я призналась, что у меня похмелье, и накладываю слой защиты по типу «выпила-много-вина-прошлой-ночью». Моя мать выглядит менее чем взволнованной моим поведением, но это дает мне полную свободу действий, чтобы открыто потягивать похмельное варево Ло. Я не спрашиваю, что в коричневой жидкости, чтобы меня не вырвало снова.
В правой руке он держит стакан Fizz. Я сопровождала его, когда он сунул бармену пятьсот баксов, чтобы тот подавал ему три пятых бурбона всякий раз, когда он заказывает содовую. Это также распространяется на бутылки с алкоголем, которые он просил прислать в нашу каюту. Он очень скрытный.
Я восхищаюсь упорством, но я не особо поддерживаю это всё. Я лежу на солнечной палубе яхты с тошнотворным животом и мучительной мигренью. Я накрываю голову полотенцем, чтобы защитить свои нежные глаза от яркого солнца, и приподнимаю угол, чтобы смутно видеть окружающее. Лучи бьют по моей светлой коже. Даже после применения SPF 15 я знаю, что буду прожарусь на солнце. И я втайне надеюсь, что сгорю. Может быть, это поможет мне выбраться с этой гребаной лодки.
— Чувствуешь себя лучше? — спрашивает Поппи, подтаскивая шезлонг рядом с креслом Ло. Я прилагаю огромные усилия, чтобы не пялиться на его пресс и подтянутое тело, которое загорает на солнце. Он, вероятно, не сильно загорит, потому что у него SPF 90.
Поппи расстилает свое полотенце от Ralph Lauren и надевает большие солнцезащитные очки и широкополую шляпу, прежде чем сесть.
— Нет, — говорю я ей. — Где все остальные?
— Все еще обедают внутри. Ты уверена, что тебе ничего не нужно? Я могу принести тебе бутерброд.
Я стону при мысли о сильных запахах.
— Тогда это определенно «Нет».
Я киваю.
— Определенно нет.
Роуз и Дэйзи обе получили официальные значки Брута за то, что обманули меня, когда Роуз объявила о моей страшной тайне «беременности», а моя мама продолжает бросать на меня острые взгляды. Она, наверное, надеется, что я превращусь в камень.
— Как ты думаешь, они заметят, если я прыгну за борт? — спрашиваю я, садясь и затыкая нос, прежде чем сделать гораздо больший глоток напитка от похмелья. Я подавляю рвотный позыв. Мерзко.
Ло не говорит ни слова, потому что он крепко спит, его Fizz-бурбон все еще зажат в пальцах. Интересно, не спал ли он всю прошлую ночь, заботясь обо мне. Я осторожно вынимаю стакан из его рук, чтобы он не пролился на него.
— Здесь не так уж плохо, — говорит Поппи, открывая книгу в твердом переплете. Она расслабляется, и если бы я была на ее месте, могла наслаждаться солнечным светом, читать, смотреть вдаль, дрейфовать и мечтать о чем угодно, я бы тоже подумала,что здесь довольно мило. Но когда я смотрю на широкий, необъятный и бесконечный океан, я представляю, как мое тело качается на чьем-то другом. Я воссоздаю в своем сознании блаженное чувство достижения высочайшей вершины. Лифт. Мужчина в костюме. Двигающийся во мне. Все это заложено там, говоря мне испытывать знакомое ощущение снова, снова и снова.
Но я не могу. Не здесь. И вот мне остаётся лишь страстно желать того, что никогда не наступит.
Раздвижная дверь со свистом открывается, и Роуз выходит с текилой Санрайз. Она тратит уйму времени на то, чтобы поставить шезлонг перед всеми, ножки которого царапают твёрдое напольное покрытие. Когда она наконец довольна результатом, она расстилает светло-голубое полотенце и садится лицом ко мне.