Я была не в том состоянии, чтобы думать о преследователе. Самое страшное, что могло случиться с невинной девятнадцатилетней девушкой, уже случилось.
Меня избили и грубо изнасиловали. Какой ещё вред мог причинить мне сидящий за рулём человек?
С этими мыслями я потихоньку брела вдоль обочины. Машина тем временем набрала скорость и поравнялась со мной.
Я даже не повернула головы, когда стекло со стороны водителя медленно сползло вниз и раздалось:
— Садись, подвезу…
Голос был грубый. Я подумала, прокуренный или простуженный. И только теперь понимаю, что его специально изменили.
Это была женщина. Я видела её боковым зрением на фоне белого глянца иномарки.
Приглашение незнакомки я, само собой, проигнорировала. Но та оказалась настойчива.
— Не дури! Садись! — воскликнула она и, высунувшись из окна, протянула руку.
Я шарахнулась в сторону и только тогда осмелилась взглянуть на неё.
В памяти остались её огромные чёрные очки и белый палантин, искусно обмотанный вокруг головы. Он скрывал нижнюю часть лица женщины, шею и плечи. Запомнились длинные кружевные перчатки на руках. Те, что надевают невесты на свадьбу. И белый плащ с рукавами "три четверти".
Я, помню, отметила про себя, что эта барышня одета явно не по погоде. Своеобразное одеяние и хрипотца в голосе не позволяли определить на глаз её возраст. Она могла быть и юной девушкой, и взрослой женщиной, и даже старухой.
Я замешкалась, не зная, как поступить. Здравый смысл и дорожный указатель подсказывали, что до Н-ска добрых 50 км, преодолеть которые пешком станет для меня непосильной задачей. Но страх оказаться опять в чужой машине один на один с незнакомым человеком удерживал на расстоянии.
— Ну, что же ты? Садись, не бойся! Я не кусаюсь! — сказала незнакомка, видя моё замешательство.
Её губы скрывал палантин, но я почему-то подумала, что на этой фразе она улыбнулась. И тогда мои последние сомнения отступили.
Я обошла машину, открыла заднюю дверцу и забралась в салон, обтянутый белой кожей.
Боясь испачкать сиденье, присела на самый краешек и аккуратно подобрала лохмотья, в которые превратилось моё платье. Пояс от него волочился по полу, и мне пришлось поддёрнуть его, чтобы не защемить дверцей.
— Ну, что, в путь? — воскликнула незнакомка, глядя на меня в зеркало заднего вида. Я видела только её очки.
Не дожидаясь моего ответа, женщина ударила по газам, и мы тронулись с места.
Помню, мне было очень неуютно в этом дорогом автомобиле, и я жалела, что приняла помощь. Но время вспять не повернуть.
Очень скоро мы прибыли в город. Пейзажи окраины сменились на промышленные застройки и стройные ряды торговых центров, быстро сменяющие друг друга жилые дома и кафе, аптеки и небольшие скверы.
Вскоре я увидела за окном свою Центральную. Едва заприметив её первые пятиэтажки, я попросила незнакомку высадить меня. Она ответила что-то о запрещающем знаке и провезла чуть дальше, точно к моему дому.
— Вот здесь удобно будет? — спросила женщина, паркуясь у моего подъезда.
— Да, спасибо… Это как раз мой дом… Вон мои окна на пятом этаже… — ответила я.
— Надо же! Вот так совпадение! — воскликнула она.
А я была настолько подавлена, что не заострила внимания на этом совпадении. Подумаешь, чудеса…
— Угу… — буркнула ей в ответ и выбралась из машины.
Женщина пожелала мне удачи, просигналила на прощанье и, лихо развернувшись, вскоре скрылась за домом.
Подниматься в квартиру я, конечно, не стала. Добралась до ближайшей скамейки, опустилась на неё и, оставшись один на один с тишиной июльской ночи, разразилась слезами…
— А потом подошёл ты… — закончила я.
Толик слушал очень внимательно, не перебивал, не вставлял своих идиотских шуточек. Но, едва я умолкла, воскликнул:
— Ну, и дура ты, Соколова!
Я непонимающе захлопала глазами:
— Что?
Он ударил себя ладонью по лбу и покачал головой, изображая смайлик "рука-лицо".
— Да что не так-то?
— Всё не так! — наконец, ответил Карасёв, убрав руку от лица. — Ты же сама ей фактически назвала свой адрес. Вон, говорит, мои окна на пятом этаже! Заходите, если что! Грохните мою бабку! А то достала уже со своим порядком!..
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я смотрю, как он кривляется, как голос коверкает, изображая меня, и понимаю, что он прав! Как я могла быть такой беспечной.
Но следующая мысль бьёт меня похлеще любой неисправной электропроводки.
Я произношу севшим голосом:
— А я ведь не говорила ей, что мне нужно на Центральную… Я даже не говорила ей, что мне нужно в Н-ск… Эта женщина помогла мне не случайно! Она знала меня!
Разве посторонний человек будет переживать за какую-то чумазую девку у обочины. Разве станет марать свою машину таким вот пассажиром? Конечно же, нет! А эта женщина везла меня до города полсотни километров и ни слова не сказала ни про моё разодранное платье, ни про мои руки со сломанными ногтями, ни про моё лицо, украшенное чужой "лаской".
Когда за окном замелькали наши пятиэтажки, и я попросила высадить меня у одной из них, она воскликнула что-то вроде: "Надо же совпадение! Всегда езжу этой дорогой!"
Теперь я понимаю, что она блефовала.
— Конечно, она знала и меня, и мою бабушку!.. — сглатываю, чтобы снять давящее напряжение в груди.
— И как ты думаешь, кто эта баба? И чем так провинилась перед ней твоя старушка? — спрашивает Толик.
— Я не знаю… — растерянно пожимаю плечами, а у самой в голове звучит голос Антонины Петровны:
"А что, если твоя бабушка хотела сказать не он, а она?…"
И ещё вот это:
"А что, если твоя мама жива?"
Сейчас эти слова уже не кажутся мне "сказочной чушью".
Я ведь на самом деле ничего не знаю о матери. А что, если она и вправду жива. И если так, то бабушка предпочла скрыть от меня правду только по одной причине. Потому что, действительно, хотела защитить! Антонина Петровна высказала такое предположение, только я не захотела слушать.
А что, если так и есть?
Что, если та женщина, что подобрала меня у обочины, и есть моя мать?
И на самом деле это она виновата в смерти моей бабушки…
Глава 42
Я случайно произношу эти мысли вслух.
— Твоя мать вроде померла тыщу лет назад? Или всё-таки нет? Во прикол! Как в сериале… — Толик возбуждённо хватается за голову.
Кажется, его забавляет эта ситуация.
— Не смешно, Карасёв! — огрызаюсь я. — Но надо смотреть в лицо фактам. Та женщина, которая подобрала меня у обочины, знала слишком много для постороннего человека.
— Хрен знает… — Толик неопределённо дёргает плечами. — Может, реально случайное совпадение. Может, нет.
На этом мы оба замолкаем. Карасёв тянется за своей кружкой и припадает к ней. Я же свою гипнотизирую на расстоянии.
Мне опять колет глаза эта надпись:
"Самой лучшей в мире внучке от бабули"
Бабушка, бабушка, почему ты не рассказала мне, что же случилось с мамой на самом деле?
— Слушай, Дашка, — вдруг вскрикивает Толик, едва не поперхнувшись. — А может, это…
— Что? — я озадаченно смотрю на него.
— Может, это она тут у тебя… — он описывает в воздухе круг указательным пальцем. — Ну, похозяйничала? Так, по-матерински…
— Дурак… Думала, что умное скажешь…
Я фыркаю, но вместе с тем задумываюсь над его словами.
А что, если он прав.
Квартира убрана в бабушкином стиле. Всё по линеечке, всё по цветам. Так убраться мог только человек, обладающий её генами…
Заметив, что я всерьёз задумалась над его словами, Толик по-свойски роняет руку на моё плечо:
— Ладно, не парься, Дашка! Пошутил я. Завтра эта личность загадочная явится, и мы разберёмся, кто там… Мать иль не мать…
Он зевает так заразительно, что мне хочется последовать его примеру. Я подавляю зевок и смотрю на часы.
02:14… Неудивительно, что мы оба зеваем.