Но химия сильнее…
Неважно, каким Карасёв был когда-то. Важно, каким я вижу его сейчас. Его не страшит неизвестность. Он готов рисковать собственной жизнью, чтобы защитить меня.
— Я с тобой! — бросаюсь к нему и снова хочу взять его за руку, но Толик выдёргивается и взмахом указательного пальца указывает мне на моё место.
— Оставайся здесь, я сказал! — строго говорит он, и я не смею ослушаться.
Вскоре Карасёв скрывается за дверью, а для меня наступает время мучительного ожидания.
Я готовлюсь услышать крики, звуки борьбы, звон бьющегося стекла, треск ломающейся мебели и даже выстрелы. Но до меня доносятся только шаги блуждающего по квартире Толика и глухое хлопанье межкомнатных дверей. Ну, и прогноз погоды из радиоприёмника, разумеется.
Последней хлопает дверь ванной комнаты. Её щеколда давно просится на выброс.
Я успеваю поверить, что всё в порядке и даже осмеливаюсь шагнуть к двери, когда за ней вдруг раздаётся дикий вопль Карасёва:
— Ах, ты сука!
А следом глухой удар чего-то обо что-то. Затем ещё и ещё.
"Боже! Там в самом деле кто-то есть!"
Вновь охваченная ужасом я пячусь назад.
Грохот тем временем стихает и наступает пугающая тишина. Кажется, даже радио больше не говорит.
Что мне делать? Зайти внутрь? Звать на помощь? Бежать прочь? Что?!
"Нет, я не могу оставить Толика один на один с этим мерзавцем! Боже, божечки… Как же страшно! Ну, почему он так долго не выходит?"
Я готова расплакаться от страха и непонимания происходящего. Перед глазами стоит картина — Карасёв, согнувшийся пополам и харкающий кровью, и возвышающийся над ним Полянский с бейсбольной битой в руках.
Проходит ещё полминуты напряжённой тишины. Я уже собираюсь войти внутрь и будь, что будет. Но входная дверь вдруг распахивается и на пороге вырастает двухметровая фигура Толика.
Его лицо… Нет, оно не испачкано кровью. Оно "испачкано" широченной кривой улыбкой.
— Что, Соколова? Наложила в штаны? — подозреваю, он едва сдерживается, чтобы не заржать в голос.
— Идиот! Это смешно по-твоему?! — бросаюсь к нему и хватаю за ворот пуховика.
Я готова разорвать его на части за эту дебильную выходку и вместе с тем счастлива, что с этим дурачком ничего не случилось.
— Ты напугал меня! Ты это понимаешь? — отталкиваю его от себя и в то же время еле справляюсь с желанием обнять от радости.
— Ладно, ладно! Сорян… Не удержался! — он вскидывает руки, показывая, что сдаётся, и гогочет по-идиотски.
— Так что там? — спрашиваю я, заглядывая ему через плечо, но в темноте всё равно ничего не вижу.
— Не боись, Соколова! Всё чисто!
Он пропускает меня в квартиру, закрывает дверь и зажигает свет в прихожей.
Я оглядываюсь вокруг себя.
Чисто… Действительно, чисто…
Только бабушка поддерживала в квартире такую чистоту. Мне одной некогда да и не для кого наводить такой порядок.
Разуваюсь, не спеша иду по комнатам, включая свет в каждой из них. Толик следует за мной по пятам.
Первым делом я захожу в бабушкину спальню. Плед на её диване аккуратно расправлен. Подушки взбиты и составлены друг на друга. Бабушка всегда выстраивала из них пирамиду. Я же просто разбрасываю по дивану.
Форточка настежь распахнута, от чего в комнате свежо и, я бы даже сказала, холодно. Цветы на подоконнике политы и расставлены на одинаковое расстояние друг от друга. Стеклянные дверцы серванта начищены до блеска. Посуда в нём стоит практически в алфавитном порядке. На однотонном ковре не видать ни соринки, хотя, к своему стыду, я не помню, когда последний раз его пылесосила. Рекламные журнальчики на письменном столе, прежде хаотично раскиданные, сейчас лежат одной ровной стопочкой.
Осторожно заглядываю в шкаф. Оставшиеся после бабушки немногочисленные вещи аккуратно разложены по цветам.
В моей комнате такая же картина. Форточка открыта, цветы политы, постель заправлена. На покрывале — ни морщинки, на книжных полках — ни пылинки, а сами книги расставлены по росту.
В ванной и туалете тоже кто-то потрудился. Даже полотенце, которое я обычно бросаю на батарею как придётся, сейчас аккуратно висит и смотрит на меня лицевой стороной.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В кухню захожу в последнюю очередь. Окидываю беглым взглядом сверкающий гарнитур, плиту, начищенную до блеска, холодильник с магнитиками, выложенными теперь в одну линию, и уже ничему не удивляюсь.
Оборачиваюсь на Толика:
— Что всё это значит?..
Глава 39
Толик в отличие от меня ничего странного не заметил.
— Не знаю… Вроде нормально всё… Просто кое-кто опять не закрыл дверь! — беззаботно отвечает он.
На меня намекает. Раньше со мной такое случалось. Могла уйти и просто хлопнуть дверью, которая вообще-то ключом закрывается!
Мы с бабушкой не раз ругались по этому поводу.
"Из-за тебя нас обчистят когда-нибудь!" — ворчала она.
"Боже мой! Да кому нужен твой старый скрипучий диван? Кроме того, ты всегда дома!" — огрызалась я в ответ.
Но то было раньше. Теперь я повзрослела, поумнела и больше так не делаю.
Хотя в последний раз я уходила из дома сама не своя. Никак не могла отойти от ночного кошмара. Перед глазами стояла та женщина без лица, которая опять умерла на моих руках. Я думала о ней всё утро. И, видимо, за этими мыслями не заметила, что опять не закрыла дверь. И про форточки забыла по той же причине.
Но как объяснить перестановку по всей квартире и работающий радиоприёмник? К нему я точно не прикасалась. Не мог же он сам собой включиться!
А Толик между тем беспечно интересуется:
— Так что не так-то? Пропало что-то?
— Ты издеваешься? — вскрикиваю я. — Кто-то проник в мой дом, включил музыку и немного прибрался! И я не припомню, чтобы кого-то просила об этом! И ты ещё спрашиваешь, что не так? Да здесь всё не так! Абсолютно всё! Даже эта долбанная перечница стоит не так!
Я тыкаю пальцем в несчастную стекляшку со специей и застываю на месте.
На кухонном столе лежит сложенный вдвое тетрадный лист. Я сразу не заметила его, потому что была ослеплена идеальной чистотой моего вечно убогого жилища.
На листе аккуратным почерком выведено:
"БУДУ ЗАВТРА В 17:00"
— Что это? — поднимаю на Толика испуганные глаза.
— Хер его знает… — задумчиво произносит тот и уже по привычке тянет руку к затылку.
Я беру со стола записку, не переставая сканировать её глазами.
"БУДУ ЗАВТРА…"
Сердце в груди медленно набирает обороты.
"А что, если это… Нет, невозможно…"
— Это он… — до боли в пальцах сжимаю листок, уставившись на чернильные буквы. — Он написал…
— Кто? — басит Карасёв за моей спиной.
— Полянский… — я оборачиваюсь. — Он жив. И он нашёл меня…
— Ты прикалываешься? С чего ты взяла? — Толик озадаченно хмурится.
— Как ты не понимаешь? Стук в дверь, человек в красном пуховике, синяя "ауди", плюшевый медведь, надпись на двери и, наконец, это…
Замолкаю на полуслове. К глазам подступают слёзы отчаяния, комок в горле мешает говорить.
Я сглатываю и произношу дрожащим голосом:
— Я думала на тебя и твоих пацанов, а на самом деле это всё сделал он…
— Не гони! Полянский мёртв! — осторожно произносит Толик.
— А как ты объяснишь всё это? — спрашиваю я, взмахнув листком бумаги. — Вещи, книги, цветочные горшки… Всё, абсолютно всё стоит по-другому! И эта записка… Полянский жив и уже несколько раз доказал это! Он был в моём доме! Понимаешь? Он играет со мной! Он хочет свести меня с ума!
Я швыряю записку на стол и хватаюсь за голову. Сердце бешено колотится, руки сами собой сжимаются в кулаки, а по щекам катятся солёные капли. Я не знаю, что делать.
— Ну, ну, Соколова! Посмотри на меня, — Толик мягко кладёт руки на мои плечи, я послушно поднимаю на него заплаканные глаза. — Это хрень какая-то! — он произносит слова почти по слогам. — Ты всерьёз думаешь, что Полянский воскрес из мёртвых и пришёл к тебе немного прибраться? Это даже звучит, как полный бред!