громоздилась уже целая гора больших и малых небрежно разбитых ящиков. Валялись куски досок, вороха забуревшей стружки, обрывки рогожи. Под красным цилиндром огнетушителя выстроились бочки. Залитая солнцем неприкаянная картина рождала слегка грустное чувство, какое испытываешь на маленьких пристанях.
— Товарный двор? — кивнул Бурцев.
— Да... — почему-то вздохнул Кахно.
— А мы ведь с вами встречались, Георгий Минаевич, — обернулся к нему Бурцев. — Но вы, пожалуй, не вспомните...
Кахно пристально взглянул и усмехнулся.
— Если жить бегом, — сказал он, — забудешь, как папу-маму зовут...
— Однажды в Феодосии я заключал джентльменское соглашение с Жорой-Бриллиантом, — улыбнулся Бурцев. — Речь шла о продаже папирос...
— Стоп! — воскликнул Кахно. — Узнал!.. Вы — тот, с арбузом? Брильянтики мои, какая встреча!
Бурцев расхохотался.
— А знаете, в этом была кошмарная идея — завтракать арбузом! — засмеялся и Кахно. — Будь я Пикассо, сделал бы картину «Мальчик чихал на скучную жизнь...».
— Что с вами приключилось тогда? — спросил Бурцев, вытирая выступившие от смеха слезы.
— Бывают в жизни красивые разговоры, Дмитрий Сергеевич... — Кахно доверительно прикоснулся к его руке. — И бывают красивые люди... Когда я думаю о коммунисте, я думаю о Кондрате Михайловиче Ромаданове...
— Знаю, помню... — вставил Бурцев.
— «Что вы хочете, Жора? — сказал мне Ромаданов. — Вы хочете не в ту стрелку с жизнью?..» Этого не расскажешь... Кахно приложил руку к груди. — Это — в сердце... И сердце плачет, что нет того человека...
Кахно глубоко затянулся и закашлялся. Бурцев слишком недолго знал Ромаданова и был тогда слишком мал, но и в его сердце отдалась грустью память об этом человеке.
— Жора-Бриллиант остался на дне Беломорско-Балтийского канала, — сказал Кахно, помолчав. — Он строил не канал, он строил себя...
Кахно отогнул лацкан пиджака и показал орден.
— Понятно... — Бурцев отошел к столу и, притушив сигарету, обернулся: — Присаживайтесь, Георгий Минаевич. Я вот для чего задержал вас... Жалуется на вас Савин. Будто бы вы угнали у него вагон метизов?..
— Здесь я чист, как пасхальный барашек!.. — развел руками Кахно. — Мне по ошибке прислали извещение — я получил. Деньги ему перечислены. Мы квиты. А если он хочет строить мне анютины глазки, то Кахно не торгует собой!.. Это он приклеил мне «пирата»...
Бурцев улыбнулся. Очевидно, не его одного задевали клички, которые раздавал Савин.
— А Мусабеков не жаловался? — настороженно спросил Кахно.
— Что — тоже ошибка? — изумился Бурцев.
— Организованная... — невинно ответил Кахно. — Партия абразивов.
— Но, Георгий Минаевич!.. — воскликнул Бурцев. — Я, кажется, начинаю понимать Савина...
— А что прикажете делать? — вскипел и Кахно. Он сдернул со стола свой портфель и вынул из него пачку документов. — Вот годовая заявка на материально-техническое снабжение. Брильянтику нашему, Гармашеву, было тошно ссориться в главке. А за срыв программы голову он снял бы с Кахно. Четыре сбоку — и ваших нет!..
Бурцев взял документы. Кахно поднялся.
— Взгляните, какой красивый пейзаж!.. — сказал он. — Мусабеков, поскольку он местного подчинения, получает абразивы на месте, а нам — вот смотрите! — везут черт знает откуда! А где они — японский бог знает... Вот — стальной лист. Записано, что получим со стана «4420». Какая нежность! И известно ли вам, что этот стан только в августе войдет в строй? Что же делать нам? Сунуть пальцы в ноздри — и загорать?..
— Шут знает что!.. — озадаченно сказал Бурцев. — Но и других подводить...
— Быть снабженцем — не значит лежать на полке в шляпной мастерской, — перебил Кахно. — Но за одно вы можете не переживать: Кахно с этого ничего не имеет, и Кахно действует в пределах...
— Все же, Георгий Минаевич, я попрошу вас в каждом подобном случае советоваться со мной, — сказал Бурцев, с сомненьем качая головой. — Вы не обижайтесь, но...
— Аллаверды! Да пусть станет красивой система снабжения — я первый спущу пиратский флаг!.. — воскликнул Кахно. — Нужно это мне, как собаке беличье колесо!..
После ухода Кахно Бурцев погрузился в изучение годовой заявки, непроизвольно продолжая заочный спор с Гармашевым. Ему ясно было видно, где Гармашев лавировал, не желая портить отношений с главком. Но вызывала недоумение и позиция главка, старавшегося, где только возможно, урезать заявку. А поставщики, раскиданные по всей стране!.. Выходит, что без Кахно завод давно сидел бы в прорыве... Хорошенькое дело!..
Вечеслова ввела человека с рулонами чертежной синьки и кипой документов.
— Шафигуллин, конструктор... — представился он тихим голосом.
Бурцев взглянул на оливково-смуглое лицо вошедшего. Что-то девичье было в его мягких движениях, в смуглых длинных пальцах, в темных глазах, таивших татарскую мечтательность. Он разложил чертежи.
— Новый автомат, — немногословно пояснил он.
Бурцев брал то один лист, то другой. За тонкими белыми линиями, легшими паутиной на синьку, ему виделись отдельные узлы станка. Автомат был спроектирован грамотно, даже с некоторым изяществом технической мысли, но сколько-либо принципиального новшества в технику не вносил. Конечно, следовало принять в расчет сжатые сроки, в которые он создавался. Бурцев если и не был разочарован, однако восторга не испытал.
— Кто вел разработку проекта? — спросил он, вскинув глаза.
— Ходжаев и я, — ответил Шафигуллин, слегка поклонившись.
— Ага... А где Ходжаев? Да вы садитесь, садитесь... — указал Бурцев рядом с собой. — Нам еще многое надо просмотреть.
— Ходжаев на сборке. Не ладится с этим узлом, — сказал Шафигуллин, указав на один из листов, и сел рядом с Бурцевым.
— Борьбеет план? — усмехнулся Бурцев.
— Как вы сказали? — не понял Шафигуллин.
— Ничего... Это так... — Бурцев закурил и, выпустив густую струю дыма, на мгновение задумался. Затем, еще раз перелистав чертежи нового станка, взглянул на конструктора. — В целом неплохо... Но не кажется ли вам, что здесь просилось нечто более оригинальное?
— Возможно... — мягко улыбнулся Шафигуллин. — Но в цейтноте не приходится раздумывать.
— Гм... — с сомненьем протянул Бурцев. Но спорить не хотелось. К