В дальнем конце стола, хмуря густые брови, сидит цыгановатый Ильюша. Жесткие черные волосы его торчат почти ежиком. Глаза — цвета нефти, и в них почти не видно белков. «Ишь, бычок, — улыбается Бурцев. — Вот-вот боднет...»
Сообщив, что по фонду заработной платы за последний месяц имеется перерасход в сумме девяносто тысяч рублей, села Федорова — начальник планового отдела. Зиновий Аристархович согласно покивал.
— Мне кажется, товарищи, — заметил Бурцев, — у нас имеется излишек рабочей силы. Вот и перерасход.
Он рассказал о виденном вчера в механическом цехе.
— Не проще ли исправить выпрямитель и пустить автокары, — сказал он, — чем использовать для перевозки деталей девушек-маляров. Ведь им, очевидно, выписывают наряды за малярные работы? Да?
Федорова кивнула.
— Я так и думал, — продолжал Бурцев. — Иначе бы они не оставались на заводе.
— Но, Дмитрий Сергеевич, — колыхнулся Зиновий Аристархович. — Это же новые расходы!..
— А как же мы покроем перерасход? — Бурцев подался вперед. — На что мы надеемся?
— Ну-у, новый станок вывезет, — махнул рукой Арбузов. — За него Промбанк сто грехов простит...
— Чепуха! — резко бросил Бурцев. — Муть и чепуха!.. Простит, не простит — разве в этом дело? Зачем нам лишние руки?
— А это станет видно осенью, — разжал губы Таланов, — когда придется выделять людей на помощь хлопкоуборочной. Если до конца раскрыть карты — для того и держим.
— Любопытно... Сельхозбригада на заводе!.. — Бурцев с силой ткнул окурок в пепельницу. — Но не пора ли прекратить столь дорогое новшество? Мое мнение — лишних рабочих сократить и как можно скорее пустить электрокары. Слушаю дальше...
Таланов пожал плечами и демонстративно отвернулся. Недобро усмехнувшись, поднялся Ильяс. Сквозь твердо очерченные темные губы разбойничье сверкнула золотая коронка.
— Товарищи! — сказал он, опершись ладонями о стол. — Мы здесь говорим, как будто перед какой-то комиссией по проверке. Но ведь это же наш директор... Директор! Так? Зачем ему ласковые слова? — Ильяс хмуро повел глазами. — Он должен знать действительное состояние завода, так? Я считаю, что мы плывем по течению. Что будет — то будет, а думать — пусть лошади думают: У них головы большие. Как выпускали пять лет назад станки, так и сейчас выпускаем. Я спрашиваю — стареют они морально или нет?
— Ну, сел на своего конька, — морщась, протянул Арбузов. — Ты еще о литых станинах скажи.
— Скажу! — резко обернулся к нему Ильяс. — Вы же не станете спорить, что сварная станина станка дешевле литой? Но это — частность. Вы мне ответьте, вы на сто лет делаете станок? Так он и будет стоять где-нибудь? Сколько у вас в цехе древних ДИП‑200? Четыре, так?
— Ну, четыре... Что из того? — снисходительно согласился Арбузов.
— А вы вспомните, что означает ДИП! — пристукнул рукой Ильяс. — Догнать и перегнать, так? Вчера ДИП‑200 был хорош, а сегодня? Как вы на нем будете перегонять? А станки, которые мы выпускаем? Они что, не подвержены моральному износу?
— Послушай, Сагатов... — просительно сложил руки Арбузов. — Все мы живем, все стареем и даже, случается, помираем. Зачем же кричать?
Но сбить Ильяса с мысли оказалось не просто. Лишь мельком диковато глянув на Арбузова, он продолжал:
— Я не знаю — работают ли научные институты над теорией морального износа. Но мы, практики, если мы честные люди, должны работать. Нам нужна такая теория, так? Разработанная и в частностях, и в целом — в философском аспекте. Должны же мы хоть приблизительно знать — что и на сколько лет проектировать. Знать, чтоб не тратить лишних сил и средств, чтоб вовремя заменять устаревшее оборудование новейшим. Ведь столько старья висит на наших ногах, так?.. — Он оглядел сидевших за столом и закончил, обращаясь к Бурцеву: — Я о чем говорю? Если мы собираемся догнать и перегнать, мы не имеем права выпускать морально изношенные вещи...
— Хорошо... А практически вы что предлагаете? — не поднимая глаз, спросил Таланов. — Все то же самое — освободить конструкторов от текущей работы?
— Да, освободить от текучки хотя бы несколько человек, — ответил Ильяс. — Создать перспективно-техническую группу. Пока из двух, самых способных конструкторов. Я наметил Ходжаева и Шафигуллина. Надо вытащить их со сборки, так?
— И что же они будут делать? — бросив взгляд на Бурцева, спросил Таланов. Бурцев понял, что вопрос задан для него.
— Думать... — кратко сказал Ильяс. — Бегать с гаечным ключом по цеху — не их дело.
— И получать зарплату? — Легкая усмешка тронула тубы Таланова. — А вы подумали, что скажут остальные конструкторы о ваших аристократах духа? Они ведь получат лишнюю нагрузку... Мне ли объяснять, что конструкторы недаром едят свой хлеб?.. Нет, товарищ Сагатов, я еще раз вынужден сказать, что считал бы подобную затею не только бесполезной, но и вредной для дела. Мы уже говорили об этом... Надеетесь, что новый директор, не разобравшись, санкционирует заманчивый блеф? — Он обернулся к Бурцеву. — Не думаю, чтобы Дмитрию Сергеевичу была незнакома тяжесть производственной программы...
Ильяс как-то сник и, махнув рукой, опустился на место. Разгоревшийся было спор остался по сути незавершенным. Бурцев решил про себя вернуться позднее к этому разговору. Попросив остаться Кахно, он поднялся с места и пошел со всеми к выходу. В дверях он задержал Муслима.
— Позже обязательно зайди, — сказал он.
— Зайду, э... — кивнул Муслим. — Вот с Ильясом зайдем.
— Кстати, Ильюша, — Бурцев обернулся к Ильясу, — пришли мне, пожалуйста, документацию по выпускаемым станкам. А если можно — и по новому станку.
— Пришлю, — сказал Ильяс и улыбнулся с извиняющимся видом: — Сам бы занялся — в цех надо бежать. Чтобы недаром зарплату получать, так? Этот новый автомат — как ребенок: на час нельзя отойти.
Бурцев прикрыл дверь и вернулся к Кахно. Став рядом с ним у раскрытого окна, он вынул сигареты.
— Закуримте... — Бурцев, щурясь от яркого, какого-то обнаженного солнечного света, смотрел во двор. Двое рабочих торопливо взламывали ломиками ящик, обшитый полосками жести. У длинного, складского типа здания