Его расположение вернулось позже, когда после щедрого ужина, поданного женами gardiens и Мартой, которая неодобрительно взглянула на Джулию, он достал свою мандолину. У него оказался чувственный баритон, и Джулия, несмотря на внутреннее сопротивление, ощутила, как по спине побежали мурашки. Он пел старинные песни Прованса о любви. Большинство гостей не понимали слов, но их значение всем было и так ясно: острая тоска, мольба влюбленного, обращенная к его избраннице. Арман сидел на низкой скамеечке, а все девушки собрались около него, усевшись возле его ног, нагло прижимаясь к его коленям и положив руки ему на плечи. Рыжеволосая даже наклонилась и поцеловала его волосы, но он, казалось, забыл обо всем на свете, его взгляд был устремлен вдаль, как будто он смотрел на что-то, что они не могли видеть.
— Сладкоголосый трубадур, восседающий в замке Любви, — язвительно прошептал на ухо Джулии Ги. — И почему я не научился играть на каком-нибудь струнном инструменте?
После заключительной грустной песни о том, как влюбленный оплакивает свою жизнь, разрушенную жестоким сердцем его повелительницы, Арман отложил мандолину, быстро вскочил, гибким движением схватил рыжеволосую девушку, покружил ее в воздухе, затем поставил на ноги и крепко поцеловал в губы. Другие слушательницы, толпившиеся вокруг него, страстно просили о том же. Джулия отвернулась, испытывая досаду оттого, что знала, как Арман относится к этим девицам на самом деле. Он презирал их, считая пустыми легкомысленными созданиями без чувства собственного достоинства, которые не заслуживают уважения. А теперь он и ее отождествляет с ними. Он просто ограниченный и самодовольный человек, сказала она себе, тупой, старомодный педант. Джулия почувствовала отвращение к этой ищущей любовных приключений толпе и, никем не замеченная из-за суматохи вокруг Армана, выбежала через открытую дверь в ночь. Привалившись спиной к стволу одной из сосен и глядя вдаль на застланные туманом болота, она размышляла о том, что с ней происходит, почему она больше не может от всей души предаваться безудержному веселью. Ведь еще совсем недавно она мечтала о пляжах Майорки, об отдыхе в компании таких же беззаботных молодых людей, как нынешние гости Мас-Боссэ. Почему же ее так беспокоит, что пара цыганских глаз смотрит на нее с осуждением? Он не имеет права критиковать ее после того, как сам показал себя с дурной стороны. Но видимо, как и у большинства мужчин, у него был один закон для себя и совсем другой — для женщин.
Рядом раздался шорох шагов по траве — кто-то шел за ней. Повернувшись, Джулия увидела высокую фигуру того, о ком она только что думала, — резкий силуэт в снопе света, падавшего из открытой двери дома.
— Привет, — сказала она беззаботно. — Как вам удалось вырваться от своих ярых поклонниц? — Она почувствовала себя лучше, увидев, как он равнодушно пожимает плечами.
— От такого рода обожания очень быстро устаешь.
— В самом деле? А мне показалось, что вы упиваетесь им.
— Это был лишь мой вклад в развлечение ваших гостей, — небрежно возразил он. — Я только делал то, что они хотели.
— Лицемер! — Слово выскользнуло так быстро, что Джулия не успела его задержать.
— Так же как и вы… лицемер. Но какое это имеет значение, если вы прекрасно провели время.
— Вы осмеливаетесь читать мне нотацию? — холодно спросила она, сжав кулаки.
— Я не могу себе этого позволить, — спокойно ответил он.
— Но вы считаете, что я вела себя возмутительно? — упорствовала Джулия, горя желанием услышать, что он на самом деле о ней думает. — Ну же, давайте, скажите это!
— Я не зашел бы так далеко. — Арман был все так же спокоен. — Но поскольку вы — внучка моего хозяина, я должен уважать вас, и мне не нравится видеть, как вы выставляете себя напоказ перед этими юными бездельниками.
— Вы невыносимы! — выпалила она, задетая его холодным тоном. — Выставлять себя напоказ, ну и ну! А что тогда делали вы, если не рисовались, щеголяя своим мужским обаянием, в самой отвратительной манере перед этими девицами… — У нее перехватило дыхание, когда она подумала, что просто ревнует.
Не обращая внимания на ее насмешки, он тихо сказал:
— Я пел для вас, как вы просили. Мои песни были о днях рыцарства, когда мужчины носили на шлемах знаки благосклонности прекрасных дам, к которым относились с великим почтением, а женщины дорожили своей чистотой.
— Должно быть, им было ужасно скучно, — возразила Джулия. — Нет ничего веселого в том, что тебя возводят на пьедестал.
— Возможно, нет, — согласился Арман, — веселье имеет первостепенное значение. — Его тон вновь стал саркастическим. — Надеюсь, вы прекрасно провели время, мадемуазель. Хотя вы, кажется, сбежали от всего этого.
— Я вышла подышать свежим воздухом, — надменно ответила она. — А вы зачем пришли? — Джулия напряженно ждала ответа, надеясь услышать, что он заметил ее отсутствие и отправился на поиски.
Внезапно послышался скрип ободов. Тяжелая повозка неспешно тащилась в Мас.
— Я вышел посмотреть, не подъехали ли танцоры, — пояснил он. — Они должны скоро появиться.
Разочарованная, Джулия отвернулась и сказала:
— Тогда я лучше пойду в дом.
— Боюсь показаться любопытным, но… — остановил ее Арман, — ваш дедушка видел вас в этом наряде?
Девушка повернулась и прямо посмотрела ему в лицо.
— А что вам до… — высокомерно начала она, затем, вспомнив, что он может выдать ее, по-детски взмолилась: — Арман, но вы же не скажете ему?
— Значит, не видел, — усмехнулся он. — Но не беспокойтесь, я не ябеда. Я даже рад, что он в полном неведении. Узнай он, что вы появились перед гостями в таком виде, он бы очень сильно огорчился.
За соснами показалась повозка, и Арман пошел приветствовать прибывших. Джулия услышала, как он радостно спросил:
— Это ты, Женевьева?
Труппа продемонстрировала публике, совершенно обессиленной плясками и с наслаждением отдыхавшей и наблюдавшей, местные народные танцы. Девушки были в длинных юбках в горошек и черных бархатных корсажах поверх белых батистовых блузок. На головах у них красовались черные бархатные чепцы с белыми оборками. Мужчины почти все были одеты так же, как Арман. Лучше всех выглядела Женевьева — прекрасная, женственная и скромная. Она танцевала грациозно и с огоньком, и Джулия заметила, что Арман не сводит с цыганки восхищенных глаз. На рыжую девушку, которая уселась рядом с ним, он не обращал никакого внимания, и она, раздосадованная, повернулась к Гюставу Ламону и шепотом спросила:
— А как бы я смотрелась в крестьянской юбке и чепце?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});