На людях Рем был лоялен к Гитлеру и даже пригласил всех присутствующих на «завтрак примирения», но среди своих единомышленников не скрывал, что буквально кипит от гнева. Рем назвал фюрера «невежественным ефрейтором» и призвал не соблюдать только что достигнутого с рейхсвером соглашения о разграничении предметов ведения. Гитлер же, по словам Рема, это «вероломный человек, которого, как минимум, надо отправить в отпуск». Рем не знал, что в его «ближний круг» затесался предатель. Обергруппенфюрер СА Виктор Лутце, руководитель штурмовых отрядов на севере Германии и оберпрезидент Ганновера, поспешил доложить Гитлеру о крамольных высказываниях своего шефа. После этого судьба Рема была окончательно решена. Дальнейшее было делом техники.
В начале марта Рем предложил Гитлеру включить несколько тысяч командиров штурмовых отрядов в состав рейхсвера. От такого пополнения Гинденбург и генералы рейхсвера были совсем не в восторге, и Гитлер отказал Рему, не желая создавать конфликтную ситуацию в офицерском корпусе. Тогда Рем все чаще стал говорить о необходимости «второй революции» и установил контакты со Шлейхером, что не укрылось от внимания гитлеровской СД (службы безопасности) и никак не улучшило положение главы СА. Отставной генерал и канцлер был уже давно отыгранной картой.
Тем временем здоровье престарелого Гинденбурга ухудшалось, и все чаще вставал вопрос о том, кто же будет его преемником на посту президента Германии. На совещании Гитлера с руководством рейхсвера на борту крейсера «Дойчланд» Бломберг заявил, что фюрер должен стать преемником Гинденбурга. Теперь Гитлер не сомневался в том, что военные его поддерживают. Ведь они хотели сильной армии, избавленной от пут Версаля, и верили, что Гитлер сделает все для создания такой армии.
Рем между тем устраивал марши и парады штурмовиков, интенсифицировал их военную подготовку и закупал за границей оружие. Однако сколько-нибудь четкая программа действий у него отсутствовала. Ведь кумиром штурмовиков был не только Рем, но в первую очередь — Гитлер. Бросить их в бой против фюрера не было никакой возможности. Скорее Рем рассчитывал убедить Гитлера осуществить «вторую революцию», оттеснить от власти прежние элиты, передав власть «старым бойцам». Он хотел продемонстрировать фюреру, что штурмовики могут быть мошной военной силой, ни в чем не уступающей кадрам рейхсвера. Рем самоуверенно заявлял, что под его началом состоят 30 дивизий.
Уже в феврале 1934 года Бломберг отказался от старых принципов кастовости в формировании офицерского корпуса. Теперь главной предпосылкой карьеры стало не происхождение из старинного офицерского рода, а «понимание сути нового государства». Ко дню рождения Гитлера Бломберг не только разразился верноподданнической статьей, но и переименовал казармы полка имени Листа в казармы имени Адольфа Гитлера.
Напряженность в отношениях между СА и партийным руководством нарастала. В начале июня ее почувствовал Гинденбург. Он сказал Папену: «Положение скверное, Папен. Попытайтесь привести дела в порядок». Часть правых националистов увидела спасение от «народной армии» и «национал-социалистического государства» штурмовиков в реставрации монархии. Папен агитировал Гинденбурга включить в свое завещание пункт о желательности возвращения императора на трон. Но Гитлер еще в выступлении в годовщину своего прихода к власти категорически отверг идею реставрации.
4 июня Гитлер встретился с Ремом и потребовал отказаться от идеи «второй революции», но ясного ответа не получил. Рем решил уйти в отпуск и распустил па июль также большую часть штурмовиков, однако предостерег «врагов СА» не питать «обманчивых надежд», что СА из отпуска не вернутся или вернутся значительно ослабленными. Рем предупреждал, что штурмовики дадут «должный ответ» своим недоброжелателям.
17 июня в игру попытался вмешаться вице-канцлер Папен. В этот день он произнес в Марбургском университете речь, написанную его секретарем писателем Эдгаром Юнгом. Папен критиковал режим насилия, установленный национал-социалистами, осудил их «противоестественные притязания на тоталитарность» и «плебейское неуважение к духовному труду». Он заявил: «Ни один народ не может позволить себе вечное восстание снизу, если хочет устоять перед судом истории. В какой-то момент движение должно подойти к концу, однажды должна возникнуть прочная социальная структура, удерживаемая воедино скрепами неподвластного посторонним влияниям правосудия и пользующейся бесспорным авторитетом государственной власти. Из вечной динамики ничего не построить. Германия не должна лететь вверх тормашками в неизвестность... Правительство хорошо знает, сколько корысти, бесхарактерности, нечестности, нерыцарственности и дутых притязаний хотело бы развернуться под прикрытием немецкой революции. Оно не закрывает глаза на то, что богатое сокровище доверия, которым одарил его немецкий народ, находится под угрозой. Если хочешь быть близким к народу и сохранить связь с ним, то нельзя недооценивать народный ум, надо отвечать на его доверие, а не обращаться с ним как с неразумным ребенком... Уверенность и желание отдать силы общему делу можно укрепить не подстрекательством людей, в особенности молодежи, не угрозами беспомощным группам народа, а только доверительным диалогом с народом... если каждое критическое высказывание не будет тут же истолковываться как злонамеренность, а на приходящих в отчаяние патриотов не будут вешать ярлык врагов государства».
Столь крамольную речь Геббельс запретил транслировать по радио и публиковать в печати. Гитлер заклеймил Папена в числе «всех тех карликов, которых мощь нашей общей идеи сметет с дороги... Раньше у них были силы предотвратить возвышение национал-социализма; ныне пробудившийся народ отправит их в усыпальницу... Пока они брюзжат, они нам безразличны. Но если когда-нибудь они попытаются перейти от слов к делу и совершить хоть малейший шаг вероломства, они могут быть уверены, что сегодня им придется иметь дело не с трусливой и коррумпированной буржуазией 1918 года, а с кулаком всего народа». После такого демарша Папен подал в отставку, но Гитлер отложил решение и предложил вместе с Папеном посетить Гинденбурга. А Гинденбург сразу же принял сторону Гитлера, заявив: «Если Папен не может соблюдать дисциплину, пусть делает выводы». И 21 июня Гитлер, унизив Папена, отправился в президентскую резиденцию Нойдек один. 26 июня, вернувшись в Берлин, Гитлер приказал арестовать автора крамольной речи Э. Юнга.
Уже с начала июня СС и СД взяли руководство СА под пристальное наблюдение и начали готовить операцию по его ликвидации. Бывшему канцлеру Брюнингу намекнули, что его жизни угрожает опасность. Экс-канцлер намек понял и немедленно покинул Германию, отбыв в Америку. Такой же намек сделали и Шлейхеру, но генерал заартачился и отказался от приглашения съездить в Японию, где его друг полковник Отто служил военным атташе. Генерал расценивал такой поступок как бегство, недостойное кадрового военного. Тем самым Шлейхер подписал себе смертный приговор.
21 июня на Берлинском стадионе во время праздника солнцестояния Геббельс заявил: «Этому сорту людей импонирует только сила, самоуверенность и сила. Они это увидят!.. Им не остановить поступь века. Мы перешагнем через них». Двумя днями позже в отдел контрразведки в министерстве рейхсвера попал явно фальшивый приказ Рема штурмовым отрядам браться за оружие. Никто всерьез эту бумагу не воспринял — хотя бы потому, что среди адресатов рассылки были перечислены злейшие враги Рема — глава СС Гиммлер и шеф СД Гейдрих. Тем временем кампания давления на Рема и штурмовиков нарастала. 25 июня, выступая по радио, заместитель Гитлера по партии Рудольф Гесс осудил «играющих в революцию» за недоверие к «великому стратегу революции Адольфу Гитлеру» и угрожающе предупредил: «Горе нарушающим долг верности!» Он также утверждал, что «уход национал-социализма с политической сцены немецкого народа» вызовет «европейский хаос». Но он и представить себе не мог, что это произойдет в огне мировой войны.
26 июня к хору угроз присоединился глава прусского правительства Геринг. Выступая в Гамбурге, он отверг идею реставрации монархии, провозгласив: «У нас, живых, есть Адольф Гитлер!» И пообещал «реакционной своре», явно имея в виду не только монархистов, но и штурмовиков: «Когда чаша терпения переполнится, я нанесу удар! Мы работали, как никто еще не работал, потому что за нами стоит народ, который доверяет нам... Кто согрешит против этого доверия, лишит себя головы». В тот же день Гиммлер уведомил всех руководителей СС и СД о «предстоящем бунте СА во главе с Ремом», к которому могут примкнуть другие оппозиционные группы. И он, и его подчиненные знали, что никакого путча Рем устраивать не собирается, раз отправил основную массу штурмовиков в отпуск.